Неточные совпадения
Он хотел удержаться за
край стола, уронил револьвер, пошатнулся и
сел на землю, удивленно оглядываясь вокруг себя.
— А, почтеннейший! Вот и вы… в наших
краях… — начал Порфирий, протянув ему обе руки. — Ну, садитесь-ка, батюшка! Али вы, может, не любите, чтобы вас называли почтеннейшим и… батюшка, — этак tout court? [накоротке (фр.).] За фамильярность, пожалуйста, не сочтите… Вот сюда-с,
на диванчик.
— Домой, это…? Нет, — решительно ответил Дмитрий, опустив глаза и вытирая ладонью мокрые усы, — усы у него загибались в рот, и это очень усиливало добродушное выражение его лица. — Я, знаешь, недолюбливаю Варавку. Тут еще этот его «Наш
край», — прескверная газетка! И — черт его знает! — он как-то
садится на все,
на дома, леса,
на людей…
С этим он и уснул, а утром его разбудил свист ветра, сухо шумели сосны за окном, тревожно шелестели березы;
на синеватом полотнище реки узорно курчавились маленькие волнишки. Из-за реки плыла густо-синяя туча, ветер обрывал ее
край, пышные клочья быстро неслись над рекою, поглаживая ее дымными тенями. В купальне кричала Алина. Когда Самгин вымылся, оделся и
сел к столу завтракать — вдруг хлынул ливень, а через минуту вошел Макаров, стряхивая с волос капли дождя.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся
на пол, сдвинула вещи со стола
на один его
край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим
сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там,
на краю утеса, или
сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
Маслова ничего не отвечала и молча прошла к своему месту, второму с
края, рядом с Кораблевой, и
села на доски нар.
Пройдя площадь с церковью и длинную улицу с ярко светящимися окнами домов, Нехлюдов вслед за проводником вышел
на край села в полный мрак.
Обойдя ее, он аккуратно, с
края, давая место другим,
сел на нее и, вперив глаза в председателя, точно шепча что-то, стал шевелить мускулами в щеках.
От
села Осиновки Захаров поехал
на почтовых лошадях, заглядывая в каждую фанзу и расспрашивая встречных, не видел ли кто-нибудь старика гольда из рода Узала. Немного не доезжая урочища Анучино, в фанзочке
на краю дороги он застал какого-то гольда-охотника, который увязывал котомку и разговаривал сам с собою.
На вопрос, не знает ли он гольда Дерсу Узала, охотник отвечал...
В то время уже начались преследования браконьеров и выселение их из пределов
края. Китаец, вероятно, думал, что его сейчас арестуют и отправят в залив Ольги под конвоем. От волнения он
сел на пень и долго не мог успокоиться. Он тяжело и прерывисто дышал, лицо его покрылось потом.
Действительно, в наших
краях знают толк в пении, и недаром
село Сергиевское,
на большой орловской дороге, славится во всей России своим особенно приятным и согласным напевом.
В это время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили уши. Я встал
на ноги.
Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы
сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
Село Шкотово находится около устья реки Цимухе,
на правом берегу. Основание его относится к 1864 году. В 1868 году его сожгли хунхузы, но
на другой год оно возродилось снова [Д.Н. Мушкетов. Геологическое описание района Сучанской ж. д., 1910 г.]. Пржевальский в 1870 году в нем насчитал 6 дворов и 34 души обоего пола [Н.М. Пржевальский. Путешествие по Уссурийскому
краю, 1869 г., стр. 135–136.]. Я застал Шкотово довольно большим
селом [В 1902 г. в селении насчитывалось 88 семейств.].
Солнце
садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и
на краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое, синее; только немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
В будни и небазарные дни
село словно замирало; люди скрывались по домам, — только изредка проходил кто-нибудь мимо палисадника в контору по делу, да
на противоположном
крае площади, в какой-нибудь из редких открытых лавок, можно было видеть сидельцев, играющих в шашки.
В ее усадьбе он и жил
на краю большого
села, в котором скучилось несколько мелкопоместных семей.
По временам он заходил вечером в девичью (разумеется, в отсутствие матушки, когда больше досуга было),
садился где-нибудь с
краю на ларе и слушал рассказы Аннушки о подвижниках первых времен христианства.
