Неточные совпадения
Я подошел к столику
Ю. Взволнованно, негодующе раздувая жабры, она
сказала мне...
Голова после вчерашнего у меня туго стянута бинтами. И так: это не бинты, а обруч; беспощадный, из стеклянной стали, обруч наклепан мне на голову, и я — в одном и том же кованом кругу: убить
Ю. Убить
Ю, — а потом пойти к той и
сказать: «Теперь — веришь?» Противней всего, что убить как-то грязно, древне, размозжить чем-то голову — от этого странное ощущение чего-то отвратительно-сладкого во рту, и я не могу проглотить слюну, все время сплевываю ее в платок, во рту сухо.
Ю подошла сзади к нему, к S, осторожно тронула его за рукав — и негромко
сказала...
— Фю-ю! На этот счет вы себе можете быть вполне спокойны. Это совсем не та история, что вы думаете. Здесь свобода: все равные, кто за себя платит деньги. И знаете, что я вам еще
скажу? Вот вы простые люди, а я вас больше почитаю… потому что я вижу: вы в вашем месте были хозяева. Это же видно сразу. А этого шарлатана я, может быть, и держать не стал бы, если бы за него не платили от Тамани-холла. Ну, что мне за дело! У «босса» денег много, каждую неделю я свое получаю аккуратно.
Действительно, Экус, организм которого был разрушен длительными видениями тонкостей гениального механизма, скончался очень скоро после того, как разбогател, и я,
сказав о том автомату, услышал такое замечание: «О н п р о д а л с в о
ю ж и з н ь т а к ж е д е ш е в о, к а к с т о и т м о я!»
Кончились запасы — идут, куда понесут ноги: на ближайший хутор, в деревню, в лимонадную лавочку на 9-ю или на 5-ю версту Балаклавского шоссе. Сядут в кружок среди колючих ожинков кукурузы, хозяин вынесет вина прямо в большом расширяющемся кверху эмалированном ведре с железной дужкой, по которой ходит деревянная муфточка, — а ведро полно верхом. Пьют чашками, учтиво, с пожеланиями и непременно — чтобы все разом. Один подымает чашку и
скажет: «стани-ясо», а другие отвечают: «си-ийя».
«Знаю, —
сказал Буран сумрачно, — сделают крышку, потому что стó
ю… Нечестно старому бродяге помирать такою смертью. Ну, ин видно, идти мне доводится. Только вот ничего-то у меня не припасено».
Читал какую-то свою пиесу в прозе Станевич; по окончании чтения Шишков и кто-то другой стали его хвалить; вдруг граф Хвостов встал с кресел, подошел к Державину, потрепал его по плечу и
сказал: «Нет, Гаврила Романыч, он не наш брат, а их брат» — и указал на Александра Семеныча Шишкова и П.
Ю. Львова.
— Да, в великороссийской, — твердо ответил Герасим Силыч. — Правда, есть и церковные отступления от древних святоотеческих обрядов и преданий, есть церковные неустройства, много попов и других людей в клире недостойных, прибытками и гордостию обуянных, а в богослужении нерадивых и небрежных. Все это так, но вера у них чиста и непорочна. На том самом камне она стоит, о коем Христос
сказал: «На нем созижду церковь мою, и врата адовы не одолеют
ю».
—
Ю! (есть), —
сказал он.
Только что он был выбран, слово попросил
Ю. Бунин и
сказал, что труд редактора — труд большой и ответственный к навряд ли такой труд можно оставлять неоплаченным, — и предложил для начала назначить брату 100 руб.
Ю. Бунин сконфуженно стушевался. Я ему потом
сказал...
Но, строго говоря, о нем нельзя
сказать даже «то» и «существует», а просто мы, как бы извне обегая его, пытаемся истолковать свои собственные впечатления, то оказываясь близко, а то — отдаляясь из-за недоумений, им вызываемых» (пер. с греческого подлинника выполнен
Ю. А. Шичалиным по изданию Henry-Schwyzer: Plot., VI, 9, 3, 36–54).]].
— Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? —
сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3-ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо-отбытого смотра неудержимую радость. — Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! — И он протянул руку ротному.
— Я уверена, что Пьер. Я пойду узнà
ю, —
сказала графиня Марья и вышла из комнаты.
Но мало того
сказать, что мы отходим под острым углом, потому что французы двигаются между обеими армиями — угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим, потому что Барклай-де-Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2-ю армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду.