Неточные совпадения
Кончив университет, он тот же год
сел на скамью подсудимых по обвинению в продаже водопроводных
труб.
Я, если хороша погода, иду
на ют и любуюсь окрестностями, смотрю в
трубу на холмы, разглядываю деревни, хижины, движущиеся фигуры людей, вглядываюсь внутрь хижин, через широкие двери и окна, без рам и стекол, рассматриваю проезжающие лодки с группами японцев; потом
сажусь за работу и работаю до обеда.
Соберутся псари
на дворе в красных кафтанах с галунами и в
трубу протрубят; их сиятельство выйти изволят, и коня их сиятельству подведут; их сиятельство
сядут, а главный ловчий им ножки в стремена вденет, шапку с головы снимет и поводья в шапке подаст.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с
трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую
на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года,
село Малые Брыки».
— Так бы, да не так вышло: с того времени покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец и тащится.
Сядет верхом
на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах. Днем все покойно, и слуху нет про него; а только станет примеркать — погляди
на крышу, уже и оседлал, собачий сын,
трубу.
Через минуту Коське передали сумочку, и он убежал с ней стремглав, но не в условленное место, в Поляковский сад
на Бронной, где ребята обыкновенно «тырбанили слам», а убежал он по бульварам к
Трубе, потом к Покровке, а оттуда к Мясницкой части, где и
сел у ворот, в сторонке. Спрятал под лохмотья сумку и ждет.
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не
села на мель, речная галька уже шуршала по дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись
трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и новое здание прогимназии. Галактион сам командовал
на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье. Город отделялся от реки болотом, так что приставать приходилось у пустого берега.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах
на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном
на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо
трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему
селу, всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
В один из длинных осенних вечеров, когда в
трубах свистел и гудел ветер, он, набегавшись по камере,
сел на койку и почувствовал, что бороться больше нельзя, что черные одолели, и он покорился им.
…Ночь, ярко светит луна, убегая от парохода влево, в луга. Старенький рыжий пароход, с белой полосой
на трубе, не торопясь и неровно шлепает плицами по серебряной воде, навстречу ему тихонько плывут темные берега, положив
на воду тени, над ними красно светятся окна изб, в
селе поют, — девки водят хоровод, и припев «ай-люли» звучит, как аллилуйя…
Тяжелы были мне эти зимние вечера
на глазах хозяев, в маленькой, тесной комнате. Мертвая ночь за окном; изредка потрескивает мороз, люди сидят у стола и молчат, как мороженые рыбы. А то — вьюга шаркает по стеклам и по стене, гудит в
трубах, стучит вьюшками; в детской плачут младенцы, — хочется
сесть в темный угол и, съежившись, выть волком.
Однако тотчас же, вымыв руки,
сел учиться. Провел
на листе все горизонтальные, сверил — хорошо! Хотя три оказались лишними. Провел все вертикальные и с изумлением увидал, что лицо дома нелепо исказилось: окна перебрались
на места простенков, а одно, выехав за стену, висело в воздухе, по соседству с домом. Парадное крыльцо тоже поднялось
на воздух до высоты второго этажа, карниз очутился посредине крыши, слуховое окно —
на трубе.
— Алейкум
селям, — улыбаясь беззубым ртом, проговорил старик, узнав Хаджи-Мурата, и, поднявшись
на свои худые ноги, стал попадать ими в стоявшие подле
трубы туфли с деревянными каблуками.
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало
садиться, увидели остров, который ни
на каких картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть
на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные
трубы, капитан увидел, что
на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее
на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Публика загудела. Это была не обычная корзина аэростата, какие я видел
на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от бочек и веревок.
Сесть не
на что, загородка по колено. Берг дал знак, крикнул «пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный ветром, причем низком корзины чуть-чуть не ударился в
трубу дома — и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
Видны уже были верхушки фабричных
труб, сверкнул крест
на колокольне: это было
село, «то самое, где дьячок
на похоронах всю икру съел».
Известно было, что Антон имел здесь план, рекомый «зодии», и стекло, которым «с солнца огонь изводил»; а кроме того, у него был лаз
на крышу, куда он вылезал ночами наружу,
садился, как кот, у
трубы, «выставлял плезирную трубку» и в самое сонное время
на небо смотрел.
Онисим Козел жил со своим внуком
на краю
села, около моста, в покосившейся набок и глубоко вросшей в землю хатенке, у которой давным-давно развалилась
труба, белая наружная обмазка отпала извилистыми кусками, оголив внутренний слой желтой глины, а стекла, кое-где замененные толстыми тряпками, стали от времени зелено-матовыми и отливали радужными цветами.
— Намедни Будилов-то, как пололи мы гряды у него,
сел под окно и в подзорную
трубу смотрит, всё смотрит
на нас… Выглядел Анюту Сорокиных, ну, а известно, какова она, ей только мигни…
«
Сядем», — подумал Теркин и взглянул
на верх рубки. Там, у звуковой
трубы, стоял помощник.
Евгений Петрович
сел за стол и потянул к себе один из рисунков Сережи.
На этом рисунке был изображен дом с кривой крышей и с дымом, который, как молния, зигзагами шел из
труб до самого края четвертухи; возле дома стоял солдат с точками вместо глаз и со штыком, похожим
на цифру 4.
Проводив его, я вернулась в кабинет и опять
села на ковре перед камином. Красные уголья подернулись пеплом и стали потухать. Мороз еще сердитее застучал в окно, и ветер запел о чем-то в каминной
трубе.
По воле государыни поезд сделал два оборота
на Луговой линии и тянется к манежу Бирона. Там приготовлен обед для новобрачных и гостей. Стол накрыт
на триста три куверта. Музыка, составленная из
труб, гобой и литавр, встречает поезд.
Садятся за стол чинно, парами, в том порядке, в каком ехали, — разумеется, князь и княгиня свадьбы
на переднем месте. Перед каждою парою поставлено национальное ее кушанье.
Колокольный звон постепенно стихал,
на смену ему разливался другой: заиграли рога,
трубы, запели зурны [Свирели или флейты.], зазвучали накры, или бубны. Кони начали ржать, ратники задвигались и стали быстро
садиться на коней, бряцая оружием.
Колокольный звон постепенно стихал,
на смену ему разливался другой: заиграли рога,
трубы, сапели [Свирели или флейты.], зурны, зазвучали накры [Или бубны.]. Кони начали ржать, ратники задвигались и стали быстро
садиться на коней, бряцая оружием.
Чуть только отец Туберозов
сел у своего окна и взял в руки всегда помещавшуюся
на столике старую морскую
трубу, он увидел, что Пизонский тихо ползет по межам с восточного берега своего острова к юго-западному, приходившемуся как раз против течения.
— Виват! — также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтоб увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и
сел на бревно, лежавшее
на берегу. По бессловесному знаку ему подали
трубу, он положил ее
на спину подбежавшего счастливого пажа, и стал смотреть
на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
В прикарпатском царстве, в лесном государстве, — хочь с Ивана Великого в подзорную
трубу смотри, от нас не увидишь, — соскучился какой-то молодой король. Кликнул свиту,
на крутозадого аргамака
сел, полетел в лес
на охоту. Отмахали верст с пяток… Время жаркое, — орешник
на полянке,
на что куст крепкий, и тот от зноя сомлел, ветви приклонил, лист будто каменный, никакого шевеления.
Спит королева. Умильно дышит. Ухнул солдат рому в кашу, ложку из-за голенища достал, помешал,
на стол поставил. Сам
сел в углу перед печкой по-киргизски, да в
трубу махорочный дым пускать стал. Нельзя же в таком деле без курева.