Неточные совпадения
И через час воз с
кирпичом выехал из Умани, запряженный в две клячи.
На одной из них
сидел высокий Янкель, и длинные курчавые пейсики его развевались из-под жидовского яломка по мере того, как он подпрыгивал
на лошади, длинный, как верста, поставленная
на дороге.
Сидел в мое время один смиреннейший арестант целый год в остроге,
на печи по ночам все Библию читал, ну и зачитался, да зачитался, знаете, совсем, да так, что ни с того ни с сего сгреб
кирпич и кинул в начальника, безо всякой обиды с его стороны.
Вход в переулок, куда вчера не пустили Самгина, был загроможден телегой без колес, ящиками, матрацем, газетным киоском и полотнищем ворот. Перед этим сооружением
на бочке из-под цемента
сидел рыжебородый человек, с папиросой в зубах; между колен у него торчало ружье, и одет он был так, точно собрался
на охоту. За баррикадой возились трое людей: один прикреплял проволокой к телеге толстую доску, двое таскали со двора
кирпичи. Все это вызвало у Самгина впечатление озорной обывательской забавы.
На гнилом бревне, дополняя его ненужность,
сидела грязно-серая, усатая крыса в измятой, торчавшей клочьями шерсти, очень похожая
на старушку-нищую;
сидела она бессильно распластав передние лапы, свесив хвост мертвой веревочкой; черные бусины глаз ее в красных колечках неподвижно смотрели
на позолоченную солнцем реку. Самгин поднял кусок
кирпича, но Иноков сказал...
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились
на полу; а всех было человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В другое время я бы поцеремонился; но дойти и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился и сел
на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко, а просто горячо
сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух
кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали
на солнце и накалились.
[29 июня 1886 г., с военного судна «Тунгус», не доходя 20 миль до Дуэ, заметили
на поверхности моря черную точку; когда подошли поближе, то увидели следующее:
на четырех связанных бревнах,
сидя на возвышениях из древесной коры, плыли куда-то два человека, около них
на плоту были ведро с пресною водой, полтора каравая хлеба, топор, около пуда муки, немножко рису, две стеариновые свечи, кусок мыла и два
кирпича чаю.
Вот лежанка,
на которой стоят утюг, картонная кукла с разбитым носом, лоханка, рукомойник; вот окно,
на котором в беспорядке валяются кусочек черного воска, моток шелку, откушенный зеленый огурец и конфетная коробочка, вот и большой красный стол,
на котором,
на начатом шитье, лежит
кирпич, обшитый ситцем, и за которым
сидит она в моем любимом розовом холстинковом платье и голубой косынке, особенно привлекающей мое внимание.
Возле меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей садился недалеко
на полусломанном красном
кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые вороны изредка каркали,
сидя высоко, высоко
на обнаженной макушке березы; солнце и ветер тихо играли в ее жидких ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый — а я
сидел, глядел, слушал — и наполнялся весь каким-то безымянным ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни.
Раздвинув осторожно последний куст смородины, Раиса Павловна увидела такую картину: в самом углу сада, у каменной небеленой стены, прямо
на земле
сидела Луша в своем запачканном ситцевом платьице и стоптанных башмаках; перед ней
на разложенных в ряд
кирпичах сидело несколько скверных кукол.
Старик уезжал ненадолго в город. Кто-то рассказал Аксинье, что он ездил к нотариусу, чтобы писать завещание, и что Бутёкино, то самое,
на котором она жгла
кирпич, он завещал внуку Никифору. Об этом ей сообщили утром, когда старик и Варвара
сидели около крыльца под березой и пили чай. Она заперла лавку с улицы и со двора, собрала все ключи, какие у нее были, и швырнула их к ногам старика.
«Раишко» — бывшая усадьба господ Воеводиных, ветхий, темный и слепой дом — занимал своими развалинами много места и
на земле и в воздухе. С реки его закрывает густая стена ветел, осин и берез, с улицы — каменная ограда с крепкими воротами
на дубовых столбах и тяжелой калиткой в левом полотнище ворот. У калитки, с вечера до утра, всю ночь,
на скамье, сложенной из
кирпича,
сидел большой, рыжий, неизвестного звания человек, прозванный заречными — Четыхер.
Навстречу ехал длинный обоз: бабы везли
кирпич. Яков должен был свернуть с дороги; лошадь его вошла в снег по брюхо, сани-одиночки накренились вправо, и сам он, чтобы не свалиться, согнулся влево и
сидел так всё время, пока мимо него медленно подвигался обоз; он слышал сквозь ветер, как скрипели сани и дышали тощие лошади и как бабы говорили про него: «Богомолов едет», — а одна, поглядев с жалостью
на его лошадь, сказала быстро...
Бывало, одурь возьмет, как давно нет дела рукам; ну что,
сиди на печи, да гложи
кирпичи — разучишься и шевелить мечом; ждешь, не дождешься, когда-то грохнет вечевой колокол, а уж как закатится, любо сердцу молодецкому, вспрыснет его словно живою водою радость удалая.
— Ушиб немного висок… упал с лестницы… пройдет… Но отец, отец! ах, что с ним будет! Вот уж сутки не пьет, не ест, не спит, все бредит, жалуется, что ему не дают подняться до неба… Давеча к утру закрыл глаза; подошел я к нему
на цыпочках, пощупал голову — голова горит, губы засохли, грудь дышит тяжело… откроет мутные глаза, смотрит и не видит и говорит сам с собою непонятные речи. Теперь
сидит на площади,
на кирпичах, что готовят под Пречистую, махает руками и бьет себя в грудь.
Бывало, одурь возьмет, как давно нет дела рукам; ну что,
сиди на печи, да гложи
кирпичи — разучишься и шевельнуть мечом; ждешь не дождешься, когда-то грохнет вечевой колокол, а уж как закатится, любо сердцу молодецкому, вспрыснет его словно живою водою радость удалая.