Неточные совпадения
Всё лицо ее будет видно, она улыбнется, обнимет его, он
услышит ее запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо, как он раз
вечером лег ей в ноги и она щекотала его, а он хохотал и кусал ее белую с кольцами руку.
Если б он мог
слышать, что говорили ее родители в этот
вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
Она
вечером слышала остановившийся стук его коляски, его звонок, его шаги и разговор с девушкой: он поверил тому, что ему сказали, не хотел больше ничего узнавать и пошел к себе. Стало быть, всё было кончено.
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже
слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же
вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
„А
слышал, говорю, что вот то и то, в тот самый
вечер и в том часу, по той лестнице, произошло?“ — „Нет, говорит, не слыхал“, — а сам слушает, глаза вытараща, и побелел он вдруг, ровно мел.
Пред
вечером он пошел к Дронову и там, раздеваясь в прихожей,
услышал голос чахоточного Юрина...
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А
вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он
слышит треск жестких волос.
Вспоминая все это, Клим вдруг
услышал в гостиной непонятный, торопливый шорох и тихий гул струн, как будто виолончель Ржиги, отдохнув, вспомнила свое пение
вечером и теперь пыталась повторить его для самой себя. Эта мысль, необычная для Клима, мелькнув, уступила место испугу пред непонятным. Он прислушался: было ясно, что звуки родились в гостиной, а не наверху, где иногда, даже поздно ночью, Лидия тревожила струны рояля.
Не только Тагильский ждал этого момента — публика очень единодушно двинулась в столовую. Самгин ушел домой, думая о прогрессивном блоке, пытаясь представить себе место в нем, думая о Тагильском и обо всем, что
слышал в этот
вечер. Все это нужно было примирить, уложить плотно одно к другому, извлечь крупицы полезного, забыть о том, что бесполезно.
Уже темнело, когда пришли Туробоев, Лютов и сели на террасе, продолжая беседу, видимо, начатую давно. Самгин лежал и слушал перебой двух голосов. Было странно
слышать, что Лютов говорит без выкриков и визгов, характерных для него, а Туробоев — без иронии. Позванивали чайные ложки о стекло, горячо шипела вода, изливаясь из крана самовара, и это напомнило Климу детство, зимние
вечера, когда, бывало, он засыпал пред чаем и его будил именно этот звон металла о стекло.
Вечером она поссорилась с отцом, Клим
слышал ее сердитые слова...
— Да, я еще с
вечера просил ее оставить мне ужинать, — солгал он в пользу преступной жены, — и отпереть калитку. Она уж
слышала, что я пришел… Пропусти гостя за мной, запри калитку и ступай спать.
Звуки хотя глухо, но всё доносились до него. Каждое утро и каждый
вечер видел он в окно человека, нагнувшегося над инструментом, и
слышал повторение, по целым неделям, почти неисполнимых пассажей, по пятидесяти, по сто раз. И месяцы проходили так.
— Ах да, — произнес он голосом светского человека, и как бы вдруг припомнив, — ах да! Тот
вечер… Я
слышал… Ну как ваше здоровье и как вы теперь сами после всего этого, Аркадий Макарович?.. Но, однако, перейдем к главному. Я, видите ли, собственно преследую три цели; три задачи передо мной, и я…
На весь
вечер примолкла; только ночью во втором часу просыпаюсь я,
слышу, Оля ворочается на кровати: «Не спите вы, маменька?» — «Нет, говорю, не сплю».
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но
вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не был у себя, как
услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
— Да
услышит же тебя Бог, мой милый. Я знаю, что ты всех нас любишь и… не захочешь расстроить наш
вечер, — промямлил он как-то выделанно, небрежно.
