Неточные совпадения
Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова
сила предубеждений: правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные
песни…
Ты проснешься ль, исполненный
сил?
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил,
Создал
песню, подобную стону,
И навеки духовно почил?
Они вставали и засыпали счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их
песнями и веселыми криками; великий избыток непочатых
сил уходил в любовь и в простодушную радость.
Прудон, конечно, виноват, поставив в своих «Противоречиях» эпиграфом: «Destruam et aedificabo»; [«Разрушу и воздвигну» (лат.).]
сила его не в создании, а в критике существующего. Но эту ошибку делали спокон века все, ломавшие старое: человеку одно разрушение противно; когда он принимается ломать, какой-нибудь идеал будущей постройки невольно бродит в его голове, хотя иной раз это
песня каменщика, разбирающего стену.
В ней было изображено, что государь, рассмотрев доклад комиссии и взяв в особенное внимание молодые лета преступников, повелел под суд нас не отдавать, а объявить нам, что по закону следовало бы нас, как людей, уличенных в оскорблении величества пением возмутительных
песен, — лишить живота; а в
силу других законов сослать на вечную каторжную работу.
С этим связана огромная
сила русской хоровой
песни и пляски.
Только там, при легком шуме бегущей реки, посреди цветущих и зеленеющих деревьев и кустов, теплом и благовонием дышащей ночи, имеют полный смысл и обаятельную
силу соловьиные
песни… но они болезненно действуют на душу, когда слышишь их на улице, в пыли и шуме экипажей, или в душной комнате, в говоре людских речей.
Праздник для Петра Елисеича закончился очень печально: неожиданно расхворалась Нюрочка. Когда все вернулись из неудачной экспедиции на Окулка, веселье в господском доме закипело с новою
силой, — полились веселые
песни, поднялся гам пьяных голосов и топот неистовой пляски. Петр Елисеич в суматохе как-то совсем забыл про Нюрочку и вспомнил про нее только тогда, когда прибежала Катря и заявила, что панночка лежит в постели и бредит.
А сколько
силы и теплоты в приведенной мною
песне, несмотря на неприличную для крестьянина книжность некоторых слов и выражений, хотя это извиняется тем, что
песню написал какой-то грамотей!
И народ бежал встречу красному знамени, он что-то кричал, сливался с толпой и шел с нею обратно, и крики его гасли в звуках
песни — той
песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной
силой. В ней звучало железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый ком привычных чувств и сгорала в пепел проклятая боязнь нового…
Часто пели
песни. Простые, всем известные
песни пели громко и весело, но иногда запевали новые, как-то особенно складные, но невеселые и необычные по напевам. Их пели вполголоса, серьезно, точно церковное. Лица певцов бледнели, разгорались, и в звучных словах чувствовалась большая
сила.
Ей казалось, что все готовы понять ее, поверить ей, и она хотела, торопилась сказать людям все, что знала, все мысли,
силу которых чувствовала. Они легко всплывали из глубины ее сердца и слагались в
песню, но она с обидою чувствовала, что ей не хватает голоса, хрипит он, вздрагивает, рвется.
Прародитель, лежа в проказе на гноище, у ворот города, который видел его могущество, богатство и
силу, наверное, не страдал так сильно, как страдал Имярек, прикованный недугом к покойному креслу, перед письменным столом, в теплом кабинете. Другие времена, другие нравы, другие
песни.
— Вы начальник, вы
сила; я у вас только сбоку буду, секретарем. Мы, знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме сидит красна девица, свет Лизавета Николаевна… или как там у них, черт, поется в этой
песне…
Грустно и весело в тихую летнюю ночь, среди безмолвного леса, слушать размашистую русскую
песню. Тут и тоска бесконечная, безнадежная, тут и
сила непобедимая, тут и роковая печать судьбы, железное предназначение, одно из основных начал нашей народности, которым можно объяснить многое, что в русской жизни кажется непонятным. И чего не слышно еще в протяжной
песни среди летней ночи и безмолвного леса!
Пел он редко, но власть его буйных
песен была всегда одинаково неотразима и победна; как бы тяжело ни были настроены люди, он поднимал и зажигал их, все напрягались, становясь в жарком слиянии
сил могучим органом.
Книги сделали меня неуязвимым для многого: зная, как любят и страдают, нельзя идти в публичный дом; копеечный развратишко возбуждал отвращение к нему и жалость к людям, которым он был сладок. Рокамболь учил меня быть стойким, но поддаваться
силе обстоятельств, герои Дюма внушали желание отдать себя какому-то важному, великому делу. Любимым героем моим был веселый король Генрих IV, мне казалось, что именно о нем говорит славная
песня Беранже...
