Неточные совпадения
Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том,
как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить
каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них
сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян.
— Нет, — сказала она, — чего не знаешь, так и не хочется. Вон Верочка, той все скучно, она часто грустит,
сидит,
как каменная, все ей будто чужое здесь! Ей бы надо куда-нибудь уехать, она не здешняя. А я — ах,
как мне здесь хорошо: в поле, с цветами, с птицами
как дышится легко!
Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки! не хочу никуда. Что бы я одна делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
В ней на циновках
сидели на пятках ликейцы, вероятно слуги дворца: и те не шевелились, тоже —
как каменные.
Она
сидела,
как каменная, вся желтая, бледная, с сжатыми губами — и не ела ничего.
Верстовой столб представляется великаном и совсем
как будто идет,
как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать,
сидя вечером на
каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
Как бы вывесть измену из
каменной Москвы!
Что возговорит Малюта, злодей Скурлатович:
«Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Не вывесть тебе изменушки довеку!
Сидит супротивник супротив тебя,
Ест с тобой с одного блюда,
Пьет с тобой с одного ковша,
Платье носит с одного плеча!»
И тут царь догадается,
На царевича осержается.
Журавка махнул рукой и потащил за двери свою синьору; а Анна Михайловна, проводив гостей, вошла в комнату Долинского, села у его стола, придвинула к себе его большую фотографию и
сидела как окаменелая, не замечая,
как белобрюхой, холодной жабой проползла над угрюмыми,
каменными массами столицы бесстыдно наглая, петербургская летняя ночь.
— Так надо сказать-с, — продолжал он, явно разгорячившись, — тут кругом всего этого стена
каменная построена: кто попал за нее и узнал тамошние порядки — ну и
сиди, благоденствуй; сору только из избы не выноси да гляди на все сквозь пальцы; а уж свежего человека не пустят туда. Вот теперь про себя мне сказать: уроженец я
какой бы то ни было там губернии; у меня нет ни роду, ни племени; человек я богатый, хотел бы, может, для своей родины невесть сколько добра сделать, но мне не позволят того!
Никите казалось, что все в доме не так огорчены и напуганы этой смертью,
как удивлены ею. Это тупое удивление он чувствовал во всех, кроме Баймаковой, она молча, без слёз
сидела около усопшего, точно замёрзла, глухая ко всему, положив руки на колени, неотрывно глядя в
каменное лицо, украшенное снегом бороды.
Сотник
сидел почти неподвижен в своей светлице; та же самая безнадежная печаль,
какую он встретил прежде на его лице, сохранялась в нем и доныне. Щеки его опали только гораздо более прежнего. Заметно было, что он очень мало употреблял пищи или, может быть, даже вовсе не касался ее. Необыкновенная бледность придавала ему какую-то
каменную неподвижность.
Между прочим, обыватели видели,
как он остановился около
каменных ворот со львами и указал персу сначала на льва, потом вверх, на солнце, потом себе на грудь, потом опять на льва и на солнце, а перс замотал головой,
как бы в знак согласия, и, улыбаясь, показал свои белые зубы. Вечером оба
сидели в гостинице «Лондон» и слушали арфисток, а где были ночью — неизвестно.
На барина он взглянул:
сидит,
как каменный, не шелохнется и голова повисла на грудь,
как у мертвого. Жаль стало ему вдруг Петра Александровича и словно сорвались с языка несуразные.