Матушка высмотрела ее в Заболотье, где она, в качестве бобылки, жила
на краю села, существуя ничтожной торговлишкой
на площади в базарные дни.
Тогда он отправлялся в
село, где
на краю стояла теперь новая изба Федора Кандыбы и его рябого племянника.
— Знаете ли… — сказал, подъезжая к коляске, студент. — Мне вот сейчас вспомнилась очень интересная могила, историю которой мы узнали, роясь в монастырском архиве. Если хотите, мы свернем туда. Это недалеко,
на краю села.
Забросив ружье за плечо, я пошел по левому нагорному
краю долины. Выбрав место поположе, я поднялся к одной из ближайших седловин
на хребтике и
сел здесь отдохнуть.
В это время идущий впереди Ноздрин остановился и грузно опустился
на край нарты. Мы оба следовали за ним и как будто только этого и ждали. Рожков немедленно сбросил с плеч лямку и тоже
сел на нарту, а я подошел к берегу и привалился к вмерзшему в лед большому древесному стволу, наполовину занесенному песком и илом.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь с полу и
садясь на самый
край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Матвей Васильич подвел меня к первому столу, велел ученикам потесниться и посадил с
края, а сам
сел на стул перед небольшим столиком, недалеко от черной доски; все это было для меня совершенно новым зрелищем,
на которое я смотрел с жадным любопытством.
Я остановился у Лукьяныча, который жил теперь в своем доме,
на краю села, при самом тракте,
на собственном участке земли, выговоренном при окончательной разделке с крестьянами.
Он
сел нехотя
на край стула.
С запада тянулось, точно живое чудовище, черное, безобразное пятно с медным отливом по
краям и быстро надвигалось
на село и
на рощу, простирая будто огромные крылья по сторонам.
В отдаленных
краях Сибири, среди степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами — одной в городе, другой
на кладбище, — города, похожие более
на хорошее подмосковное
село, чем
на город.
И должно быть, около каждого дома — садик, а
на краю села у выезда — корчма с приветливым американским жидом, где по вечерам гудит бас, тонко подпевает скрипка и слышен в весенние теплые вечера топот и песни до ранней зари, — как было когда-то в старые годы в Лозищах.
Когда над городом пела и металась вьюга, забрасывая снегом дома до крыш, шаркая сухими мохнатыми крыльями по ставням и по стенам, — мерещился кто-то огромный, тихонький и мягкий: он покорно свернулся в шар отребьев и катится по земле из
края в
край, приминая
на пути своём леса, заполняя овраги, давит и ломает города и
села, загоняя мягкою тяжестью своею обломки в землю и в безобразное, безглавое тело своё.
Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав свое дело и получив, что следует, за труд, доктор
сел в свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича… Приказчик стоял
на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чем-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз, думы его были напряженны, мучительны…
—
Сядьте, — сказал он и сам присел
на край стола. — У меня, вы видите, еще беспорядок, — прибавил Инсаров, указывая
на груду бумаг и книг
на полу, — еще не обзавелся, как должно. Некогда еще было.
Меня всегда терзает зависть, когда я вижу людей, занятых чем-нибудь, имеющих дело, которое их поглощает… а потому я уже был совершенно не в духе, когда появился
на дороге новый товарищ, стройный юноша, в толстой блузе, в серой шляпе с огромными полями, с котомкой за плечами и с трубкой в зубах; он
сел под тень того же дерева;
садясь, он дотронулся до
края шляпы; когда я ему откланялся, он снял свою шляпу совсем и стал обтирать пот с лица и с прекрасных каштановых волос.
Петр
садится у самой двери
на край стула.
Сядем, братья,
на лихих коней
Да посмотрим синего мы Дону!»
Вспала князю эта мысль
на ум —
Искусить неведомого
края,
И сказал он, полон ратных дум,
Знаменьем небес пренебрегая:
«Копие хочу я преломить
В половецком поле незнакомом,
С вами, братья, голову сложить
Либо Дону зачерпнуть шеломом...
Илья
сел и осторожно локтем отодвинул какие-то бумаги, лежавшие
на краю стола.
Она вошла в комнату, тихо
села возле Долинского
на краю кровати и положила ему
на лоб свою исхудалую ручку.
