Неточные совпадения
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — всё спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать
за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она
сидела на
кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
— Ну вот вам и Долли, княжна, вы так хотели ее видеть, — сказала Анна, вместе с Дарьей Александровной выходя на большую каменную террасу, на которой в тени,
за пяльцами, вышивая
кресло для графа Алексея Кирилловича,
сидела княжна Варвара. — Она говорит, что ничего не хочет до обеда, но вы велите подать завтракать, а я пойду сыщу Алексея и приведу их всех.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка,
за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие
кресла и в них перед столом,
за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами,
сидел один, как солнце, председатель.
Так как дамы на мазурку у меня не было, я
сидел за высоким
креслом бабушки и наблюдал.
Брат его
сидел далеко
за полночь в своем кабинете, на широком гамбсовом
кресле, [Гамбсово
кресло —
кресло работы модного петербургского мебельного мастера Гамбса.] перед камином, в котором слабо тлел каменный уголь.
Одинцова скорыми шагами дошла до своего кабинета. Базаров проворно следовал
за нею, не поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья. Одинцова опустилась на то же самое
кресло, на котором
сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
Через стул от Кутузова
сидел, вскинув руки
за шею, низко наклонив голову, незнакомый в широком, сером костюме, сначала Клим принял его
за пустое
кресло в чехле.
А когда играли, Варавка садился на свое место в
кресло за роялем, закуривал сигару и узенькими щелочками прикрытых глаз рассматривал сквозь дым Веру Петровну.
Сидел неподвижно, казалось, что он дремлет, дымился и молчал.
Через час утомленный Самгин
сидел в
кресле и курил, прихлебывая вино. Среди глупостей, которые наговорила ему Дуняша
за этот час, в памяти Самгина осталась только одна...
Клим заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом
кресле матери, развалился Варавка, обняв мать
за талию, а она
сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув
кресло, покатил его. Самгин вышел
за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором
сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе
сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Кутузов, сняв пиджак, расстегнув жилет,
сидел за столом у самовара, с газетой в руках, газеты валялись на диване, на полу, он встал и, расшвыривая их ногами, легко подвинул к столу тяжелое
кресло.
За стареньким письменным столом
сидел, с папиросой в зубах, в кожаном
кресле с высокой спинкой сероглазый старичок, чисто вымытый, аккуратно зашитый в черную тужурку.
В этом настроении обиды
за себя и на людей, в настроении озлобленной скорби, которую размышление не могло ни исчерпать, ни погасить, он пришел домой, зажег лампу, сел в угол в
кресло подальше от нее и долго
сидел в сумраке, готовясь к чему-то.
Она вздрогнула и онемела на месте. Потом машинально опустилась в
кресло и, наклонив голову, не поднимая глаз,
сидела в мучительном положении. Ей хотелось бы быть в это время
за сто верст от того места.
«Он в освещенном вагоне, на бархатном
кресле сидит, шутит, пьет, а я вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем и ветром — стою и плачу», подумала Катюша, остановилась и, закинув голову назад и схватившись
за нее руками, зарыдала.
Когда дверь затворилась
за Приваловым и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание. Все думали об одном и том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь,
сидели вот на этом самом
кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел
кресло, на котором
сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.
— Знаете ли, Сергей Александрыч, что вы у меня разом берете все? Нет, гораздо больше, последнее, — как-то печально бормотал Ляховский,
сидя в
кресле. — Если бы мне сказали об этом месяц назад, я ни
за что не поверил бы. Извините
за откровенность, но такая комбинация как-то совсем не входила в мои расчеты. Нужно быть отцом, и таким отцом, каким был для Зоси я, чтобы понять мой, может быть, несколько странный тон с вами… Да, да. Скажите только одно: действительно ли вы любите мою Зосю?
Она
сидела за столом сбоку, в
креслах, а рядом с нею, на диване, хорошенький собою и еще очень молодой Калганов; она держала его
за руку и, кажется, смеялась, а тот, не глядя на нее, что-то громко говорил, как будто с досадой, сидевшему чрез стол напротив Грушеньки Максимову.
На сей раз он привел меня в большой кабинет; там,
за огромным столом, на больших покойных
креслах сидел толстый, высокий румяный господин — из тех, которым всегда бывает жарко, с белыми, откормленными, но рыхлыми мясами, с толстыми, но тщательно выхоленными руками, с шейным платком, сведенным на минимум, с бесцветными глазами, с жовиальным [Здесь: благодушным (от фр. jovial).] выражением, которое обыкновенно принадлежит людям, совершенно потонувшим в любви к своему благосостоянию и которые могут подняться холодно и без больших усилий до чрезвычайных злодейств.
Потом взошел полицмейстер, другой, не Федор Иванович, и позвал меня в комиссию. В большой, довольно красивой зале
сидели за столом человек пять, все в военных мундирах,
за исключением одного чахлого старика. Они курили сигары, весело разговаривали между собой, расстегнувши мундиры и развалясь на
креслах. Обер-полицмейстер председательствовал.
