Неточные совпадения
— Скажи мне, — наконец прошептала она, — тебе очень весело меня мучить? Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий… — Ее голос задрожал, она
склонилась ко мне и опустила голову
на грудь мою.
Она в бессилии закрыла глаза и вдруг как бы заснула
на одну минуту. Колокольчик в самом деле звенел где-то в отдалении и вдруг перестал звенеть. Митя
склонился головою к ней
на грудь. Он не заметил, как перестал звенеть колокольчик, но не заметил и того, как вдруг перестали и песни, и
на место песен и пьяного гама во всем доме воцарилась как бы внезапно мертвая тишина. Грушенька открыла глаза.
Я молча взял ее руку, слабую, горячую руку; голова ее, как отяжелевший венчик, страдательно повинуясь какой-то силе,
склонилась на мою
грудь, она прижала свой лоб и мгновенно исчезла.
А
на другой же день,
склонившись низко под висячим абажуром лампы над телом Любки и обнюхивая ее
грудь и под мышками, он говорил ей...
Руки ее машинально поднимались, чтоб ущипнуть или потрепать кого-то по щеке; голова и весь корпус томно
склонялись, чтоб отдохнуть
на чьей-то
груди.
Юрий почти без чувств упал
на грудь отца Авраамия, а Митя, утирая рукавом текущие из глаз слезы, тихо
склонился над гробом угодника божия, и через несколько минут, когда Милославский, уходя вместе с Палицыным из храма, подошли с ним проститься, Мити уже не было: он возвратился
на свою родину!
Толпа приветствует людей будущего оглушительным криком, пред ними
склоняются знамена, ревет медь труб, оглушая и ослепляя детей, — они несколько ошеломлены этим приемом,
на секунду подаются назад и вдруг — как-то сразу вытянулись, выросли, сгрудились в одно тело и сотнями голосов, но звуком одной
груди, крикнули...
Когда твой друг во тьме ночной
Тебя лобзал немым лобзаньем,
Сгорая негой и желаньем,
Ты забывала мир земной,
Ты говорила: «Пленник милый,
Развесели свой взор унылый,
Склонись главой ко мне
на грудь,
Свободу, родину забудь.
Юрий, выскакав
на дорогу, ведущую в село Палицыно, приостановил усталую лошадь и поехал рысью; тысячу предприятий и еще более опасений теснилось в уме его; но спасти Ольгу или по крайней мере погибнуть возле нее было первым чувством, господствующею мыслию его; любовь, сначала очень обыкновенная, даже не заслуживавшая имя страсти, от нечаянного стечения обстоятельств возросла в его
груди до необычайности: как в тени огромного дуба прячутся все окружающие его скромные кустарники, так все другие чувства
склонялись перед этой новой властью, исчезали в его потоке.
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице,
на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил,
склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим
на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в
груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Итак, ушли года. Давно судьба и бурные лета разлучили меня с занесенным снегом флигелем. Что там теперь и кто? Я верю, что лучше. Здание выбелено, быть может, и белье новое. Электричества-то, конечно, нет. Возможно, что сейчас, когда я пишу эти строки, чья-нибудь юная голова
склоняется к
груди больного. Керосиновая лампа отбрасывает свет желтоватый
на желтоватую кожу…
«Как в небе звезды», — подумал я и с холодком под сердцем
склонился к
груди, потом отвел глаза от нее, поднял их
на лицо.
Она
склоняется к нему
на грудь.
На скамье возле постели лежала Катерина, охватив рукою
грудь старика и
склонившись к нему
на плечо головою.
Наконец он не мог выдержать; вся
грудь его задрожала и изныла в одно мгновение в неведомом сладостном стремлении, и он, зарыдав,
склонился воспаленной головой своей
на холодный помост церкви.
Блаженная минута!.. Закипел
Мой Александр,
склонившись к деве спящей.
Он поцелуй
на грудь напечатлел
И стан ее обвил рукой дрожащей.
В самозабвеньи пылком он не смел
Дохнуть… Он думал: «Тирза дорогая!
И жизнию и чувствами играя,
Как ты, я чужд общественных связей, —
Как ты, один с свободою моей,
Не знаю в людях ни врага, ни друга, —
Живу, чтоб жить как ты, моя подруга!
Но вот Мерик стукнул в последний раз ногами и стал, как вкопанный… Замучившись, еле дыша, Любка
склонилась к нему
на грудь и прижалась, как к столбу, а он обнял ее и, глядя ей в глаза, сказал нежно и ласково, как бы шутя...
Продолговатое, правильное лицо его, обрамленное реденькими сероватыми волосами, мягкими как пух,
склонялось на узенькую сухощавую
грудь, еле-еле прикрытую дырявой рубахой, из которой выглядывали также тщедушные плечи и локти.
Под сыпавшимся теперь вокруг них дождем пулями, юноша быстро обернулся к Милице и, собрав все свои силы, осторожно приподнял ее над седлом и перенес через себя. Теперь её отяжелевшая головка упала ему
на грудь. Безжизненно повисли вдоль тела её ослабевшие руки. Не обращая внимания
на свистевшие, то и дело, кругом пули, Игорь заботливо
склонился над ней и, скорее угадывая, нежели видя в кромешной тьме её бледное, помертвевшее личико, прошептал прерывисто и тревожно...
Надо мной
склонилось знакомое бледное личико, все залитое обильными слезами; глянцевитые черные косы упали мне
на грудь.
От шубы Анны Серафимовны шел смешанный запах духов и дорогого пушистого меха. Ее изящная голова, окутанная в белый серебристый платок,
склонилась немного в его сторону. Глаза искрились в темноте. До Палтусова доходило ее дыхание. Одной рукой придерживала она
на груди шубу, но другая лежала
на коленях, и кисть ее выставилась из-под края шубы. Он что-то предчувствовал, хотел обернуться и посмотреть
на нее пристальнее, но не сделал этого.
Когда гости разъехались и молодые остались одни в гостиной — Анна Александровна занялась с прислугой приведением в порядок столовой — Елизавета Петровна подошла к мужу и, положив ему руки
на плечи,
склонилась головой ему
на грудь и вдруг заплакала.
Она вся затрепетала, голова у ней закружилась, и против воли она
склонилась к нему
на грудь.
Павел поднялся
на высокий вал, распростер руки и точно звал к себе
на грудь и ветер, и черную тучу, и все небо, такое прекрасное в своем огненном гневе. И ветер кружился по его лицу, точно ощупывая его, и со свистом врывался в гущу податливых листьев; а туча вспыхивала и грохотала, и, низко
склонившись, бежали колосья.