Неточные совпадения
Когда Левин вошел наверх, жена его
сидела у нового серебряного
самовара за новым чайным прибором и, посадив
у маленького столика старую Агафью Михайловну с налитою ей чашкой чая, читала письмо Долли, с которою они были в постоянной и частой переписке.
В теплом, приятном сумраке небольшой комнаты за столом
у самовара сидела маленькая, гладко причесанная старушка в золотых очках на остром, розовом носике; протянув Климу серую, обезьянью лапку, перевязанную
у кисти красной шерстинкой, она сказала, картавя, как девочка...
Это было недели за две до того, как он, гонимый скукой, пришел к Варваре и удивленно остановился в дверях столовой, —
у стола пред
самоваром сидела с книгой в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
Когда он вошел в магазин Марины, красивенький Миша, низко поклонясь, указал ему молча на дверь в комнату. Марина
сидела на диване, за
самоваром, в руках
у нее — серебряное распятие, она ковыряла его головной шпилькой и терла куском замши. Налила чаю, не спросив — хочет ли он, затем осведомилась...
Кутузов, сняв пиджак, расстегнув жилет,
сидел за столом
у самовара, с газетой в руках, газеты валялись на диване, на полу, он встал и, расшвыривая их ногами, легко подвинул к столу тяжелое кресло.
Лысый старик с шишкой на лбу помог Климу вымыться и безмолвно свел его вниз; там, в маленькой комнатке, за столом,
у самовара сидело трое похмельных людей.
Праздная дворня
сидит у ворот; там слышатся веселые голоса, хохот, балалайка, девки играют в горелки; кругом его самого резвятся его малютки, лезут к нему на колени, вешаются ему на шею; за
самоваром сидит… царица всего окружающего, его божество… женщина! жена!
Князь
сидел на диване за круглым столом, а Анна Андреевна в другом углу,
у другого накрытого скатертью стола, на котором кипел вычищенный как никогда хозяйский
самовар, приготовляла ему чай. Я вошел с тем же строгим видом в лице, и старичок, мигом заметив это, так и вздрогнул, и улыбка быстро сменилась в лице его решительно испугом; но я тотчас же не выдержал, засмеялся и протянул ему руки; бедный так и бросился в мои объятия.
— Нашел чему приравнять! Между братом да сестрой никакой церемонности нет, а
у них как? Он встанет, пальто наденет и
сидит, ждет, покуда
самовар принесешь. Сделает чай, кликнет ее, она тоже уж одета выходит. Какие тут брат с сестрой? А ты так скажи: вот бывает тоже, что небогатые люди, по бедности, живут два семейства в одной квартире, — вот этому можно приравнять.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь.
У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел темные сени, отворил дверь и остановился на пороге, — в его комнате
сидели Михей Зотыч и Харитина за
самоваром.
Молодой каторжный, брюнет с необыкновенно грустным лицом, одетый в щегольскую блузу,
сидит у стола, подперев голову обеими руками, хозяйка-каторжная убирает со стола
самовар и чашки.
Сидя на полу, хохол вытянул ноги по обе стороны
самовара — смотрел на него. Мать стояла
у двери, ласково и грустно остановив глаза на круглом затылке Андрея и длинной согнутой шее его. Он откинул корпус назад, уперся руками в пол, взглянул на мать и сына немного покрасневшими глазами и, мигая, негромко сказал...
Самовар вскипел, мать внесла его в комнату. Гости
сидели тесным кружком
у стола, а Наташа, с книжкой в руках, поместилась в углу, под лампой.
Сидела бы я в маленькой комнатке нашей,
у самовара, вместе с нашими; было бы так тепло, хорошо, знакомо.
Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два
самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар в разных бумагах,
сидела главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились в разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу, спал на диване; другой, стоя
у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему
у стола.
Улитушка ознаменовала свое вступление в господский дом тем, что взяла
у Евпраксеюшки из рук
самовар и с форсом и несколько избочась принесла его в столовую, где в то время
сидел и Порфирий Владимирыч.
Если
у меня были деньги, я покупал сластей, мы пили чай, потом охлаждали
самовар холодной водой, чтобы крикливая мать Людмилы не догадалась, что его грели. Иногда к нам приходила бабушка,
сидела, плетя кружева или вышивая, рассказывала чудесные сказки, а когда дед уходил в город, Людмила пробиралась к нам, и мы пировали беззаботно.
Закупив закусок, сластей и бутылку автандиловского розоватого кахетинского, я в 8 часов вечера был в «Скворцовых нумерах», в крошечной комнате с одним окном, где уже за только что поданным
самоваром сидела Дубровина и ее подруга, начинающая артистка Бронская. Обрадовались, что я свои именины справляю
у них, а когда я развязал кулек, то уж радости и конца не было. Пили, ели, наслаждались и даже по глотку вина выпили, хотя оно не понравилось.