За большим столом, возле которого стояло несколько
кресел,
сидел один-одинехонек старик, худой, седой, с зловещим лицом.
За обедом дедушка
сидит в
кресле возле хозяйки. Матушка сама кладет ему на тарелку лучший кусок и затем выбирает такой же кусок и откладывает к сторонке, делая глазами движение, означающее, что этот кусок заповедный и предназначается Настасье. Происходит общий разговор, в котором принимает участие и отец.
Умчались к «Яру» подвыпившие
за обедом любители «клубнички», картежники перебирались в игорные залы, а
за «обжорным» столом в ярко освещенной столовой продолжали заседать гурманы, вернувшиеся после отдыха на мягких диванах и
креслах гостиной, придумывали и обдумывали разные заковыристые блюда на ужин, а накрахмаленный повар в белом колпаке делал свои замечания и нередко одним словом разбивал кулинарные фантазии, не считаясь с тем, что
за столом
сидела сплоченная компания именитого московского купечества.
Наружность у Антония (так звали ябедника) была необыкновенно сладостная. Круглая фигура, большой живот, маленькая лысая голова, сизый нос и добродушные глаза, светившиеся любовью к ближним. Когда он
сидел в
кресле, сложив пухлые руки на животе, вращая большими пальцами, и с тихой улыбкой глядел на собеседника, — его можно было бы принять
за олицетворение спокойной совести. В действительности это был опасный хищник.
Она имеет еще ту выгоду, что человек ленивый, старый или слабый здоровьем, который не в состоянии проскакать десятки, верст на охотничьих дрожках или санях, кружась
за тетеревами и беспрестанно подъезжая к ним по всякой неудобной местности и часто понапрасну, — такой человек, без сомнения, может с большими удобствами, без всякого утомления
сидеть в шалаше на
креслах, курить трубку или сигару, пить чай или кофе, который тут же на конфорке приготовит ему его спутник, даже читать во время отсутствия тетеревов, и, когда они прилетят (
за чем наблюдает его товарищ), он может, просовывая ружье в то или другое отверстие, нарочно для того сделанное, преспокойно пощелкивать тетеревков (так выражаются этого рода охотники)…
Завидев их, он привстал, любезно кивнул издали головой генералу, подал знак, чтобы не прерывали чтения, а сам успел отретироваться
за кресла, где, облокотясь левою рукой на спинку, продолжал слушать балладу уже, так сказать, в более удобном и не в таком «смешном» положении, как
сидя в
креслах.
Дедушка приказал нас с сестрицей посадить
за стол прямо против себя, а как высоких детских
кресел с нами не было, то подложили под нас кучу подушек, и я смеялся, как высоко
сидела моя сестрица, хотя сам
сидел не много пониже.
В гостиной Вихров, наконец, увидел небольшую, но довольно толстенькую фигуру самого генерала, который
сидел на покойных, мягких
креслах, в расстегнутом вицмундире, без всяких орденов, с одним только на шее Георгием
за храбрость.
Они долго возились
за столом, усаживаясь в
кресла, а когда сели, один из них, в расстегнутом мундире, с ленивым бритым лицом, что-то начал говорить старичку, беззвучно и тяжело шевеля пухлыми губами. Старичок слушал,
сидя странно прямо и неподвижно,
за стеклами его очков мать видела два маленькие бесцветные пятнышка.
— Приказывать — не мое дело. Я могу принять меры — и больше ничего. Всему злу корень — учитель Воскресенский, насчет которого я уже распорядился… Ах, Николай Николаич! Неужели вы думаете, что мне самому не жаль этой заблуждающейся молодой девицы? Поверьте мне, иногда
сидишь вот в этом самом
кресле и думаешь:
за что только гибнут наши молодые силы?
Сильный запах турецкого табаку и сухих трав, заткнутых
за божницей, обдал его — и боже! — сколь знакомая картина предстала его взору: с беспорядочно причесанной головой, с следами еще румян на лице, в широкой блузе, полузастегнутой на груди,
сидела Настенька в
креслах.
«Вот дурак, — думал я про него, — мог бы провести приятно вечер с милыми родными, — нет,
сидит с этим скотом; а теперь время проходит, будет уже поздно идти в гостиную», — и я взглядывал из-за края
кресла на своего друга.
Старик вынул из бумажника фотографию. В
кресле сидит мужчина средних лет, гладко причесанный, елейного вида, с правильными чертами лица, окаймленного расчесанной волосок к волоску не широкой и не узкой бородой. Левая рука его покоится на двух книгах, на маленьком столике, правая держится
за шейную часовую цепочку, сбегающую по бархатному жилету под черным сюртуком.
Иногда я заставал ее перед зеркалом, — она
сидела на низеньком
кресле, причесывая волосы; концы их лежали на коленях ее, на ручках
кресла, спускались через спинку его почти до полу, — волосы у нее были так же длинны и густы, как у бабушки. Я видел в зеркале ее смуглые, крепкие груди, она надевала при мне лиф, чулки, но ее чистая нагота не будила у меня ощущений стыдных, а только радостное чувство гордости
за нее. Всегда от нее исходил запах цветов, защищавший ее от дурных мыслей о ней.
