Неточные совпадения
— Картина ваша очень подвинулась с тех
пор, как я последний раз видел ее. И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго,
славного малого, но чиновника до глубины души, который не ведает, что творит. Но мне кажется…
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих
пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы
славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
Вопрос для нашего монастыря был важный, так как монастырь наш ничем особенно не был до тех
пор знаменит: в нем не было ни мощей святых угодников, ни явленных чудотворных икон, не было даже
славных преданий, связанных с нашею историей, не числилось за ним исторических подвигов и заслуг отечеству.
Вот она и пошла по миру, за милостью к людям, а в та
пора люди-то богаче жили, добрее были, —
славные балахонские плотники да кружевницы, — всё напоказ народ!
— Нет, Самойло Евтихыч
славный… — сонно проговорила Домнушка и, встряхнувшись, как курица, принялась за свою работу: квашня поспела, надо печку топить, потом коров отпустить в пасево, а там
пора «хлеб творить», «мягки [Мягки — пироги, калачи.] катать» и к завтраку какую-нибудь постряпеньку Луке Назарычу налаживать.
От целого
славного прошлого в его памяти осталось что-то смутное, несвязное,
порою даже как будто неожиданное.
—
Пора, наконец! — воскликнул магистр. — И отлично будет: этот
славный человек! — прибавил он.
Да, действительно, до сих
пор, до самого этого дня, он в одном только оставался постоянно уверенным, несмотря на все «новые взгляды» и на все «перемены идей» Варвары Петровны, именно в том, что он всё еще обворожителен для ее женского сердца, то есть не только как изгнанник или как
славный ученый, но и как красивый мужчина.
«Нашёл сегодня в псалтире единственное по сию
пору, краткое письмо её; пишет: «Вот мы и приехали в Воргород, отдохнём здесь два дня, а дальше уж на пароходе, по этой
славной реке».
А если так, если он виноват, если я виновата, — прибавила она с невольным
порывом, — так дай ему, о Боже, дай нам обоим умереть по крайней мере честной,
славной смертью — там, на родных его полях, а не здесь, не в этой глухой комнате!»
Иногда он вглядывался в какой-нибудь дом и удивлялся, зачем он так странно выстроен; иногда удивлялся, зачем ямщик и Ванюша, которые так чужды ему, находятся так близко от него и вместе с ним трясутся и покачиваются от
порыва пристяжных, натягивающих мерзлые постромки, и снова говорил: «
Славные, люблю!» и раз даже сказал: «Как хватит!
Как истый остзеец, и потому настоящий, так сказать прирожденный аристократ, граф и в самом деле мог гордиться тем, что его дворянство не идет разгильдяйскою походкой дворянства русского, походкою, которая обличала уже все его бессилие в ту
пору, когда оно, только что исполнив
славное дело обороны отечества, имело, может быть, самое удобное время, чтоб обдумать свое будущее и идти к целям своего призвания.
— Не знаю, что вперед, а теперь это самое лучшее средство поровнять наши силы. Да вот, например, у меня всего сотни две молодцов; а если б вы знали, сколько они передушили французов; до сих
пор уж человек по десяти на брата досталось. Правда, народ-то у меня
славный! — прибавил артиллерийской офицер с ужасной улыбкою, — всё ребята беспардонные; сантиментальных нет!
— Не щеголеват, да покоен, матушка. А вон никак летит на удалой тройке сосед Буркин. Экие кони!.. Ну, нечего сказать,
славный завод! И откуда, разбойник, достал маток? Все чистой арабской породы! Вот еще кто-то… однако мне
пора приодеться; а вы, барыни, ступайте-ка в гостиную да принимайте гостей.
Пел Коновалов баритоном, на высоких нотах переходившим в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку рукой, он с чувством выводил заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты, горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только
порой были слышны бормотанье и икота. Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко видеть этого
славного парня поющим свою грустную песню.
Когда одни воспоминанья
О днях безумства и страстей
На место
славного названья
Твой друг оставит меж людей,
Когда с насмешкой ядовитой
Осудят жизнь его
порой,
Ты будешь ли его защитой
Перед бесчувственной толпой?
Не в радостный ты час к нам прибыл, Петр.
Семейное меня постигло горе,
Затем
порой задумчив я кажусь;
Но
славная твоя победа нас
Оправила.