Иногда мне казалось, что он опрокинется, упадет спиною на землю и умрет, как зорянка, — потому что истратил на
песню всю свою душу, всю ее
силу.
Молодые голоса казаков заливались веселою
песнею, и изо всех резкою
силой выдавался один молодой голос.
«Вот какая щедрая земля в той стране! «Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою
силу и мужество, пировали после охоты, пели
песни и играли с девушками.
Егорушка поднял голову и посоловевшими глазами поглядел вперед себя; лиловая даль, бывшая до сих пор неподвижною, закачалась и вместе с небом понеслась куда-то еще дальше… Она потянула за собою бурую траву, осоку, и Егорушка понесся с необычайною быстротою за убегавшею далью. Какая-то
сила бесшумно влекла его куда-то, а за ним вдогонку неслись зной и томительная
песня. Егорушка склонил голову и закрыл глаза…
Но восходит солнце в небеси —
Игорь-князь явился на Руси.
Вьются
песни с дальнего Дуная,
Через море в Киев долетая.
По Боричеву восходит удалой
К Пирогощей богородице святой.
И страны рады,
И веселы грады.
Пели
песню старым мы князьям,
Молодых настало время славить нам:
Слава князю Игорю,
Буй тур Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!
Слава всем, кто, не жалея
сил.
За христиан полки поганых бил!
Здрав будь, князь, и вся дружина здрава!
Слава князям и дружине слава!
Весна-волшебница! — восклицал я мысленно, — ты вливаешь жизнь в одряхлевшие сердца! ты подаешь старцам
силу и бодрость молодости! ты расцвечаешь улыбкой лица человеконенавистников! ты пробуждаешь
песню в соловье, поэте и кузнечике!
Отшатнувшись от певцов, Фома смотрел на них с чувством, близким испугу,
песня кипящей волной вливалась ему в грудь, и бешеная
сила тоски, вложенная в нее, до боли сжимала ему сердце.
— Глуп народ всё-таки! Вместо того, чтобы ходить с флагами и
песнями, он должен бы, уж если почувствовал себя в
силе, требовать у начальства немедленного прекращения всякой политики. Чтобы всех обратить в людей, и нас и революционеров… выдать кому следует — и нашим и ихним — награды и строго заявить — политика больше не допускается!..
В эти тёмные обидные ночи рабочий народ ходил по улицам с
песнями, с детской радостью в глазах, — люди впервые ясно видели свою
силу и сами изумлялись значению её, они поняли свою власть над жизнью и благодушно ликовали, рассматривая ослепшие дома, неподвижные, мёртвые машины, растерявшуюся полицию, закрытые пасти магазинов и трактиров, испуганные лица, покорные фигуры тех людей, которые, не умея работать, научились много есть и потому считали себя лучшими людьми в городе.
Это величайшее торжество и апофеоз той великой
силы, которая неудержимо льется с голубого неба, каким-то чудом претворяясь в зелень, цветы, аромат, звуки птичьих
песен, и все кругом наполняет удесятеренной, кипучей деятельностью.
Россия, под самодержавным правлением потомков великого Петра, возрастала в
силе и могуществе; южный ветер лелеял русских орлов на берегах Дуная; наши волжские
песни раздавались в древней Скандинавии; среди цветущих полей Италии и на вершинах Сент-Готарда сверкали русские штыки: мы пожинали лавры в странах иноплеменных; но более столетия ни один вооруженный враг не смел переступить за границу нашего отечества.
Чудные голоса святочных
песен, уцелевшие звуки глубокой древности, отголоски неведомого мира, еще хранили в себе живую обаятельную
силу и властвовали над сердцами неизмеримо далекого потомства!
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая
сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют
песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
И поет он эту
песню как будто не оттого, что ему петь хочется, а оттого, что в самом деле лютая змея подколодная заела его и красу и молодость, и нет ему
силы на нее не плакаться.
Сила Иваныч не был нисколько ханжою и даже относился к религии весьма свободно, но очень любил заниматься чтением книг духовно-исторического содержания и часто певал избранные церковные
песни и псалмы.
После обеда, убрав столы, бабы завели
песни, мужики стали пробовать
силу, тянулись на палке, боролись; Артамонов, всюду поспевая, плясал, боролся; пировали до рассвета, а с первым лучом солнца человек семьдесят рабочих во главе с хозяином шумной ватагой пошли, как на разбой, на Оку, с
песнями, с посвистом, хмельные, неся на плечах толстые катки, дубовые рычаги, верёвки, за ними ковылял по песку старенький ткач и бормотал Никите...
