Неточные совпадения
Привалов долго
смотрел к юго-востоку, за Мохнатенькую горку, — там волнистая равнина тонула
в мутной дымке горизонта, постепенно понижаясь
в благословенные
степи Башкирии.
В реке шумно всплеснула рыба. Я вздрогнул и
посмотрел на Дерсу. Он сидел и дремал.
В степи по-прежнему было тихо. Звезды на небе показывали полночь. Подбросив дров
в костер, я разбудил гольда, и мы оба стали укладываться на ночь.
Из закоптевшей трубы столбом валил дым и, поднявшись высоко, так, что
посмотреть — шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей
степи, и черт, — нечего бы и вспоминать его, собачьего сына, — так всхлипывал жалобно
в своей конуре, что испуганные гайвороны [Гайвороны — грачи.] стаями подымались из ближнего дубового леса и с диким криком метались по небу.
Я на личном опыте хорошо знал, как дорого путнику
в степи получить такой подарок; не раз я с завистью
посматривал на проезжающих по
степи, которые что-нибудь жевали.
С каким нетерпением я ждал зимы, с каким наслаждением
смотрел в конце лета, как вянет лист на дереве и блекнет трава
в степи.
Теперь, когда старуха кончила свою красивую сказку,
в степи стало страшно тихо, точно и она была поражена силой смельчака Данко, который сжег для людей свое сердце и умер, не прося у них ничего
в награду себе. Старуха дремала. Я
смотрел на нее и думал...
Смотрел по целым он часам,
Как иногда черкес проворный,
Широкой
степью, по горам,
В косматой шапке,
в бурке черной,
К луке склонясь, на стремена
Ногою стройной опираясь,
Летал по воле скакуна,
К войне заране приучаясь.
Со свечой
в руке взошла Наталья Сергевна
в маленькую комнату, где лежала Ольга; стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи упала на столик, покрытый пестрым платком;
в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками упадал на тусклое окно и собирался перед ним
в высокий сугроб, она любила
смотреть, завернутая
в теплую шубейку, на белые
степи, серое небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки
в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Смотрел он также, как кустами,
Иль синей
степью, по горам,
Сайгаки, с быстрыми ногами,
По камням острым, по кремням,
Летят, стремнины презирая…
Иль как олень и лань младая,
Услыша пенье птиц
в кустах,
Со скал не шевелясь внимают —
И вдруг внезапно исчезают,
Взвивая вверх песок и прах.
Гаврила
смотрел ему вслед до поры, пока он не исчез
в дожде, все гуще лившем из туч тонкими, бесконечными струйками и окутывавшем
степь непроницаемой стального цвета мглой.
«Беда! — сказал он, — князя не видать!
Куда он скрылся?» — «Если хочешь знать,
Взгляни туда, где бранный дым краснее,
Где гуще пыль и смерти крик сильнее,
Где кровью облит мертвый и живой,
Где
в бегстве нет надежды никакой:
Он там! —
смотри: летит как с неба пламя;
Его шишак и конь, — вот наше знамя!
Он там! — как дух, разит и невредим,
И всё бежит иль падает пред ним!»
Так отвечал Селиму сын природы —
А лесть была чужда
степей свободы!..
Дед, приподняв на локте голову,
смотрел на противоположный берег, залитый солнцем и бедно окаймлённый редкими кустами ивняка; из кустов высовывался чёрный борт парома. Там было скучно и пусто. Серая полоса дороги уходила от реки
в глубь
степи; она была как-то беспощадно пряма, суха и наводила уныние.
Мне не хотелось спать. Я
смотрел во тьму
степи, и
в воздухе перед моими глазами плавала царственно красивая и гордая фигура Радды. Она прижала руку с прядью черных волос к ране на груди, и сквозь ее смуглые, тонкие пальцы сочилась капля по капле кровь, падая на землю огненно-красными звездочками.
«И снова уж лежит девка не шевелясь да усмехается молча. Мы
смотрим, что будет, а Лойко сидит на земле и сжал руками голову, точно боится, что она у него лопнет. А потом встал тихо да и пошел
в степь, ни на кого не глядя, Нур шепнул мне: „
Смотри за ним!“
— Побывайте
в степях,
посмотрите, — молвил Василий Борисыч. — Да… Вот что я вам, Михайло Васильич, скажу, — продолжал он, возвыся голос, — когда Христос сошел на землю и принял на себя знак рабий, восхотел он, Владыко, бедность и нищету освятить. Того ради избрал для своего рождества самое бедное место, какое было тогда на земле. И родился Царь Небесный
в тесном грязном вертепе среди скотов бессловесных… Поди теперь
в наши
степи — что ни дом, то вертеп Вифлеемский.
В 1871 году Толстой писал жене из самарских
степей, где он лечился кумысом: «Больнее мне всего за себя то, что я от нездоровья своего чувствую себя одной десятой того, что есть… На все
смотрю, как мертвый, — то самое, за что я не любил многих людей. А теперь сам только вижу, что есть, понимаю, соображаю, но не вижу насквозь с любовью, как прежде».
Она держалась обеими руками за одну веревку и, положив на них голову,
смотрела вдаль за реку, на широкую, беспредельную зеленую
степь, над которою
в синеве неба дотаивало одинокое облачко.
Никита поднял голову, подпер щеку кулаком и задумчиво
смотрел на затихавшую
степь. По этой
степи он скитался два месяца, злобный от голода и унижений, полный одним собою. Все пережитое, вся злоба и страдания казались ему теперь мелкими, и он стыдился их. Стыдился, что муки эти он переносил для самого себя, и что они так малы и ничтожны, и что
в них нет ничего, что уносило бы его вверх, прочь от земли, как этого угодника.
В это время приносят известие, что Эдмунд умер, и Лир, продолжая безумствовать, просит расстегнуть ему пуговицу, то самое, о чем он просил еще бегая по
степи, благодарит за это, велит всем
смотреть куда-то и на этих словах умирает.
Направо далеко видна
степь, над нею тихо горят звезды — и все таинственно, бесконечно далеко, точно
смотришь в глубокую пропасть; а налево над
степью навалились одна на другую тяжелые грозовые тучи, черные, как сажа; края их освещены луной, и кажется, что там горы с белым снегом на вершинах, темные леса, море; вспыхивает молния, доносится тихий гром, и кажется, что
в горах идет сражение…
Небо ясно, солнце печет. Во все стороны тускнеет просторная
степь, под теплым ветерком колышется сухая, порыжелая трава. Вдали отлогие холмы, по
степи маячат одинокие всадники-буряты, виднеются стада овец и двугорбых верблюдов. Денщик смотрителя, башкир Мохамедка, жадно
смотрит в окно с улыбкою, расплывшеюся по плоскому лицу с приплюснутым носом.
В избах замелькали огоньки горящих лучин. Ермак Тимофеевич полной грудью вдохнул
в себя прохладный воздух северной
степи, невольно поднял голову кверху и
посмотрел на темневшие вдали строгановские хоромы.
В заветном окне трепетно мелькнул огонек.