Неточные совпадения
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в
силах итти дальше, сошел с дороги в лес и сел в
тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
Но наконец она вздохнула
И встала со скамьи своей;
Пошла, но только повернула
В аллею, прямо перед ней,
Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной
тени,
И, как огнем обожжена,
Остановилася она.
Но следствия нежданной встречи
Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в
силах я;
Мне должно после долгой речи
И погулять и отдохнуть:
Докончу после как-нибудь.
Тень листвы подобралась ближе к стволам, а Грэй все еще сидел в той же малоудобной позе. Все спало на девушке: спали темные волосы, спало платье и складки платья; даже трава поблизости ее тела, казалось, задремала в
силу сочувствия. Когда впечатление стало полным, Грэй вошел в его теплую подмывающую волну и уплыл с ней. Давно уже Летика кричал: «Капитан, где вы?» — но капитан не слышал его.
Бушует ветр, удвоил
силы он,
Взревел и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области
теней пятою упирался.
Пастух под
тенью спал, надеяся на псов,
Приметя то, змея из-под кустов
Ползёт к нему, вон высунувши жало;
И Пастуха на свете бы не стало:
Но сжаляся над ним, Комар, что было
сил,
Сонливца укусил.
Проснувшися, Пастух змею убил;
Но прежде Комара спросонья так хватил,
Что бедного его как не бывало.
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком много истратил
сил на борьбу против чужих мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу. Последнее время он все чаще замечал, что почти каждая его мысль имеет свою
тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
Еще сильнее, нежели от упреков, просыпалась в нем бодрость, когда он замечал, что от его усталости уставала и она, делалась небрежною, холодною. Тогда в нем появлялась лихорадка жизни,
сил, деятельности, и
тень исчезала опять, и симпатия била опять сильным и ясным ключом.
Она вздохнула будто свободнее — будто опять глотнула свежего воздуха, чувствуя, что подле нее воздвигается какая-то
сила, встает, в лице этого человека, крепкая, твердая гора, которая способна укрыть ее в своей
тени и каменными своими боками оградить — не от бед страха, не от физических опасностей, а от первых, горячих натисков отчаяния, от дымящейся еще язвы страсти, от горького разочарования.
Толпились перед ним, точно живые,
тени других великих страдалиц: русских цариц, менявших по воле мужей свой сан на сан инокинь и хранивших и в келье дух и
силу; других цариц, в роковые минуты стоявших во главе царства и спасавших его…
Он касался кистью зрачка на полотне, думал поймать правду — и ловил правду чувства, а там, в живом взгляде Веры, сквозит еще что-то, какая-то спящая
сила. Он клал другую краску, делал
тень — и как ни бился, — но у него выходили ее глаза и не выходило ее взгляда.
Перед нами высилась еще одна высокая гора. Надо было ее «взять» во что бы то ни стало. На все окрестные горы легла вечерняя
тень, только одна эта сопка еще была озарена солнечными лучами. Последний подъем был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через
силу карабкались вверх.
— Соберитесь с всеми
силами души, умоляйте отца, бросьтесь к его ногам: представьте ему весь ужас будущего, вашу молодость, увядающую близ хилого и развратного старика, решитесь на жестокое объяснение: скажите, что если он останется неумолим, то… то вы найдете ужасную защиту… скажите, что богатство не доставит вам и одной минуты счастия; роскошь утешает одну бедность, и то с непривычки на одно мгновение; не отставайте от него, не пугайтесь ни его гнева, ни угроз, пока останется хоть
тень надежды, ради бога, не отставайте.
Ни
тени черного воспоминания, ни малейшего темного предчувствия — молодость, дружба, любовь, избыток
сил, энергии, здоровья и бесконечная дорога впереди.
Я не имел
сил отогнать эти
тени, — пусть они светлыми сенями, думалось мне, встречают в книге, как было на самом деле.
К ее жгучей жалости примешивалось отчасти суеверное чувство: ей казалось, что этой жертвой она умилостивит какую-то темную
силу, уже надвигающуюся мрачною
тенью над головой ее ребенка.
Вместе с молодежью прошелся он по аллеям: липы немного постарели и выросли в последние восемь лет,
тень их стала гуще; зато все кусты поднялись, малинник вошел в
силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло свежим дромом, лесом, травою, сиренью.
Молота стучали, рабочие двигались, как
тени, не смея дохнуть, а Лука Назарыч все стоял и смотрел, не имея
сил оторваться. Заметив остававшихся без шапок дозорного и плотинного, он махнул им рукой и тихо проговорил...
Теплая
тень ласково окружала женщину, грея сердце чувством любви к неведомым людям, и они складывались в ее воображении все — в одного огромного человека, полного неисчерпаемой мужественной
силы.
