Неточные совпадения
Хлестаков, городничий и Добчинский. Городничий, вошед, останавливается.
Оба в испуге
смотрят несколько минут один на другого, выпучив глаза.
Он чувствовал, что если б они
оба не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, т. е. только то, что они точно думают и чувствуют, то они только бы
смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: «ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» ― а Николай только бы отвечал: «знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они не говорили, если бы говорили только по душе.
Степан Аркадьич передал назад письмо и с тем же недоумением продолжал
смотреть на зятя, не зная, что сказать. Молчание это было им
обоим так неловко, что
в губах Степана Аркадьича произошло болезненное содрогание
в то время, как он молчал, не спуская глаз с лица Каренина.
Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал. С этой минуты мы отличили
в толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали
оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда,
посмотрев значительно друг другу
в глаза, как делали римские авгуры, [Авгуры — жрецы-гадатели
в Древнем Риме.] по словам Цицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились, довольные своим вечером.
И скоро они
оба перестали о нем думать: Платонов — потому, что лениво и полусонно
смотрел на положенья людей, так же как и на все
в мире.
Манилов был совершенно растроган.
Оба приятеля долго жали друг другу руку и долго
смотрели молча один другому
в глаза,
в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался
в город. Потом взял шляпу и стал откланиваться.
Она тоже весь этот день была
в волнении, а
в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, толькосемь лет!
В начале своего счастия,
в иные мгновения, они
оба готовы были
смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом…
Оба, наконец, вышли. Трудно было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него. Его еще было видно. Но, дойдя до угла, обернулся и он;
в последний раз они встретились взглядами; но, заметив, что она на него
смотрит, он нетерпеливо и даже с досадой махнул рукой, чтоб она шла, а сам круто повернул за угол.
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он
смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что
в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
— Вот,
посмотрите сюда,
в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул
в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду,
оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на него пристально
посмотрели.
В прихожей,
в толпе, он успел разглядеть
обоих дворников из того дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они стояли и чего-то ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опять голос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот догонял его, весь запыхавшись.
Он бросился
в угол, запустил руку под
обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы. Всего оказалось восемь штук: две маленькие коробки, с серьгами или с чем-то
в этом роде, — он хорошенько не
посмотрел; потом четыре небольшие сафьянные футляра. Одна цепочка была просто завернута
в газетную бумагу. Еще что-то
в газетной бумаге, кажется орден…
Пугачев
посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал.
Оба мы замолчали, погрузясь каждый
в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку на крутом берегу Яика, с частоколом и с колокольней, — и через четверть часа въехали мы
в Белогорскую крепость.
В щель,
в глаза его бил воздух — противно теплый, насыщенный запахом пота и пыли, шуршал куском
обоев над головой Самгина. Глаза его прикованно остановились на светлом круге воды
в чане, — вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею, дрожало, а темное пятно
в центре казалось неподвижным и уже не углубленным, а выпуклым. Самгин
смотрел на это пятно, ждал чего-то и соображал...
Оба молча
посмотрели в окно, как женщина прошла по двору, как ветер прижал юбку к ногам ее и воинственно поднял перо на шляпе. Она нагнулась, оправляя юбку, точно кланяясь ветру.
Лютов ткнул
в грудь свою, против сердца, указательным пальцем и повертел им, точно штопором. Неуловимого цвета, но очень блестящие глаза его
смотрели в лицо Клима неприятно щупающим взглядом; один глаз прятался
в переносье, другой забегал под висок. Они
оба усмешливо дрогнули, когда Клим сказал...
Все тихо
в доме Пшеницыной. Войдешь на дворик и будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и побегут прятаться
в углы; собака начнет скакать на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить дрова, и
оба с любопытством
посмотрят на посетителя.
И сам он как полно счастлив был, когда ум ее, с такой же заботливостью и с милой покорностью, торопился ловить
в его взгляде,
в каждом слове, и
оба зорко
смотрели: он на нее, не осталось ли вопроса
в ее глазах, она на него, не осталось ли чего-нибудь недосказанного, не забыл ли он и, пуще всего, Боже сохрани! не пренебрег ли открыть ей какой-нибудь туманный, для нее недоступный уголок, развить свою мысль?
В этой комедии или трагедии,
смотря по обстоятельствам,
оба действующие лица являются почти всегда с одинаковым характером: мучителя или мучительницы и жертвы.
Оба молчали. Она пока украдкой взглядывала на него и замечала перемены, какие произошли
в нем
в эти две-три недели: как осанка у него стала не так горда и бодра, как тускло
смотрит он
в иные минуты, как стали медленны его движения. И похудел он, и побледнел.