Одним словом, в описаниях красавицы в народных
песнях не найдется ни одного признака красоты, который не был бы выражением цветущего здоровья и равновесия
сил в организме, всегдашнего следствия жизни в довольстве при постоянной и нешуточной, но не чрезмерной работе.
В море — постоянная опасность и напряжение всех
сил, а на суше — вино, женщины,
песня, танцы и хорошая драка — вот жизнь настоящего матроса.
Вдруг взметнётся дымом некая догадка или намёк, всё собою покроет, всё опустошит, и в душе, как в поле зимой, пусто, холодно. Тогда я не смел дотронуться словами до этой мысли, но, хотя она и не вставала предо мной одетая в слова, —
силу её чувствовал я и боялся, как малый ребёнок темноты. Вскочу на ноги, затороплюсь домой, соберу снасти свои и пойду быстро да
песни пою, чтобы оттолкнуть себя в сторону от немощного страха своего.
А ещё лучше он по праздникам у кабака певал: встанет пред народом, зажмурится крепко, так что на висках морщины лягут, да и заведёт; смотришь на него — и словно
песня в грудь ему из самой земли исходит: и слова ему земля подсказывает, и
силу голосу дает. Стоят и сидят вокруг мужики; кто голову опустил и соломинку грызёт, иной смотрит в рот Савёлке и весь светится, а бабы даже плачут, слушая.
Тесная связь с природой становится новой религией, где нет границ вере в
силу слова, в могущество
песни, в очарование пляски.
В этом стихотворении совсем еще не видно той
силы оригинальности и меткости выражения, которыми отличаются лучшие
песни Кольцова. В самом содержании заметна немножко томная сентиментальность, какою отличались тогда Мерзляков, Дельвиг и др. и какой впоследствии совсем не находим у Кольцова. Но стихи и здесь уже довольно гладки, особенно для 1825 г., когда и Пушкин не написал еще лучших своих произведений, и Лермонтова не было, и вообще механизм стиха не был еще так упрощен, как теперь.
Его
песни по своему духу во многом сходны с народными
песнями, но у него более поэзии, потому что в его
песнях более мыслей, и эти мысли выражаются с большим искусством,
силою и разнообразием, потому что чувства его более глубоки и сознательны и самые стремления более возвышенны и определенны.
Характер поэзии Кольцова. Верность и правдивость в изображении предметов. Положительный взгляд на вещи. Присутствие мысли в стихотворениях. Думы. Некоторые черты народного характера в
песнях Кольцова.
Сила чувства и выражения. Язык Кольцова. Заключение.
Обо всем этом второй актер сообщал с полным равнодушием, медленно покачивая туловище налево и направо. Но Цирельман уже не нуждался в его поддержке. С каждой фразой его голос крепнул и в нем все сильнее, как рокот металлических струн, трепетала древняя, многовековая библейская скорбь, которая, точно плач по утерянном Иерусалиме, рыдает с такой неутолимой и горестной
силой во всех еврейских молитвах и
песнях.
А старик говорит: «У тебя
силы недостанет пахать». А Липунюшка взялся за соху и стал пахать. Сам пашет и сам
песни поет.
Ты проснёшься ль, исполненный
сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал
песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..
Силой и буйной удалью звучат их голоса, и громкой
песней освободившейся земли издалека перекликаются они.
Прохожий. Что значит
сила енерции. То все в меланхолии находились, а теперь одна приятность. Дружеское расположение. Бабушка, я любовь имею к тебе и ко всем людям. Братцы миленькие. (Поет революционною
песню.)
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою
песню последнюю,
Мою горькую
песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но я гибну — и ради спасения
Я твою призываю любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту
силу свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый поставила путь…
В их
песнях говорилось о том, что жизнь дается каждому только один раз, что юность пролетает быстро и что надо торопиться вкусить ее восторги и услады, пока еще кровь горит избытком стремительных
сил.
Теперь, замирая перед чем-то таинственным и непонятным, я смотрела на закутанную фигуру, медленно и мерно покачивающуюся, изо всех
сил стараясь вникнуть в смысл ее
песни.
В
силу своей собственной косности и тяжести мир как бы отваливается от Бога, подвергается «инволюции» [Обратное развитие, свертывание (лат.); «обратная эманация»; термин, аналогичный complicatio (свертывание) Николая Кузанского.], замыкается в себе, и постепенно гаснут в нем лучи райского богопознания и замирают райские
песни.