Легкий шорох, и передо мною — двоякоизогнутая
тень. Я не глядя чувствовал, как быстро ввинтились в меня два серо-стальных сверла, изо всех
сил улыбнулся и сказал — что-нибудь нужно было сказать...
Тень вместо ответа старалась вырваться, но тщетно. Она как будто бы попала в железные клещи: после мясника мещанина Ивана Павлова, носившего мучные кули в пятнадцать пудов, потом Лебедева, поднимавшего десять пудов, капитан был первый по
силе в городе и разгибал подкову, как мягкий крендель.
Кончилось тем, что и он словно замер — и сидел неподвижно, как очарованный, и всеми
силами души своей любовался картиной, которую представляли ему и эта полутемная комната, где там и сям яркими точками рдели вставленные в зеленые старинные стаканы свежие, пышные розы — и эта заснувшая женщина с скромно подобранными руками и добрым, усталым лицом, окаймленным снежной белизной подушки, и это молодое, чутко-настороженное и тоже доброе, умное, чистое и несказанно прекрасное существо с такими черными глубокими, залитыми
тенью и все-таки светившимися глазами…
Там я ложился в
тени на траве и читал, изредка отрывая глаза от книги, чтобы взглянуть на лиловатую в
тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался сознанием в себе точно такой же свежей, молодой
силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
Тучи набирались, надумывались, тихо развертывались и охватывали кольцом равнину, на которой зной царил все-таки во всей томительной
силе; а солнце, начавшее склоняться к горизонту, пронизывало косыми лучами всю эту причудливую мглистую панораму, усиливая в ней смену света и
теней, придавая какую-то фантастическую жизнь молчаливому движению в горячем небе…
И стал над рыцарем старик,
И вспрыснул мертвою водою,
И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвел; тогда водой живою
Героя старец окропил,
И бодрый, полный новых
сил,
Трепеща жизнью молодою,
Встает Руслан, на ясный день
Очами жадными взирает,
Как безобразный сон, как
тень,
Пред ним минувшее мелькает.
Кожемякин замечал, что пожарный становился всё молчаливее, пил и не пьянел, лицо вытягивалось, глаза выцветали, он стал ходить медленно, задевая ногами землю и спотыкаясь, как будто
тень его сгустилась, отяжелела и человеку уже не по
силам влачить её за собою.
Кожемякин видел, что постоялка сердится — брови её сошлись в одну черту, а по лицу пробегают
тени, и казалось, что ей трудно сидеть, какая-то
сила приподнимает её. Он кашлянул и примирительно заметил...
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь идти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду…
Нет! не допустит Царица Небесная!
Даст исцеленье икона чудесная!
Я осенилась крестом
И побежала бегом…
Сила-то в нем богатырская,
Милостив Бог, не умрет…
Вот и стена монастырская!
Тень уж моя головой достает
До монастырских ворот.
Я поклонилася земным поклоном,
Стала на ноженьки, глядь —
Ворон сидит на кресте золоченом,
Дрогнуло сердце опять!
— Шекспир всеобъемлющ, — лупил, не слушая своего оппонента, Долгов, — как бог творил мир, так и Шекспир писал; у него все внутренние
силы нашей планеты введены в объект: у него есть короли — власть!.. У него есть
тени, ведьмы — фатум!.. У него есть народ —
сила!
Нежный и красивый настолько, что напоминал лунную ночь где-нибудь на юге, на берегу моря, где кипарисы и черные
тени от них, он в то же время будил чувство огромной спокойной
силы, непреоборимой твердости, холодного и дерзкого мужества.
Бог один есть свет без
тени,
Нераздельно в нем слита
Совокупность всех явлений,
Всех сияний полнота;
Но, струящаясь от бога,
Сила борется со тьмой;
В нем могущества покой —
Вкруг него времен тревога!
Взволнованный своим переездом в Москву, горячим приемом моих старых и новых приятелей, а всего более притихшей на время и с новою
силою вспыхнувшей моей страстью к искусству, взошел я на огромную, великолепную сцену Петровского театра, полную жизни, движения и людей, мелькавших, как
тени, в полумраке, который сначала ослепил меня; гром музыки, пение хоров, пляски на празднике Вакха — все это вместе показалось мне чем-то волшебным.
И не привык ещё, не умеет он пользоваться
силами своими, пугается мятежей духа своего, создаёт чудовищ и боится отражений нестройной души своей — не понимая сущности её; поклоняется формам веры своей —
тени своей, говорю!
И всё это — не то, что тлеет в душе моей, тлеет и нестерпимо жжёт её. Спать не могу, ничего не делаю, по ночам
тени какие-то душат меня, Ольгу вижу, жутко мне, и нет
сил жить.
Два дня окно не отворялось.
Он терпелив. На третий день
На стеклах снова показалась
Ее пленительная
тень;
Тихонько рама заскрипела.