Целый
вечер просидели мы все вместе дома, разговаривали о европейских новостях, о вчерашнем пожаре, о лагере осаждающих, о их неудачном покушении накануне сжечь город, об осажденных инсургентах, о правителе шанхайского округа, Таутае Самква, который был в немилости у двора и которому обещано прощение, если он овладеет городом. В тот же
вечер мы
слышали пушечные выстрелы, которые повторялись очень часто: это перестрелка императорских войск с инсургентами, безвредная для последних и бесполезная для первых.
Вечером я читал у себя в каюте:
слышу, за стеной как будто колют лучину.
Правда, тут же рядом, через перегородку, стоял покойник, и я с
вечера слышал чтение псалмов, но это обстоятельство не помешало мне самому спать как мертвому.
Конечно, всякому из вас, друзья мои, случалось, сидя в осенний
вечер дома, под надежной кровлей, за чайным столом или у камина,
слышать, как вдруг пронзительный ветер рванется в двойные рамы, стукнет ставнем и иногда сорвет его с петель, завоет, как зверь, пронзительно и зловеще в трубу, потрясая вьюшками; как кто-нибудь вздрогнет, побледнеет, обменяется с другими безмолвным взглядом или скажет: «Что теперь делается в поле?
— Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А
вечером непременно будь дома.
Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
— Вот бы твоя Магдалина послушала его; она бы обратилась, — сказала графиня. — А ты непременно будь дома
вечером. Ты
услышишь его. Это удивительный человек.
Я тут же отпустил ей грех и повернулся было идти, но тотчас же принужден был и воротиться:
слышу, патер в дырочку ей назначает
вечером свидание, а ведь старик — кремень, и вот пал в одно мгновение!
Вечером я сидел в кабинете и что-то писал. Вдруг я
услышал, что дверь тихонько скрипнула. Я обернулся: на пороге стоял Дерсу. С первого взгляда я увидел, что он хочет меня о чем-то просить. Лицо его выражало смущение и тревогу. Не успел я задать вопрос, как вдруг он опустился на колени и заговорил...
Вечером я
услышал у стрелков громкие разговоры. По настроению я догадался, что они немного выпили. Оказалось, что Дерсу притащил с собой бутылку спирта и угостил им солдат. Вино разгорячило людей, и они начали ссориться между собой.
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только к
вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я
услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
«Ухожу в 11 часов
вечера и не возвращусь. Меня
услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь».
— Встанут с утра, да только о том и думают, какую бы родному брату пакость устроить.
Услышит один Захар, что брат с
вечера по хозяйству распоряжение сделал, — пойдет и отменит. А в это же время другой Захар под другого брата такую же штуку подводит. До того дошло, что теперь мужики, как завидят, что по дороге идет Захар Захарыч — свой ли, не свой ли, — во все лопатки прочь бегут!
— Запрягают — это верно! — подтверждает Степан, — еще намеднись я
слышал, как мать Алемпию приказывала: «В пятницу, говорит,
вечером у престольного праздника в Лыкове будем, а по дороге к Боровковым обедать заедем».
— Вот теперь вы правильно рассуждаете, — одобряет детей Марья Андреевна, — я и маменьке про ваши добрые чувства расскажу. Ваша маменька — мученица. Папенька у вас старый, ничего не делает, а она с утра до
вечера об вас думает, чтоб вам лучше было, чтоб будущее ваше было обеспечено. И, может быть, скоро Бог увенчает ее старания новым успехом. Я
слышала, что продается Никитское, и маменька уже начала по этому поводу переговоры.
«Какую свитку? у меня нет никакой свитки! я знать не знаю твоей свитки!» Тот, глядь, и ушел; только к
вечеру, когда жид, заперши свою конуру и пересчитавши по сундукам деньги, накинул на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, —
слышит шорох… глядь — во всех окнах повыставлялись свиные рыла…
Уже день и два живет она в своей хате и не хочет
слышать о Киеве, и не молится, и бежит от людей, и с утра до позднего
вечера бродит по темным дубравам.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый
вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой…
Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Не успела она сделать своего обхода, как загадка разъяснилась. Она
услышала вдруг тихие, переливчатые тоны свирели, которые неслись из конюшни, смешиваясь с шорохом южного
вечера. Она сразу поняла, что именно эти нехитрые переливы простой мелодии, совпадавшие с фантастическим часом дремоты, так приятно настраивали воспоминания мальчика.
