Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало,
сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с
голоду. А! каково это?
(NB Никогда никто не
сидел у нас
голодом.)
Слишком долго «
голодом сидели», как говорит Лукерья.
Голод сильно мучил людей. Тоскливо
сидели казаки у огня, вздыхали и мало говорили между собой. Я несколько раз принимался расспрашивать Дерсу о том, не заблудились ли мы, правильно ли мы идем. Но он сам был в этих местах первый раз, и все его соображения основывались лишь на догадках. Чтобы как-нибудь утолить
голод, казаки легли раньше спать. Я тоже лег, но мне не спалось. Беспокойство и сомнения мучили меня всю ночь.
Скитники переночевали у какого-то знакомого Михею Зотычу мужичка.
Голод чувствовался и в Суслоне, хотя и в меньшей степени, чем в окрестных деревнях. Зато суслонцев одолевали соседи. Каждое утро под окнами проходили вереницы голодающих. Михей Зотыч
сидел все утро у окна, подавал купленный хлеб и считал голодных.
Когда первые приступы
голода были утолены, я хотел со своими спутниками итти за нартами, но обе старушки, расспросив, где мы их оставили, предложили нам лечь спать, сказав, что нарты доставят их мужья, которые ушли на охоту еще вчера и должны скоро вернуться. Не хотелось мне утруждать туземцев доставкой наших нарт, но я почувствовал, что меня стало сильно клонить ко сну. Рожков и Ноздрин,
сидя на полу, устланном свежей пихтой, тоже клевали носами.
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом,
сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице,
сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались,
голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы небесные корм носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали.
Очень помню, что мать, а иногда нянька держит меня на руках, одетого очень тепло, что мы
сидим в карете, стоящей в сарае, а иногда вывезенной на двор; что я хнычу, повторяя слабым голосом: «Супу, супу», — которого мне давали понемножку, несмотря на болезненный, мучительный
голод, сменявшийся иногда совершенным отвращеньем от пищи.
Дверь не отворялась, никто не входил, только Евсеич начинал всхрапывать,
сидя в другой комнате; фантазии мои разлетались как дым, а я начинал чувствовать усталость,
голод и головную боль.
Сиживал-таки Порфирка наш
голодом не один день; хаживал больше все на босу ногу, зимой и летом, в одном изодранном тулупчишке.
— С"как-нибудь"-то люди
голодом сидят, а ты прежде подумай да досконально все рассчитай! нас, стариков, пожалей… Мы ведь настоящей помощи дать не можем, сами в обрез живем. Ах, не чаяли печали, а она за углом стерегла!
— Одна. Отец давно умер, мать — в прошлом году. Очень нам трудно было с матерью жить — всего она пенсии десять рублей в месяц получала. Тут и на нее и на меня; приходилось хоть милостыню просить. Я, сравнительно, теперь лучше живу. Меня счастливицей называют. Случай как-то помог, работу нашла. Могу комнату отдельную иметь, обед; хоть
голодом не
сижу. А вы?
— И я один; ни отца, ни матери не помню; воспитывался на какие-то пожертвования. Меня начальник школы и на службу определил. И тоже хоть
голодом не
сижу, а близко-таки… Когда приходится туго, призываю на помощь терпение, изворачиваюсь, удвоиваю старания, — и вот, как видите!
Голодом, бывало,
сидим, по неделе тряпицу жуем.
Живет какой-нибудь судья, прокурор, правитель и знает, что по его приговору или решению
сидят сейчас сотни, тысячи оторванных от семей несчастных в одиночных тюрьмах, на каторгах, сходя с ума и убивая себя стеклом,
голодом, знает, что у этих тысяч людей есть еще тысячи матерей, жен, детей, страдающих разлукой, лишенных свиданья, опозоренных, тщетно вымаливающих прощенья или хоть облегченья судьбы отцов, сыновей, мужей, братьев, и судья и правитель этот так загрубел в своем лицемерии, что он сам и ему подобные и их жены и домочадцы вполне уверены, что он при этом может быть очень добрый и чувствительный человек.
У старика их девятеро на плечах; сами
голодом сидят.
— Да таким образом, что они там своими умами да званиями разочтут, а мы им такую глупость удерем, что они только рты разинут. Где по их, по-ученому, нам бы надо быть, там нас никого не будет, а где нас не потребуется, там мы все и явимся, и поколотим, и опять в Берлин Дергальского губернатора посадим. Как только дипломатия отойдет в сторону, так мы сейчас и поколотим. А то дипломаты!..