«Половина второго… Не
пора ли идти обедать?» — думает Стебельков, заводя часы бронзовым ключиком, который он только что приобрел и в головке которого вставлена маленькая фотографическая картинка, видимая в увеличенном виде, если рассматривать ее на свет. Александр Михайлович смотрит картинку, прищурив левый глаз, и улыбается. «Какие
славные штучки нынче делают, право! И как ухитряются… в таком маленьком виде? — приходит ему в голову. — Однако нужно идти…»
— Не посетуйте, матушка, что скажу я вам, — молвил Василий Борисыч. — Не забвение
славного Керженца, не презрение ко святым здешним обителям было виною того, что к вам в нужное время из Москвы не писали. Невозможно было тогда не хранить крепкой тайны происходившего. Малейшее неосторожное слово все зачинание могло бы разрушить. И теперь нет ослабы христианству, а тогда не в пример грознее было. Вот отчего, матушка, до
поры до времени то дело в тайне у нас и держали.
— Эту тошноту мы вылечим, — говорил Патап Максимыч, ласково приглаживая у дочери волосы. — Не плачь, радость скажу. Не хотел говорить до
поры до времени, да уж, так и быть, скажу теперь. Жениха жди, Настасья Патаповна. Прикатит к матери на именины… Слышишь?..
Славный такой, молодой да здоровенный, а богач какой!.. Из первых… Будешь в славе, в почете жить, во всяком удовольствии… Чего молчишь?.. Рада?..
— Вовсе даже нехорошо, ваше благородие. Сколько на свете этого самого народу, который, значит, заместо того, чтобы жить способно, прямо сказать — терпит… Вот хоть бы китайца взять или негру эту самую… Вовсе собачья жизнь. Однако и за работу
пора, ваше благородие! — промолвил Бастрюков, улыбаясь своей
славной улыбкой, и снова принялся за прерванную разговором работу — сплеснивать веревку.
Эта
пора сугубо бедных содержанием беллетристических произведений в то же самое время была
порой замечательного процветания русского искусства и передала нам несколько имен,
славных в летописях литературы по искусству живописания.
Все это было сказано так восторженно-пылко, что у меня на душе, где-то далеко-далеко, зашевелилось незнакомое мне до сих
пор чувство ревности. Я ревновала мою милую,
славную подружку к «белобрысой» шведке, как я уже мысленно окрестила Ирочку Трахтенберг.
Я в Пожарске. Приехал я на лошадях вместе с Наташею, которой нужно сделать в городе какие-то покупки. Мы остановились у Николая Ивановича Ликонского, отца Веры и Лиды. Он врач и имеет в городе обширную практику. Теперь, летом, он живет совсем один в своем большом доме; жена его с младшими детьми гостит тоже где-то в деревне. Николай Иванович —
славный старик с интеллигентным лицом и до сих
пор интересуется наукой; каждую свободную минуту он проводит в своей лаборатории.
Славные дни провела я в лазарете, даже тоска по дому как-то сглаживалась и перестала проявляться прежними острыми
порывами. Иногда меня охватывала даже непреодолимая жажда пошалить и попроказничать. Ведь мне было только 11 лет, и жизнь била во мне ключом.
— Благодарю Тебя, Господи, что сподобил моего сына честной,
славной кончины. Имя Ранеевых до сих
пор безукоризненно.
Ты знаешь, как чествуют имя мое, имя Назария, и доныне в Новгороде Великом, и в Пскове соседнем, и у латышей [Ливонцы — название того времени.] с тех
пор, как зарубил я на воротах Нейгаузена православный крест, даже самой Москве не неведом я, когда великий князь Иоанн припер ономнясь наш город копьями да бердышами несметной своей рати, — я не последний подавал голос на вече, хотя последний произнес его на казнь
славного изменника Упадыша — вечная ему память…
Прежде чем нам придется, по необходимости, перенестись почти на пять лет назад для объяснения всего таинственного и недосказанного в предыдущих главах, мы считаем не лишним, скажем более, неизбежным, познакомить читателей, хотя вкратце, с первою,
славною половиною царствования грозного царя, дабы по возможности выяснить характер этого загадочного до сей
поры исторического деятеля, который явится и одним из главных действующих лиц нашего повествования, а также причины и обстоятельства, сложившиеся для образования этого характера.
При первом известии о войне, Николай Герасимович весь отдался мысли снова поступить на военную службу. На поле битвы, пред лицом смерти, казалось ему, может он только найти душевный покой, забыть холодящий его мозг весь ужас его поруганной любви, стереть из своей памяти до сих
пор до боли пленительный образ развенчанного кумира, или же умереть, честною,
славною боевою смертью.
Я выжег мою любовь, дорогая, и до сих
пор, если нет под рукой лучшего занятия, с гордостью вспоминаю мою героическую борьбу и
славную победу.