Она, шепотом, скрадывая некоторые слова и выражения, прочла письма и, скомкав
оба, спрятала
в карман. Татьяна Марковна выпрямилась
в кресле и опять сгорбилась, подавляя страдание. Потом пристально
посмотрела в глаза Вере.
Оба такие чистенькие, так свежо одеты; он выбрит, она
в седых буклях, так тихо говорят, так любовно
смотрят друг на друга и так им хорошо
в темных, прохладных комнатах, с опущенными шторами. И
в жизни, должно быть, хорошо!
А через четверть часа уже
оба смирно сидели, как ни
в чем не бывало, около бабушки и весело
смотрели кругом и друг на друга: он, отирая пот с лица, она, обмахивая себе платком лоб и щеки.
Но если я и вымолвил это, то
смотрел я с любовью. Говорили мы как два друга,
в высшем и полном смысле слова. Он привел меня сюда, чтобы что-то мне выяснить, рассказать, оправдать; а между тем уже все было, раньше слов, разъяснено и оправдано. Что бы я ни услышал от него теперь — результат уже был достигнут, и мы
оба со счастием знали про это и так и
смотрели друг на друга.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), —
оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал
в каюту, к карте, и возвращался. Затем
оба зорко
смотрели на
оба берега, на море,
в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался на картину, особенно на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли кучей и все жались к шведскому берегу, а мы шли почти посредине, несколько ближе к датскому.
Жар несносный; движения никакого, ни
в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и
обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами
в воде!
В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя
смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает
в прозрачные воды.
— Положим,
в богатом семействе есть сын и дочь, — продолжала она дрогнувшим голосом. —
Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой девушкой, которая нравится ему и не нравится родителям; дочь встречается с таким человеком, который нравится ей и которого ненавидят ее родители. У него является ребенок… Как
посмотрят на это отец и мать?
— Видите, господа, шутки
в сторону, — вскинулся глазами Митя и твердо
посмотрел на них
обоих.
Оба замолчали. Целую длинную минуту протянулось это молчание.
Оба стояли и все
смотрели друг другу
в глаза.
Оба были бледны. Вдруг Иван весь затрясся и крепко схватил Алешу за плечо.
В реке шумно всплеснула рыба. Я вздрогнул и
посмотрел на Дерсу. Он сидел и дремал.
В степи по-прежнему было тихо. Звезды на небе показывали полночь. Подбросив дров
в костер, я разбудил гольда, и мы
оба стали укладываться на ночь.
Я вспомнил про самку и стал искать ее глазами. Она стояла на том же месте и равнодушно
смотрела на
обоих своих поклонников, сцепившихся
в смертельной схватке. Шум борьбы постепенно удалялся. Очевидно, один олень гнал другого. Самка следовала сзади
в некотором расстоянии.
Мы вошли
в дом и сели друг подле друга. Мы молчали. Нам очень неловко было
обоим. Мы беспрестанно оглядывались,
посматривали на дверь, прислушивались. Наконец Гагин встал.
Я кивнул ему головой, не дожидаясь окончания речи, и быстрыми шагами пошел
в станционный дом.
В окно мне было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало был испуган. Минуты через три они взошли
оба, я сидел, обернувшись к окну, и не
смотрел на них.
И он,
в самом деле, потухал как-то одиноко
в своей семье. Возле него стоял его брат, его друг — Петр Васильевич. Грустно, как будто слеза еще не обсохла, будто вчера посетило несчастие, появлялись
оба брата на беседы и сходки. Я
смотрел на Ивана Васильевича, как на вдову или на мать, лишившуюся сына; жизнь обманула его, впереди все было пусто и одно утешение...
— Намеднись такая ли перестрелка
в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли
оба брата
в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают друг друга. Как вдруг столкнулись.
Смотрят друг дружке
в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
Обоим было там тепло и уютно; по целым часам ходили они обнявшись из комнаты
в комнату,
смотрели друг другу
в глаза и насмотреться не могли.
Во всяком случае обе фигуры «неверующих» подействовали на мое воображение. Фигура капитана была занимательна и красочна, фигура будущего медика — суха и неприятна.
Оба не верят. Один потому, что
смотрел в трубу, другой потому, что режет лягушек и трупы… Обе причины казались мне недостаточными.
— Поднимись сюда,
посмотри, — сказал Крыштанович. Мы
оба взялись руками за балясины, и некоторое время двое юных бродяг
смотрели с улицы
в маленький тенистый рай.
