Неточные совпадения
Она
сидела в гостиной,
под лампой, с новою книгой Тэна и читала, прислушиваясь к звукам ветра на дворе и ожидая каждую минуту приезда экипажа.
Стараясь не шуметь, они вошли и в темную читальную, где
под лампами с абажурами
сидел один молодой человек с сердитым лицом, перехватывавший один журнал за другим, и плешивый генерал, углубленный в чтение.
У круглого стола
под лампой сидели графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый человек с женским тазом, с вогнутыми в коленках ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными глазами и длинными волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на другом конце, оглядывая стену с портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно взглянул еще раз на незнакомого человека.
Пред ним встала картина, напомнившая заседание масонов в скучном романе Писемского: посреди большой комнаты, вокруг овального стола
под опаловым шаром
лампы сидело человек восемь; в конце стола — патрон, рядом с ним — белогрудый, накрахмаленный Прейс, а по другую сторону — Кутузов в тужурке инженера путей сообщения.
Штольц сел подле Ольги, которая
сидела одна,
под лампой, поодаль от чайного стола, опершись спиной на кресло, и мало занималась тем, что вокруг нее происходило.
Не спали только в холостой уголовной несколько человек, сидевших в углу около огарка, который они потушили, увидав солдата, и еще в коридоре,
под лампой, старик; он
сидел голый и обирал насекомых с рубахи.
Самовар вскипел, мать внесла его в комнату. Гости
сидели тесным кружком у стола, а Наташа, с книжкой в руках, поместилась в углу,
под лампой.
Теперь у него в комнатах светится огонь, и, подойдя к окну, Ромашов увидел самого Зегржта. Он
сидел у круглого стола
под висячей
лампой и, низко наклонив свою плешивую голову с измызганным, морщинистым и кротким лицом, вышивал красной бумагой какую-то полотняную вставку — должно быть, грудь для малороссийской рубашки. Ромашов побарабанил в стекло. Зегржт вздрогнул, отложил работу в сторону и подошел к окну.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть
лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет
сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Басов
сидит за столом в кабинете, перед ним рабочая
лампа под зеленым абажуром.
Войдя наверх, Илья остановился у двери большой комнаты, среди неё,
под тяжёлой
лампой, опускавшейся с потолка, стоял круглый стол с огромным самоваром на нём. Вокруг стола
сидел хозяин с женой и дочерями, — все три девочки были на голову ниже одна другой, волосы у всех рыжие, и белая кожа на их длинных лицах была густо усеяна веснушками. Когда Илья вошёл, они плотно придвинулись одна к другой и со страхом уставились на него тремя парами голубых глаз.
Посреди комнаты за большим столом,
под висячей
лампой,
сидело человек шесть, и казалось, они очень спешили сшивать какие-то тетради.
Как раз
под лампой, среди комнаты, за большим столом, на котором громоздилась груда суконного тряпья,
сидело четверо. Старик портной в больших круглых очках согнулся над шитьем и внимательно слушал рассказ солдата, изредка постукивавшего деревянной ногой по полу. Тут же за столом
сидели два молодых парня и делали папиросы на продажу.
Тит
сидел под абажуром тусклой
лампы, но лицо его опять светилось, и опять он умиленно улыбался.
Согнувшись, упираясь руками в колени, я смотрю в окно; сквозь кружево занавески мне видно квадратную яму, серые стены ее освещает маленькая
лампа под голубым абажуром, перед нею, лицом к окну,
сидит девушка и пишет.
Не подумал и — без воли — пошёл за нею. Вот я в комнате; на стене
лампа горит, в углу,
под образами, толстая старуха
сидит, жуёт что-то, на столе — самовар. Уютно, тепло. Усадила меня эта женщина за стол; молодая, румяная она, грудь высокая. Старуха из угла смотрит на меня и сопит. Лицо у неё большое, дряблое и словно без глаз. Неловко мне — зачем пришёл? Кто такие?
В передней,
под лампой с граненым рефлектором,
сидя на стуле, сложив руки на животе и широко разинув рот, сладко храпит услужающий мальчик.
Во время этого разговора в одной из множества комнаток, на которые разделено закулисное пространство,
сидела Илька. Комната, пропитанная запахами духов, пудры и светильного газа, носила сразу три названия: уборной, приемной и комнаты m-lle такой-то…У Ильки была самая лучшая комната. Она
сидела на диване, обитом свежим пунцовым, режущим глаза, бархатом.
Под ее ногами был разостлан прекрасный цветистый ковер. Вся комната была залита розовым светом, исходившим от
лампы с розовым абажуром…
Народу в трактире было немного. За средним столом,
под лампой-молнией, три парня-штукатура пили чай и водку, у окна
сидела за пивом пожилая, крупная женщина с черными бровями. Александра Михайловна пробралась в угол и спросила водки.
Зеленый из-под колпака свет
лампы. Глубокая тишина располагала к близости.
Сидели оба на диване. Он держал в теплых руках ее руку. Нинка говорила о себе, о Сибири, о зное этих ветров.
В угловой гостиной помещичьего дома, за круглым преддиванным столом, на котором горела высокая, старинная, видимо, переделанная из олеиновой в керосиновую,
лампа под уже новейшим огромным пунцовым абажуром,
сидели на диване Фанни Михайловна Савина и наискосок от нее молодая девушка лет восемнадцати, с оригинальным смуглым лицом цыганского типа.
За карточным столом,
под большой висячей
лампой сидело восемь офицеров-игроков, утолявших жажду карточного волнения шампанским.