Неточные совпадения
Под дрожащею
кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом, маслом, сыром, холодною дичью стола,
сидела княгиня
в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
На другой день рано утром мы ее похоронили за крепостью, у речки, возле того места, где она
в последний раз
сидела;
кругом ее могилки теперь разрослись кусты белой акации и бузины. Я хотел было поставить крест, да, знаете, неловко: все-таки она была не христианка…
Не
в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и
сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы
в колесах смешались
в один гладкий
круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул
в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!..
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она
в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько
в щелку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища
кругом:
Один
в рогах, с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
И постепенно
в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
И
круг товарищей презренных,
То сельский дом — и у окна
Сидит она… и всё она!..
Но никто не разделял его счастия; молчаливый товарищ его смотрел на все эти взрывы даже враждебно и с недоверчивостью. Был тут и еще один человек, с виду похожий как бы на отставного чиновника. Он
сидел особо, перед своею посудинкой, изредка отпивая и посматривая
кругом. Он был тоже как будто
в некотором волнении.
Так
в Африке, где много Обезьян,
Их стая целая
сиделаПо сучьям, по ветвям на дереве густом
И на ловца украдкою глядела,
Как по траве
в сетях катался он
кругом.
Открыв глаза, Самгин видел сквозь туман, что к тумбе прислонился, прячась, как зверушка, серый ботик Любаши, а опираясь спиной о тумбу,
сидит, держась за живот руками, прижимая к нему шапку, двигая черной валяной ногой, коротенький человек,
в мохнатом пальто; лицо у него тряслось, вертелось
кругами, он четко и грустно говорил...
Праздная дворня
сидит у ворот; там слышатся веселые голоса, хохот, балалайка, девки играют
в горелки;
кругом его самого резвятся его малютки, лезут к нему на колени, вешаются ему на шею; за самоваром
сидит… царица всего окружающего, его божество… женщина! жена!
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё
кругом;
Но
в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей
сидитИ мрачно на небо глядит.
А через четверть часа уже оба смирно
сидели, как ни
в чем не бывало, около бабушки и весело смотрели
кругом и друг на друга: он, отирая пот с лица, она, обмахивая себе платком лоб и щеки.
— Ваша жена… черт… Если я
сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из
круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут
в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!
А
кругом, над головами, скалы, горы, крутизны, с красивыми оврагами, и все поросло лесом и лесом. Крюднер ударил топором по пню, на котором мы
сидели перед хижиной; он сверху весь серый; но едва топор сорвал кору, как под ней заалело дерево, точно кровь. У хижины тек ручеек,
в котором бродили красноносые утки. Ручеек можно перешагнуть, а воды
в нем так мало, что нельзя и рук вымыть.
Вечером я предложил
в своей коляске место французу, живущему
в отели, и мы отправились далеко
в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту,
в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому дому на музыку. На площади,
кругом сквера, стояли экипажи.
В них
сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют
сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и пошел бродить по площади.
Голые китайцы,
в одних юбках или шароварах, а иные только
в повязках
кругом поясницы,
сидя в лавках или наруже у порога, чесали длинные косы друг другу или брили головы и подбородки.
«Вот вы привыкли по ночам
сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, — говорили другие, — а шум, стукотня какая, запах, крик!» — «Сопьетесь вы там с
кругу! — пугали некоторые, — пресная вода там
в редкость, все больше ром пьют».
Мы пришли на торговую площадь; тут
кругом теснее толпились дома, было больше товаров вывешено на окнах, а на площади
сидело много женщин, торгующих виноградом, арбузами и гранатами. Есть множество книжных лавок, где на окнах, как
в Англии, разложены сотни томов, брошюр, газет; я видел типографии, конторы издающихся здесь двух газет, альманахи, магазин редкостей, то есть редкостей для европейцев: львиных и тигровых шкур, слоновых клыков, буйволовых рогов, змей, ящериц.
В беседке стоял деревянный зеленый стол, врытый
в землю, а
кругом шли лавки, тоже зеленые, на которых еще можно было
сидеть.
Осмотревшись
кругом, я заметил, что все вещи, которые еще вчера валялись около фанзы
в беспорядке, теперь были прибраны и сложены под навес. Около огня
сидели Чжан Бао, Дерсу и Чан Лин и о чем-то тихонько говорили между собою.
В то время когда мы
сидели у костра и пили чай, из-за горы вдруг показался орлан белохвостый. Описав большой
круг, он ловко, с налета, уселся на сухоствольной лиственнице и стал оглядываться. Захаров выстрелил
в него и промахнулся. Испуганная птица торопливо снялась с места и полетела к лесу.