Олимпиада на минутку задумалась. Она
сидела у стола, пред
самоваром, пышная и красивая, в белом широком капоте.
Войдя наверх, Илья остановился
у двери большой комнаты, среди неё, под тяжёлой лампой, опускавшейся с потолка, стоял круглый стол с огромным
самоваром на нём. Вокруг стола
сидел хозяин с женой и дочерями, — все три девочки были на голову ниже одна другой, волосы
у всех рыжие, и белая кожа на их длинных лицах была густо усеяна веснушками. Когда Илья вошёл, они плотно придвинулись одна к другой и со страхом уставились на него тремя парами голубых глаз.
Проснулся Климков с каким-то тайным решением, оно туго опоясало его грудь невидимой широкой полосой. Он чувствовал, что концы этого пояса держит кто-то настойчивый и упрямо ведёт его к неизвестному, неизбежному; прислушивался к этому желанию, осторожно ощупывал его неловкою и трусливою мыслью, но в то же время не хотел, чтобы оно определилось. Мельников, одетый и умытый, но не причёсанный,
сидел за столом
у самовара, лениво, точно вол, жевал хлеб и говорил...
И вот Артамонов, одетый в чужое платье, обтянутый им, боясь пошевелиться, сконфуженно
сидит, как во сне,
у стола, среди тёплой комнаты, в сухом, приятном полумраке; шумит никелированный
самовар, чай разливает высокая, тонкая женщина, в чалме рыжеватых волос, в тёмном, широком платье. На её бледном лице хорошо светятся серые глаза; мягким голосом она очень просто и покорно, не жалуясь, рассказала о недавней смерти мужа, о том, что хочет продать усадьбу и, переехав в город, открыть там прогимназию.
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие люди: мешал ему широколицый, бородатый человек, сидевший против него
у самовара; он
сидел молча, вцепившись пальцами левой руки в бороду, опираясь щекою на ладонь; он смотрел на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то; смотрел и плакал, из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась большая муха; вот она переползла, точно по лицу покойника, на висок, остановилась над бровью, заглядывая в глаз.
Не подумал и — без воли — пошёл за нею. Вот я в комнате; на стене лампа горит, в углу, под образами, толстая старуха
сидит, жуёт что-то, на столе —
самовар. Уютно, тепло. Усадила меня эта женщина за стол; молодая, румяная она, грудь высокая. Старуха из угла смотрит на меня и сопит. Лицо
у неё большое, дряблое и словно без глаз. Неловко мне — зачем пришёл? Кто такие?
В тесной комнате полуподвального этажа, за столом
у самовара сидели, кроме моего, еще двое хозяев-крендельщиков — Донов и Кувшинов. Я встал
у двери; мой ласково-ехидным голосом приказал...
В комнате
у кухарки Агафьюшки за
самоваром сидело человек пять громадных мужиков в новых рубахах, но это были не рабочие с завода, а кухонная родня.
У печки возилась с
самоваром, вероятно, сноха Гаврилы Ивановича, молодая, но очень худая женщина с землистым цветом лица;
у окна с прялкой
сидела какая-то старуха в синем изгребном дубасе и, не торопясь, тянула бесконечную нитку.
Мужики, выпив и закусив, только что собирались пить чай, и
самовар уже гудел, стоя на полу
у печки. На полатях и на печке виднелись ребята. На нарах
сидела баба над люлькою. Старушка-хозяйка, с покрытым во всех направлениях мелкими морщинками, морщившими даже ее губы, лицом, ухаживала за Василием Андреичем.
Там же в деревне, через неделю. Сцена представляет большую залу. Накрытый стол:
самовар, чай и кофе.
У стены рояль, шкапчик с потами. За столом
сидят: Марья Ивановна, княгиня и Петр Семенович.
В просторной, чистой комнате
у окна стоял стол с шумевшим на нём
самоваром, ковригой белого хлеба и кринкой молока. За столом
сидела жена — здоровая, свежая, румяная, благодушная, и всюду в комнате было много ласкового и нежаркого утреннего солнца.
Там какой-нибудь лядащий мальчишка, завелся
у него гривенник, и бежит в трактир, и
сидит барином, и туда же еще командует, а в деревне
самоваров не наставишься, прокладки уж этой и нет.
На постоялом дворе, на одной из широких улиц большого торгового села Воскресенского, в задней чисто прибранной горенке, за огромным
самоваром сидел Патап Максимыч с паломником и молчаливым купцом Дюковым. Решили они заночевать
у Воскресенья, чтоб дать роздых лошадям, вдосталь измученным от непривычной езды по зимнякам и лесным тропам.
