Неточные совпадения
Робинзон (пожимая плечами).
Серж! (
Уходит в кофейную, Гаврило за ним.)
Карандышев. Ах, да. Так ты предложишь? Ты и предложи,
Серж! А я пойду похлопочу; я достану. (
Уходит.)
Дунаев, кивнув головой,
ушел, а Самгину вспомнилось, что на днях, когда он попробовал играть с мальчиком и чем-то
рассердил его, Аркадий обиженно убежал от него, а Спивак сказала тоном учительницы, хотя и с улыбкой...
Главное, он так и трепетал, чтобы чем-нибудь не
рассердить меня, чтобы не противоречить мне и чтобы я больше пил. Это было так грубо и очевидно, что даже я тогда не мог не заметить. Но я и сам ни за что уже не мог
уйти; я все пил и говорил, и мне страшно хотелось окончательно высказаться. Когда Ламберт пошел за другою бутылкой, Альфонсинка сыграла на гитаре какой-то испанский мотив; я чуть не расплакался.
Последние из комнаты
Сержа Богатырева
ушли Розанов и Райнер. Для них еще подали закусить, и они
ушли уж в третьем часу утра.
— Я и скажу: я
ушел потому, что был
сердит на вас… не
сердит, а мне досадно было. Просто: я всегда боюсь, что вы презираете меня за то, что я еще очень молод.
— Не усидит! — повторяла Мари и, чтобы не
сердить себя больше,
уходила в свою комнату.
— Негде мне!.. Я на одиночке!.. Сани у меня узкие! — пробормотал Марфин и поспешил
уйти: он очень
сердит был на племянника за бесцеремонный и тривиальный тон, который позволял себе тот в обращении с Людмилой.
— Ну, подите вы! — повторила еще раз Елена, видя, что Миклаков уже шутил. А он, в свою очередь, при этом вставал, целовал ее руку и
уходил домой, очень довольный, что
рассердил барышню.
— Нет, не в первый. Он был еще два раза. Я не хотела говорить вам, чтобы не
рассердить вас. Я просила его перестать ходить ко мне; я сказала, что мне тяжело видеть его. Он молча
ушел и не был недели три. Сегодня он пришел рано и ждал, пока я оденусь.
— Напрасно! Все едино — долго не вытерпишь, — он тебя сломит… — Обняв колени руками, он дремотно закачался, продолжая чуть слышно и медленно: — Это я тебе хорошо говорю — от души!
Уходи, право… При тебе — хуже стало, больно
сердишь ты Семенова, а он на всех лезет. Гляди, — очень недовольны тобой, как бы не избили…
«Вот теперь я узнаю правду. Надо еще более
рассердить слепого Баву. Приставьте Баве пьявки кругом головы и
уйдите все…» Вот сидит Бава-бен-Бут один, слепой, и пьявки пьют из него кровь…
Я был в великолепнейшем настроении духа, а потому шпионство и менторский тон Поликарпа не
рассердили меня. Я засмеялся и
услал его в кухню.
В то время был один человек — Оройтес. Этот Оройтес был
сердит на Поликрата и хотел погубить его. Вот Оройтес придумал какую хитрость. Написал он Поликрату, что будто персидский царь Камбиз обидел его и хотел убить и что он будто
ушел от него. Оройтес так писал Поликрату: «У меня много богатств, но я не знаю, где мне жить. Прими ты меня к себе с моими богатствами, и тогда мы с тобой сделаемся самые сильные цари. А если ты не веришь, что у меня много богатств, так пришли кого-нибудь посмотреть».
Серж по-прежнему стоял на улице, но когда я стал приближаться, он тронулся с места и хотел
уйти. Я ускорил шаг и, нагнав его, слегка тронул его за руку и подал письмо, которое он взял молча и нетерпеливо бросился с ним к фонарю.
Со временем он, вероятно, несколько попривык к своему положению, а чужие люди перестали им интересоваться. Так
ушли еще два года, как опять внезапно к нам появился Пенькновский и сообщил при Христе, что жена
Сержа, заплатив какой-то значительный долг за него или за его мать, сделала ему столь сильную неприятность, что он схватил шапку, выбежал вон из дома и не возвращался до утра.
— Уехали, — небрежно отвечал камердинер и, добавив, что лошадей велено присылать только в двенадцатом часу, хотел уже
уходить, как вдруг
Серж возвысил голос и громко велел подать себе стакан воды.
Хрущов. Оттого, что я
сердит. Здесь никого нет, и можно говорить прямо. С каким удовольствием, Софья Александровна, я увез бы вас отсюда сию минуту. Не могу я дышать этим вашим воздухом, и мне кажется, что он отравляет вас. Ваш отец, который весь
ушел в свою подагру и в книги и знать больше ничего не хочет, этот дядя Жорж, наконец ваша мачеха…
И теперь, когда ему нездоровилось, его поражала пустота, мелкость всего того, о чем просили, о чем плакали; его
сердили неразвитость, робость; и всё это мелкое и ненужное угнетало его своею массою, я ему казалось, что теперь он понимал епархиального архиерея, который когда-то, в молодые годы, писал «Учения о свободе воли», теперь же, казалось, весь
ушел в мелочи, всё позабыл и не думал о боге.
Один только раз домашний парикмахер Андрюшка, мальчишка лет семнадцати, страшный шалун,
рассердил ее тем, что вместо того, чтобы прийти в свое время причесать ей волосы,
ушел куда-то с крестьянами в поле и долго пропадал.