сидят и смотрятся, как нарциссы, в свою чернильницу, а боевые генералы плесенью обрастают и с
голоду пухнут.
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и станет кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы, мол, за князья, коли сами с
голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью не пошевельнет и
сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение.
Старик-муж ревнует и мучает Машу. Он никуда, даже в лавку, не выпускает её; Маша
сидит в комнате с детьми и, не спросясь у старика, не может выйти даже на двор. Детей старик кому-то отдал и живёт один с Машей. Он издевается над нею за то, что первая жена обманывала его… и дети — оба — не от него. Маша уже дважды убегала от него, но полиция возвращала её мужу, а он её щипал за это и
голодом морил.
Да, вы много читаете, и на вас ловко
сидит европейский фрак, но все же с какою нежною, чисто азиатскою, ханскою заботливостью вы оберегаете себя от
голода, холода, физического напряжения, от боли и беспокойства, как рано ваша душа спряталась в халат, какого труса разыграли вы перед действительною жизнью и природой, с которою борется всякий здоровый и нормальный человек.
— Да, вот иностранцам скабрезные шансонетки можно петь, а нам, толкователям Гоголя и Грибоедова, приходится под заграничные песни
голодом сидеть…
Нет! надобно было слышать эти дикие вопли, этот отвратительный, охриплый вой людей, умирающих от
голода; надобно было видеть этот безумный, неподвижный взор какого-нибудь старого солдата, который,
сидя на груде умерших товарищей, воображал, что он в Париже, и разговаривал вслух с детьми своими.
Не больше как через полчаса она уже
сидела на полу в большой светлой комнате и, склонив голову набок, с умилением и с любопытством глядела на незнакомца, который
сидел за столом и обедал. Он ел и бросал ей кусочки… Сначала он дал ей хлеба и зеленую корочку сыра, потом кусочек мяса, полпирожка, куриных костей, а она с голодухи все это съела так быстро, что не успела разобрать вкуса. И чем больше она ела, тем сильнее чувствовался
голод.
— Полно жалобиться-то! — с некоторою досадою проговорила кузнечиха. — Живы будем, и сыты будем. С
голодом еще не
сидели. Дай бог только здоровья твоим рукам, а то наедимся, да и добрых людей еще накормим.
Это своеобразное русло было тесно и точно ограничено двумя недоступными берегами: с одной стороны — всеобщим безусловным признанием прав физической силы, а с другой — также всеобщим убеждением, что начальство есть исконный враг, что все его действия предпринимаются исключительно с ехидным намерением учинить пакость, стеснить, урезать, причинить боль, холод,
голод, что воспитатель с большим аппетитом ест обед, когда рядом с ним
сидит воспитанник, оставленный без обеда…
Все это живо вообразивши, я махнул рукою и сказал громко: хоть
голодом сидеть буду, а театрами буду потешаться. С сими мыслями и уснул сладко.
На второй день Троицы после обеда Дымов купил закусок и конфет и поехал к жене на дачу. Он не виделся с нею уже две недели и сильно соскучился.
Сидя в вагоне и потом отыскивая в большой роще свою дачу, он все время чувствовал
голод и утомление и мечтал о том, как он на свободе поужинает вместе с женой и потом завалится спать. И ему весело было смотреть на свой сверток, в котором были завернуты икра, сыр и белорыбица.
Матрена. Вестимо, что уж не по голове гладил, только то, что битье тоже битью бывает розь; в этаком азарте человек, не ровен тоже час, как и ударит… В те поры, не утерпевши материнским сердцем своим, вбежала в избу-то, гляжу, он
сидит на лавке и пена у рту, а она уж в постелю повалилась: шлык на стороне, коса растрепана и лицо закрыто!.. Другие сутки вот лежит с той поры, словечка не промолвит, только и сказала, чтоб зыбку с ребенком к ней из горенки снесли, чтоб и его-то с
голоду не уморить…
— Слушай, теперь я тебе буду говорить, — сказал он. — Вот этого татарина пригнали в наслег. Жена померла дорогой… четверо детей… ничего нет…
голодом сидели, топиться нечем…
Гордо развалясь перед конторкой,
сидел толстый управляющий, и, несмотря на ранний час, он уже успел не только утолить
голод, но даже и жажду.