Ахилла не
сидел, а стоял сзади
за пустым
креслом и держался рукою
за резьбу.
Тогда на их шум, и особливо на крик лекаря, вошли мы, и я с прочими, и застали, что лекарь
сидит на верху шкафа и отчаянно болтает ногами, производя стук, а Ахилла в спокойнейшем виде
сидит посреди комнаты в
кресле и говорит: „Не снимайте его, пожалуйста, это я его яко на водах повесих
за его сопротивление“.
Прошли в сад, там, в беседке, попадья, закрыв лицо газетой, громко читала о чём-то; прислонясь к ней,
сидела Горюшина, а поп, измятый и опухший, полулежал в плетёном
кресле, закинув руки
за голову; все были пёстрые от мелких солнечных пятен, лежавших на их одежде.
Генеральша немедленно приняла вид оскорбленного достоинства. Фома,
сидя в
кресле, иронически обмеривал взглядом эксцентрического гостя. Бахчеев смотрел на него с недоумением, сквозь которое проглядывало, однако, некоторое сочувствие. Смущение же дяди было невероятное; он всею душою страдал
за Коровкина.
Там,
сидя в
кресле,
за кофеем, ораторствовал Фома, сильно подкураженный.
Лаптев
сидел в
кресле и читал, покачиваясь; Юлия была тут же в кабинете и тоже читала. Казалось, говорить было не о чем, и оба с утра молчали. Изредка он посматривал на нее через книгу и думал: женишься по страстной любви или совсем без любви — не все ли равно? И то время, когда он ревновал, волновался, страдал, представлялось ему теперь далеким. Он успел уже побывать
за границей и теперь отдыхал от поездки и рассчитывал с наступлением весны опять поехать в Англию, где ему очень понравилось.
Под этой ступенькой подписано: «Домашний труд»; на следующей — человек нянчит своего внука; ниже — его «водят», ибо ему уже восемьдесят лет, а на последней ступеньке — девяноста пяти лет от роду — он
сидит в
кресле, поставив ноги в гроб, и
за креслом его стоит смерть с косой в руках…
Фома взглянул из-за плеча отца и увидал: в переднем углу комнаты, облокотясь на стол,
сидела маленькая женщина с пышными белокурыми волосами; на бледном лице ее резко выделялись темные глаза, тонкие брови и пухлые, красные губы. Сзади
кресла стоял большой филодендрон — крупные, узорчатые листья висели в воздухе над ее золотистой головкой.
Молодые люди вместе гуляли, катались, ездили
за город; княгиня все это находила весьма приличным и естественным, но ей показалось совершенно неестественным, когда Аня,
сидя один раз
за чаем, вдруг тихо вскрикнула, побледнела и откинулась на спинку
кресла.
Устроив это так, чтобы этот аксессуар религии доминировал в судилище над всеми по положению установленными атрибутами, Яков Львович потребовал, чтобы его заседатель духовного звания
сидел с ним
за столом безотлучно по правую его руку, а чтобы не терпел урона в своих доходах, Яков Львович и ему положил от себя вознаграждение, разумеется не скудною рукою, и затем, обставясь как надо, сел на судейское
кресло.
— Сейчас я читал в газетах, — начал он совершенно развязно и свободно, между тем как друг его Офонькин делал над собой страшное усилие, чтобы занять все
кресло, а не
сидеть на краешке его, — читал в газетах, — продолжал Хмурин, — что, положим, там жена убила мужа и затем сама призналась в том, суд ее оправдал, а публика еще денег ей дала
за то.
Летом у среднего окна залы, на спокойном
кресле, перед опрятным рабочим столиком, почти всегда
сидит молодая женщина, которой нынче уже лет
за тридцать.
Дверь из залы в комнату Софьи Карловны была открыта, и она
сидела прямо против двери на большом голубом
кресле, а сзади ее стоял Герман Верман и держал хозяйку
за голову, как будто ей приготовлялись дергать зубы.
Пётр угрюмо отошёл от него. Если не играли в карты, он одиноко
сидел в
кресле, излюбленном им, широком и мягком, как постель; смотрел на людей, дёргая себя
за ухо, и, не желая соглашаться ни с кем из них, хотел бы спорить со всеми; спорить хотелось не только потому, что все эти люди не замечали его, старшего в деле, но ещё и по другим каким-то основаниям. Эти основания были неясны ему, говорить он не умел и лишь изредка, натужно, вставлял своё слово...
Артамонов старший жил в полусне, медленно погружаясь в сон, всё более глубокий. Ночь и большую часть дня он лежал в постели, остальное время
сидел в
кресле против окна;
за окном голубая пустота, иногда её замазывали облака; в зеркале отражался толстый старик с надутым лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой бородою. Артамонов смотрел на своё лицо и думал...