Гости из Городца и городские гости уехали — за пуншами только четверо
сидело: сам хозяин, кум Иван Григорьич, удельный голова да Василий Борисыч. Рядом в боковуше, за чайным столом, заправляемым Никитишной,
сидели Параша, Груня, Фленушка да Марьюшка.
У мужчин повелась беседа говорливая; в женской горнице в молчанки играли: Никитишна хлопотала за
самоваром, Груня к мужским разговорам молча прислушивалась, Параша дремала, Марьюшка с Фленушкой меж собой перешептывались да тихонько посмеивались.
Скинув загрязненный чекмень и умывшись, Петр Степаныч,
сидя у окна в ожиданье
самовара, стал беседовать с радушным хозяином.
Не мало время
сидел Петр Степаныч
у Манефы. Прежде, бывало, в ее келье то Фленушка с Марьюшкой, то из матерей кто-нибудь
сидит — теперь никого. Даже Евдокея келейница, поставивши на стол
самовар, хоть бы раз потом заглянула. Никогда так прежде не важивалось.
В убогой избе Абрамовой не лучина дымит, а свечи горят, и промеж тех свечей
самовар на столе ровно жар горит, и вокруг стола большие
сидят и малые, из хороших одинаких
у всех чашек чай распивают с мягким папушником.
У профессора пили чай. Он сегодня ездил в город читать свои лекции в народном университете, и Катя забежала узнать новости. Профессор был заметно взволнован. Наталья Сергеевна
сидела за
самоваром бледная, с застывшим от горя лицом.
— Что ему там одному
сидеть? — обратился он к Александре Михайловне. — Подогрей-ка
самовар, да сходи, возьми полбутылки рому. Пускай чайку попьет
у нас.
Катя зашла. За стойкою с огромным обзеленевшим
самоваром грустно стоял бывший владелец кофейни, толстый грек Аврамиди. Было много болгар. Они
сидели на скамейках
у стен и за столиками, молча слушали. Перед стойкою к ним держал речь приземистый человек с кривыми ногами, в защитной куртке. Глаза
у него были выпученные, зубы темные и кривые. Питомец темных подвалов, не знавший в детстве ни солнца, ни чистого воздуха.
Теркин
сидел у стола за
самоваром, вместе с Хрящевым, в первой, просторной комнате квартиры, нанятой приказчиком Низовьева, уехавшим рано утром встречать его на ближайшую пароходную пристань. Для всех места хватило. Вдова-чиновница отдавала весь свой домик; сама перебиралась в кухню.
Они
сидели поздним утром на террасе, окруженной с двух сторон лесом… На столе кипел
самовар. Теркин только что приехал с пристани. Серафима не ждала его в этот день. Неожиданность радости так ее всколыхнула, что
у нее совсем подкосились ноги, когда она выбежала на крыльцо, завидев экипаж.
Иринарха дома не было, были только старики. Славно
у них всегда — бедно, но уютно и оживленно, хочется чему-то улыбаться. В уголке
сидит молчаливый Илья Ильич и курит. Шумит старенький, ярко вычищенный
самовар, Анна Ивановна сыплет словами, и лицо
у нее такое, как будто она сейчас радостно ахнет чему-то. И светлые голубенькие обои с белыми цветочками.
— По указу его императорского величества, — читал мировой свое решение. Дело было в том, что эта самая женщина, проходя мимо гумна помещика, унесла полснопа овса. Мировой судья приговорил ее к двум месяцам тюрьмы. Тут же
сидел тот самый помещик,
у которого был украден овес. Когда судья объявил перерыв, помещик подошел к судье и пожал ему руку. Судья что-то поговорил с ним. Следующее дело было дело о
самоваре… Потом о порубке.
За чай вокруг круглого стола
у самовара,
у которого
сидела Соня, собирались все взрослые члены семейства.
В гостиной кипел
самовар на круглом столе. Перед ним
сидела Наталья Николаевна. Соня морщилась и улыбалась под рукой матери, щекотавшей ее, когда отец и сын с сморщенными оконечностями пальцев и лоснящимися щеками и лбами (
у отца особенно блестела лысина), с распушившимися белыми и черными волосами и сияющими лицами вошли в комнату.
Хотя Пьеру, Наташе, Николаю, графине Марье и Денисову многое нужно было переговорить такого, чтò не говорилось при графине, не потому, чтобы что-нибудь скрывалось от нее, но потому, что она так отстала от многого, что, начав говорить про что-нибудь при ней, надо бы было отвечать на ее вопросы, некстати вставляемые, и повторять вновь уже несколько раз повторенное ей: рассказывать, что тот умер, тот женился, чего она не могла вновь запомнить; но они по обычаю
сидели за чаем в гостиной
у самовара и Пьер отвечал на вопросы графини, ей самой ненужные и никого не интересующие, о том, что князь Василий постарел и что графиня Марья Алексеевна велела кланяться и помнить и т. д…