Долгими
вечерами Петр рассказывал о своих странствиях, и в сумерки фортепиано звучало новыми мелодиями, каких никто не
слышал у него раньше… Поездка в Киев была отложена на год, вся семья жила надеждами и планами Петра…
Ш. Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее — ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в долгие зимние
вечера можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди, все одна; да и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил: здравствуй. А как муж будет свой, то какой бы насморк ни был, все
слышать буду: здравствуй, мой свет, здравствуй, моя душенька…
Ну, словом, что было в Москве повидней,
Что в ней мимоездом гостило,
Всё
вечером съехалось к Зине моей:
Артистов тут множество было,
Певцов-итальянцев тут
слышала я,
Что были тогда знамениты...
Он был человек и в самом деле несколько добрый; но в числе причин его любопытства относительно князя, в течение
вечера, была и давнишняя история князя с Настасьей Филипповной; об этой истории он кое-что
слышал и очень даже интересовался, хотел бы даже и расспросить.
Князь
слышал иногда доносившиеся к нему сверху громкие и быстрые разговоры, хохотливый, веселый спор; даже раз, очень поздно
вечером, донеслись к нему звуки внезапно и неожиданно раздавшейся военно-вакхической песни, и он тотчас же узнал сиплый бас генерала.
— Вы
слышали давеча, как Иван Федорович говорил, что сегодня
вечером все решится у Настасьи Филипповны, вы это и передали! Лжете вы! Откуда они могли узнать? Кто же, черт возьми, мог им передать, кроме вас? Разве старуха не намекала мне?
— Не провожайте! — крикнула она ему. — До свидания, до
вечера! Непременно же,
слышите!
Таисья посмотрела какими-то удивленными глазами на Кирилла и ничего не ответила. Она еще с
вечера все прислушивалась к чему-то и тревожно поглядывала под гору, на дорогу из Самосадки, точно поджидала кого. Во время чтения Аглаиды она первая
услышала топот лошадиных копыт.
— Никак нельзя было урваться — лагери. Сама знаешь… По двадцать верст приходилось в день отжаривать. Целый день ученье и ученье: полевое, строевое, гарнизонное. С полной выкладкой. Бывало, так измучаешься с утра до ночи, что к
вечеру ног под собой не
слышишь… На маневрах тоже были… Не сахар…
Идет он день от утра до
вечера, не
слышит он реву звериного, ни шипения змеиного, ни крику совиного, ни голоса птичьего: ровно около него все повымерло.
Я в тот же
вечер, во вторник же, как воротился к тебе отсюда,
слышал от тебя несколько странных выражений, изумивших, даже огорчивших меня.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он
слышал, что я пришел, но я знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем
вечере, но высказал правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
Начинается шум, mesquineries, [мелкие препирательства (франц.)] резкости вроде тех, которые мы
слышали вчера
вечером.
— Гайнан, — сказал он шепотом, боязливо косясь на дверь. — Гайнан, ты поди скажи ему, что подпоручик
вечером непременно дадут ему на чай.
Слышишь: непременно.
Вон мелькнули в окнах четыре фигуры за четвероугольным столом, предающиеся деловому отдохновению за карточным столом; вот из другого окна столбом валит дым, обличающий собравшуюся в доме веселую компанию приказных, а быть может, и сановников; вот послышался вам из соседнего дома смех, звонкий смех, от которого вдруг упало в груди ваше юное сердце, и тут же, с ним рядом, произносится острота, очень хорошая острота, которую вы уж много раз
слышали, но которая, в этот
вечер, кажется вам особенно привлекательною, и вы не сердитесь, а как-то добродушно и ласково улыбаетесь ей.