На другой день Чертопханов вместе с Лейбой выехал из Бессонова на крестьянской телеге. Жид являл вид несколько смущенный, держался одной рукой за грядку и подпрыгивал всем своим дряблым телом на тряском сиденье; другую руку он прижимал к пазухе, где у него лежала пачка ассигнаций, завернутых
в газетную бумагу; Чертопханов
сидел, как истукан, только глазами поводил
кругом и дышал полной грудью; за поясом у него торчал кинжал.
Тут были развязные молодые помещики
в венгерках и серых панталонах, с длинными висками и намасленными усиками, благородно и смело взиравшие
кругом; другие дворяне
в казакинах, с необыкновенно короткими шеями и заплывшими глазками, тут же мучительно сопели; купчики
сидели в стороне, как говорится, «на чуку»; офицеры свободно разговаривали друг с другом.
Взошла луна. Ясная ночь глядела с неба на землю. Свет месяца пробирался
в глубину темного леса и ложился по сухой траве длинными полосами. На земле, на небе и всюду
кругом было спокойно, и ничто не предвещало непогоды.
Сидя у огня, мы попивали горячий чай и подтрунивали над гольдом.
Вот какое было общее впечатление моего первого посещения. Мне сказали, и я знала, что я буду
в мастерской,
в которой живут швеи, что мне покажут комнаты швей; что я буду видеть швей, что я буду
сидеть за обедом швей; вместо того я видела квартиры людей не бедного состояния, соединенные
в одно помещение, видела девушек среднего чиновничьего или бедного помещичьего
круга, была за обедом, небогатым, но удовлетворительным для меня; — что ж это такое? и как же это возможно?
Молодые берендеи водят
круги; один
круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни
в венках. Старики и старухи кучками
сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками.
В первом
кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка,
в середине
круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия
в играх, то показывается между народом, то уходит
в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей
сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
— Бабочка молодая, — говорили
кругом, — а муж какой-то шалый да ротозей. Смотрит по верхам, а что под носом делается, не видит. Чем бы первое время после свадьбы посидеть дома да
в кругу близких повеселить молодую жену, а он
в Москву ее повез, со студентами стал сводить. Городят студенты промеж себя чепуху, а она
сидит, глазами хлопает. Домой воротился, и дома опять чепуху понес. «Святая» да «чистая» — только и слов, а ей на эти слова плюнуть да растереть. Ну, натурально, молодка взбеленилась.
Зашел я как-то
в летний день, часа
в три,
в «Каторгу». Разгул уже был
в полном разгаре.
Сижу с переписчиком ролей Кириным.
Кругом, конечно, «коты» с «марухами». Вдруг
в дверь влетает «кот» и орет...
Я продолжал
сидеть в теплой ванне.
Кругом, как и всегда
в мыльной, шлепанье по голому мокрому телу, шипенье воды, рвущейся из кранов
в шайки, плеск окачивающихся, дождевой шумок душей — и не слышно человеческих голосов.
Во дворе дома Училища живописи во флигельке, где была скульптурная мастерская Волнухина, много лет помещалась столовка, занимавшая две сводчатые комнаты, и
в каждой комнате стояли чисто-начисто вымытые простые деревянные столы с горами нарезанного черного хлеба.
Кругом на скамейках
сидели обедавшие.
Огромная несуразная комната. Холодно. Печка дымит. Посредине на подстилке какое-нибудь животное: козел, овца, собака, петух… А то — лисичка. Юркая, с веселыми глазами,
сидит и оглядывается; вот ей захотелось прилечь, но ученик отрывается от мольберта, прутиком пошевелит ей ногу или мордочку, ласково погрозит, и лисичка садится
в прежнюю позу. А
кругом ученики пишут с нее и посреди сам А. С. Степанов делает замечания, указывает.
— Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя
в грудь. — Ну, брал… ну, что же из этого? Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать, а
кругом воровали на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я вот
сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили на свободу всего на одну неделю: первым делом убил бы попа Макара, а вторым — Мышникова. Рядом бы и положил обоих.
Всё болело; голова у меня была мокрая, тело тяжелое, но не хотелось говорить об этом, — всё
кругом было так странно: почти на всех стульях комнаты
сидели чужие люди: священник
в лиловом, седой старичок
в очках и военном платье и еще много; все они
сидели неподвижно, как деревянные, застыв
в ожидании, и слушали плеск воды где-то близко. У косяка двери стоял дядя Яков, вытянувшись, спрятав руки за спину. Дед сказал ему...