Она с чулком к окну подсела.
Но опытный заметил взгляд
Ее заботливый наряд.
Своей удачею довольный,
Он встал и вышел со двора —
И не вернулся до утра.
Потом, хоть было очень больно,
Собрав запас душевных
сил,
Три дня к окну не подходил.
Я для него забыла бога, совесть — видишь, какая я падшая женщина, и только твое строгое присутствие и
тень брата, ставшая между нами, дала мне и теперь
силу отторгнуться от этого человека.
Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание, дети чинно, по паре, входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без
теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в
силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам.
И в хороший день, когда стены и паркетный пол палаты щедро заливались солнечными лучами, ни с чем не сравнимыми в своей могучей
силе и красоте, когда
тени на снежном белье постелей становились прозрачно-синими, совсем летними, о. дьякон напевал трогательную песнь...
Но не в одной
тени (как думают многие), бросаемой древесными ветвями, заключается таинственная
сила дерев выращать около себя грибы;
тень служит первым к тому орудием, это правда; она защищает землю от палящих лучей солнца, производит влажность почвы и даже сырость, которая необходима и для леса и для грибов; но главная причина их зарождения происходит, как мне кажется, от древесных корней, которые, также в свою очередь увлажая соседнюю землю, сообщают ей древесные соки, и в них-то, по моему мнению, заключается тайна гриборождения.
Патап Максимыч махнул рукой и, чувствуя, что не в
силах долее сдерживать рыданий, спешно удалился. Шатаясь, как
тень, прошел он в огород и там в дальнем уголке ринулся на свежую, только что поднявшуюся травку. Долго раздавались по огороду отчаянные его вопли, сердечные стоны и громкие рыданья…
Мир видимый, переменный, как бы
тень этой
силы.
Как бог вечен, так и видимый мир,
тень его, вечен. Но видимый мир только
тень. Истинно существует только невидимая
сила — бог.
Сила греха ни в чем не сказывается с такой остротой, как в отношениях наиболее интимных и нежных, и
тени его сгущаются здесь обезображивающими пятнами.
Искание шедевра [Выражение, возможно, навеянное названиями двух «философских этюдов» Бальзака: «Неведомый шедевр» и «Поиски абсолюта» (М., 1966).], при невозможности найти его, пламенные объятия, старающиеся удержать всегда ускользающую
тень, подавленность и род разочарования, подстерегающего творческий акт, что же все это означает, как не то, что человеческому духу не под
силу создание собственного мира, чем только и могла бы быть утолена эта титаническая жажда.
И вот Эсхил пишет свою трагедию «Персы». Действие происходит в Персии. Хор персидских старцев ждет известий о результатах войны; Атосса — мать Ксеркса и вдова Дария — рассказывает свой зловещий сон. Является вестник и сообщает о разгроме персидского флота. Слезы, вопли, стенания. Атосса вызывает
тень покойного своего мужа, царя Дария.
Тень предсказывает гибель сухопутных персидских
сил и объявляет, что персы несут кару за гордость, за то, что пренебрегли наличным счастием в погоне за далеким.
Николенька Иртеньев уходит по утрам к реке. «Там я ложился в
тени на траве и глядел на лиловатую в
тени поверхность реки, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет лучей и наслаждался сознанием в себе точно такой же свежей, молодой
силы жизни, какою везде кругом меня дышала природа».
И если раньше эта
сила жизни, лукавя перед собою, отодвигала для Толстого в
тень уродства и ужасы жизни, то теперь та же
сила, по-прежнему не давая раздавить себя, с естественною последовательностью направляется именно на эти самые уродства и ужасы.
Мне не спится по ночам. Вытягивающая повязка на ноге мешает шевельнуться, воспоминание опять и опять рисует недавнюю картину. За стеною, в общей палате, слышен чей-то глухой кашель, из рукомойника звонко и мерно капает вода в таз. Я лежу на спине, смотрю, как по потолку ходят
тени от мерцающего ночника, — и хочется горько плакать. Были
силы, была любовь. А жизнь прошла даром, и смерть приближается, — такая же бессмысленная и бесплодная… Да, но какое я право имел ждать лучшей и более славной смерти?
В страшной тоске он поднимал тяжелую голову, взглядывал на фонарь, в лучах которого кружились
тени и туманные пятна, хотел просить воды, но высохший язык едва шевелился и едва хватало
силы отвечать на вопросы чухонца.
Орда с Литвою, как две ужасные
тени, заслоняли мир от России и были ее единственным политическим горизонтом. Россия была слаба, так как не ведала
сил, в ней сокровенных.
Орда с Литвой как две ужасные
тени заслоняли мир от России и были ее единственным политическим горизонтом. Россия была слаба, так как не ведала
сил, в ней сокрытых.