Долинский сделал шаг вперед и поднял с пыльной дороги небольшую серую птичку, за ножку которой волокся пук завялой полевой травы и не давал ей ни хода, ни полета. Дорушка взяла из рук Долинского птичку,
села на дернистый
край дорожки и стала распутывать сбившуюся траву. Птичка с сомлевшей ножкой тихо лежала
на белой руке Доры и смотрела
на нее своими круглыми, черными глазками.
— Чего взял, сами родители к нам
на село привезли… О французовой поре можайские дворянчики всё через наши
края бегивали, и тут тоже пара их бегла, да споткнулись оба у нас и померли, а сиротинку бросили.
Гости
сели; оркестр грянул »гром победы раздавайся!» — и две огромные кулебяки развлекли
на несколько минут внимание гостей, устремленное
на великолепное зеркальное плато,
края которого были уставлены фарфоровыми китайскими куклами, а средина занята горкою, слепленною из раковин и изрытою небольшими впадинами; в каждой из них поставлен был или фарфоровый пастушок в французском кафтане, с флейтою в руках, или пастушка в фижмах, с овечкою у ног.
По окончании послеобеденных классов, после получасового беганья в приемной зале, в котором я только по принуждению принимал иногда участие, когда все должны были усесться, каждый за своим столиком у кровати, и твердить урок к завтрашнему дню, я также
садился, клал перед собою книгу и, посреди громкого бормотанья твердимых вслух уроков, переносился моим воображением все туда же, в обетованный
край, в сельский дом
на берегу Бугуруслана.
На небе
садился ранний зимний вечер с одним из тех странных закатов, которые можно видеть в северных широтах зимою, — закат желтый, как отблеск янтаря, и сухой. По этому янтарному фону, снизу, от
краев горизонта, клубится словно дым курений, возносящийся к таинственному престолу, сокрытому этим удивительным светом.
На самом
краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия, расположились
на ночлег запоздавшие охотники.
Мы только что прошли какой-то город и вышли
на луг, где уже расположился шедший впереди нас первый полк. Местечко было хорошее: с одной стороны река, с другой — старая чистая дубовая роща, вероятно место гулянья для жителей городка. Был хороший теплый вечер; солнце
садилось. Полк стал; составили ружья. Мы с Житковым начали натягивать палатку; поставили столбики; я держал один
край полы, а Житков палкой забивал колышек.
В 1715 году приехали в
село Плодомасово, в большой красной сафьянной кибитке, какие-то комиссары и, не принимая никаких пόсул и подарков, взяли с собой в эту кибитку восемнадцатилетнего плодомасовского боярчука и увезли его далеко, к самому царю, в Питер; а царь послал его с другими молодыми людьми в чужие
края, где Никита Плодомасов не столько учился, сколько мучился, и наконец, по возвращении в отечество, в 1720 году, пользуясь недосугами государя, откупился у его жадных вельмож
на свободу и удрал опять в свое Плодомасово.
Фабрики — три ситцевых и одна кожевенная — находились не в самом
селе, а
на краю и поодаль.
Несколько раз я выходил в сени смотреть
на хозяина: среди раскисшего двора
на припеке солнца Егор поставил вверх дном старый гнилой ларь, похожий
на гроб; хозяин, без шапки,
садился посреди ларя, поднос закусок ставили справа от него, графин — слева. Хозяйка осторожно присаживалась
на край ларя, Егор стоял за спиною хозяина, поддерживая его под мышки и подпирая в поясницу коленями, а он, запрокинув назад все свое тело, долго смотрел в бледное, вымороженное небо.
Выкатившись из двери своей комнаты, круглый и ленивый, он, покрякивая,
садился на пол,
на край приямка, спуская в него голые ноги, как в могилу; вытягивал перед лицом короткие лапы, рассматривал их
на огонь прищуренным зеленым глазом и, любуясь густой кровью, видной сквозь желтую кожу, заводил часа
на два странный разговор, угнетавший меня.
Сидя
на краю обрыва, Николай и Ольга видели, как заходило солнце, как небо, золотое и багровое, отражалось в реке, в окнах храма и во всем воздухе, нежном, покойном, невыразимо чистом, какого никогда не бывает в Москве. А когда солнце
село, с блеяньем и ревом прошло стадо, прилетели с той стороны гуси, — и все смолкло, тихий свет погас в воздухе, и стала быстро надвигаться вечерняя темнота.