—
Сидит господь на холме, среди луга райского, на престоле синя камня яхонта, под серебряными липами, а те липы цветут весь год
кругом; нет
в раю ни зимы, ни осени, и цветы николи не вянут, так и цветут неустанно,
в радость угодникам божьим.
Журавль с журавлихой, или журкой (так ласково называет ее народ)
сидят попеременно на яйцах; свободный от сиденья ходит
кругом гнезда поодаль, кушает и караулит; громкий его крик возвещает приближение какой-нибудь опасности, и сидящий на яйцах сейчас бросает их, отбегает, согнувшись,
в сторону и начинает звать своего дружку, который немедленно к нему присоединяется; они вместе уходят от гнезда дальше или улетают.
Одного убьешь, а другие
сидят кругом спокойно; но напуганные частою стрельбою становятся очень сторожки и подпускают
в меру только рано утром, пока голодны.
Был тихий летний вечер. Дядя Максим
сидел в саду. Отец, по обыкновению, захлопотался где-то
в дальнем поле. На дворе и
кругом было тихо; селение засыпало,
в людской тоже смолк говор работников и прислуги. Мальчика уже с полчаса уложили
в постель.
Она не успела еще сойти с лестницы на дорогу (огибающую
кругом парк), как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя белыми конями, промчалась мимо дачи князя.
В коляске
сидели две великолепные барыни. Но, проехав не более десяти шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате высокой беломраморной,
сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою,
в одежде златокованной, перед ним стоит отец с сестрами, а
кругом на коленях стоит свита великая, все одеты
в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная,
в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь
в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
Когда мы вошли (было около двух часов утра), то глазам нашим представилась следующая картина: Марья Потапьевна,
в прелестнейшем дезабилье из какой-то неслыханно дорогой материи, лежала с ножками на кушетке и играла кистями своего пеньюара;
кругом на стульях
сидело четверо военных и один штатский.
Летучий
сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел
кругом с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным столом, а не за кофе. «Почти молодые» приличные люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо
в рот генералу и, по-видимому, вполне разделяли его взгляды на причины упадка русского горного дела.
Она долго
сидела на грязном диванчике
в уборной, плохо понимая, что делается
кругом, точно все это был какой-то сон, тяжелый и мучительный.
Последний все время
сидел как на иголках: у бедного ходили
круги в глазах при одной мысли о том, что его ждет вечером у семейного очага.
Это всегда был самый величественный момент праздника: все продолжают
сидеть неподвижно, радостно склоняя главы благодетельному игу Нумера из Нумеров. Но тут я с ужасом снова услышал шелест: легчайший, как вздох, он был слышнее, чем раньше медные трубы гимна. Так последний раз
в жизни вздохнет человек еле слышно, — а
кругом у всех бледнеют лица, у всех — холодные капли на лбу.
И газета из рук — на пол. А я стою и оглядываю
кругом всю, всю комнату, я поспешно забираю с собой — я лихорадочно запихиваю
в невидимый чемодан все, что жалко оставить здесь. Стол. Книги. Кресло. На кресле тогда
сидела I — а я внизу, на полу… Кровать…
А другой раз случалось и так, что голова словно
в огне горит, ничего
кругом не видишь, и все будто неповинная кровь перед тобою льется, и кроткие речи
в ушах слышатся, а
в углу будто сам Деоклитиян-царь
сидит, и вид у него звероподобный, суровый.
Сидит сам сатана, исконный враг человеческий,
сидит он на змее трехглавныем огненныем; проворные бесы
кругом его грешников мучают, над телесами их беззаконными тешатся, пилят у них руки-ноги пилами острыими, бьют их
в уста камнями горячими, тянут из них жилы щипцами раскаленными, велят лизать языком сковороды огненные, дерут им спины гребенками железными…
Иван! иди, брат Иван!» Встрепенешься, инда вздрогнешь и плюнешь: тьфу, пропасти на вас нет, чего вы меня вскликались! оглянешься
кругом: тоска; коза уже отойдет далеко, бродит, травку щипет, да дитя закопано
в песке
сидит, а больше ничего…
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него
круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он
сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана,
в котором лежало это милое для него письмо.
Кругом павильона стояли,
сидели и ходили большею частью моряки, адъютанты и офицеры
в белых перчатках и новых шинелях.
Запомнилась картина: у развалин домика — костер, под рогожей лежит тело рабочего с пробитой головой, а
кругом сидят четверо детей не старше восьми лет и рядом плачущая беременная мать. Голодные, полуголые —
в чем вышли,
в том и остались.