— Так что, — говорю, — твоя старая-то дура, барыня,
сидит да думает и позволяет этому оболтусу все зорить и губить? Доживет, что на старости лет есть будет нечего: с
голоду помрет.
А он к нам «на привет» заходил и принес с собою несколько веселых минут, с которыми мы,
сидя в сугробах и слыша одни жалобы на
голод, совсем было раззнакомились.
Она
сидела днем под окошечком, пряла какую-то посконь и томилась и от
голода, и от стужи, и от немощи, и от одиночества, и в этом положении ее навещала только одна подруга — таких же лет девочка из соседней избы.
Я помню, как отец один раз, придя к столу, за которым все мы
сидели у вечернего чая, сказал матери, что сейчас, когда он распоряжался работами, староста Дементий объявил ему, что мужики боятся сеять «яровые», потому что птичница Аграфена и другие старухи на деревне «прорекают
голод» и поэтому страшно, что семена в земле пропадут.
— Зато он богат! Без хлеба
сидеть не будешь, по крайней мере. А покудова князя или графа поджидать будешь, так и с
голоду подохнешь чего доброго… У нас ведь нет ни копейки! Фюйть! Пусто! Да ты спишь, что ли? А? Молчанье — знак согласия?
Однажды вечером
сидели мы с ним в его кабинете. Разговорились особенно как-то хорошо и задушевно. Андреев излагал проекты новых задуманных им пьес в стиле «Жизнь человека», подробно рассказал содержание впоследствии написанной им пьесы «Царь-Голод». В его тогдашней, первоначальной передаче она мне показалась ярче и грандиознее, чем в осуществленной форме.
— Как же это не может мне дело найтись? Я ни от чего не откажусь. Давайте, что знаете. Что ж мне, сложа руки
сидеть? И это тоже: с
голоду издыхать? Сами знаете, я теперь безработный. За общее дело пострадал, никуда не принимают.
— Что ж это за манера, господа офицеры? Бабка нас дочиста выдоила, молоком нашим вас напоила, а мышата наши
голодом сидят, гнилую полову лущат… Благородиями называетесь, а поступаете неблагородно.
Константин Ионыч, принимая пособие Авенира и Платониды, однако и сам не
сидел сиднем и не ждал воды под лежачий камень. Энциклопедизм скоро его выручил и показал даже бабушке Роховне, что ни сам Пизонский, ни его цыпляты действительно не пропадут — ни с холоду, ни с
голоду.
Сидя зачастую и без работы и без хлеба, они забывали о
голоде, азартно читали какую-нибудь старую астрономию и тыкали пальцами по засаленному небесному атласу.
В этой аскалонской темнице, выкопанной при Ироде,
сидело очень много разноплеменных людей и все они страшно томились тут от тесноты,
голода, жажды и недостатка дневного света и воздуха.
Экономлю на том, что меньше ем и совсем перестал ужинать под предлогом все этого же драгоценного желудка; впрочем,
голода не ощущаю. А вчера вдруг сообразил, что своим мышиным беганьем по городу быстро стираю дорогие подметки, и часа два
сидел в Румянцевском сквере, поджавши ноги, оберегая подметки. Надо бы еще голым раздеться, чтобы платья не изнашивать.
— Всё от Божьего наказания, — сказал Дрон. — Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год такой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с
голоду не помереть! И так по три дня не емши
сидят. Нет ничего, разорили в конец.
Томимый
голодом, я стыл,
сидя на краю саней, и, не обращая внимания ни на что окружающее, не заметил, когда здесь очутился возле меня мой дикарь.
Неужели надо искать эти midi à quatorze heures, [трудности там, где их нет,] когда так всё ясно и просто, особенно ясно и просто для самого народа, на шее которого мы
сидим и едем? Ведь это детям можно воображать, что не лошадь их везет, а они сами едут посредством махания кнута, но нам-то, взрослым, можно, казалось бы, понять, откуда
голод народа.
— Бабушка, — отвечал старухе Пизонский. —
Сидел пророк Илия один в степи безлюдной; пред очами его было море Синее, а за спиною острая скала каменная, и надо бы ему погибнуть
голодом у этой скалы дикой.
Константин Ионыч, принимая пособие Авенира и Платониды, и сам не
сидел сиднем и не ждал воды под лежачий камень. Энциклопедизм его скоро ему пригодился и его выручил. Пизонский показал бабушке Роховне, что ни сам он, ни его цыпляты не пропадут — ни с холоду, ни с
голоду.