Разумеется, во всех этих случаях нельзя убить гусей много, стрелять приходится почти всегда
в лет, но при удачных выстрелах из
обоих стволов штуки три-четыре вышибить из стаи. также подъезжать к гусиным станицам или,
смотря по местности, подкрадываться из-за чего-нибудь, когда они бродят по сжатым полям и скошенным лугам, когда и горох и гречу уже обмолотили и гусям приходится подбирать кое-где насоренные зерна и даже пощипывать озимь и молодую отаву. также довольно удачно напасть на них
в полдень, узнав предварительно место, где они его проводят.
Князь быстро повернулся и
посмотрел на
обоих.
В лице Гани было настоящее отчаяние; казалось, он выговорил эти слова как-то не думая, сломя голову. Аглая
смотрела на него несколько секунд совершенно с тем же самым спокойным удивлением, как давеча на князя, и, казалось, это спокойное удивление ее, это недоумение, как бы от полного непонимания того, что ей говорят, было
в эту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.
Тот продолжал моргать глазами и утираться. Лиза пришла
в гостиную и села
в угол; Лаврецкий
посмотрел на нее, она на него
посмотрела — и
обоим стало почти жутко. Он прочел недоумение и какой-то тайный упрек на ее лице. Поговорить с нею, как бы ему хотелось, он не мог; оставаться
в одной комнате с нею, гостем
в числе других гостей, — было тяжело: он решился уйти. Прощаясь с нею, он успел повторить, что придет завтра, и прибавил, что надеется на ее дружбу.
Оба они на вид имели не более как лет по тридцати,
оба были одеты просто. Зарницын был невысок ростом, с розовыми щеками и живыми черными глазами. Он
смотрел немножко денди. Вязмитинов, напротив, был очень стройный молодой человек с бледным, несколько задумчивым лицом и очень скромным симпатичным взглядом.
В нем не было ни тени дендизма. Вся его особа дышала простотой, натуральностью и сдержанностью.
— Не сказали; я спрашивала — не сказали. Ревизию, говорят, имеем предписание произвести. Ну, да уж зато, скажу тебе, Арапка, и смеху ж было! Только спустились двое хожалых
в погреб,
смотрим, летят
оба. «Ай! ай! там Черт, говорят, сидит».
Смотрю, у одного все штаны так и располосованы. Впотьмах-то, дурак, на твоего барсука налез. Много хохотали после.
Здесь свечечка оказывалась еще бессильнее при темных
обоях комнаты. Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из густого мрака, и из одной щелки этого чехла на Помаду
смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины думы и затеяла пошутить с ним: «Вот, мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично,
в этом пыльном шалашике».
Однако я ничего не ответил на этот новый вызов. Мы
оба на минуту смолкли, но я инстинктивно почувствовал, что между нами вдруг образовалась какая-то натянутость. Я
смотрел в сторону, Осип Иваныч тоже поглядывал куда-то
в угол.
Я не раз хаживал туда
смотреть, как десяток худых и взъерошенных мальчишек
в засаленных халатах и с испитыми лицами то и дело вскакивали на деревянные рычаги, нажимавшие четырехугольные обрубки пресса, и таким образом тяжестью своих тщедушных тел вытискивали пестрые узоры
обоев.
Для набоба
оба известия были настоящим открытием, и он даже
посмотрел с недоумением на Прейна, который равнодушно пускал
в пространство синие круги дыма.
Комната имела такой вид, точно кто-то сильный,
в глупом припадке озорства, толкал с улицы
в стены дома, пока не растряс все внутри его. Портреты валялись на полу,
обои были отодраны и торчали клочьями,
в одном месте приподнята доска пола, выворочен подоконник, на полу у печи рассыпана зола. Мать покачала головой при виде знакомой картины и пристально
посмотрела на Николая, чувствуя
в нем что-то новое.
Они говорили друг другу незначительные, ненужные
обоим слова, мать видела, что глаза Павла
смотрят в лицо ей мягко, любовно. Все такой же ровный и спокойный, как всегда, он не изменился, только борода сильно отросла и старила его, да кисти рук стали белее. Ей захотелось сделать ему приятное, сказать о Николае, и она, не изменяя голоса, тем же тоном, каким говорила ненужное и неинтересное, продолжала...
— Слышишь? — толкнув
в бок голубоглазого мужика, тихонько спросил другой. Тот, не отвечая, поднял голову и снова взглянул
в лицо матери. И другой мужик тоже
посмотрел на нее — он был моложе первого, с темной редкой бородкой и пестрым от веснушек, худым лицом. Потом
оба они отодвинулись от крыльца
в сторону.