Неточные совпадения
Отъехав с версту, я уселся попокойнее и с упорным вниманием стал
смотреть на ближайший предмет перед глазами — заднюю часть пристяжной, которая
бежала с моей стороны.
— Стойте, стойте! Дайте мне разглядеть вас хорошенько, — продолжал он, поворачивая их, — какие же длинные
на вас свитки! [Верхняя одежда у южных россиян. (Прим. Н.В. Гоголя.)] Экие свитки! Таких свиток еще и
на свете не было. А
побеги который-нибудь из вас! я
посмотрю, не шлепнется ли он
на землю, запутавшися в полы.
Лонгрен выходил
на мостик, настланный по длинным рядам свай, где,
на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку,
смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий
бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению.
Увидав его выбежавшего, она задрожала, как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее
побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор,
смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть.
Он бросился
бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери
на лестнице отворены настежь, и
на площадке,
на лестнице и туда вниз — всё люди, голова с головой, все
смотрят, — но все притаились и ждут, молчат!..
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились
бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было
смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся. Соня и Полечка бросились вслед за нею.
Кабанов. Кулигин, надо, брат,
бежать, искать ее. Я, братец, знаешь, чего боюсь? Как бы она с тоски-то
на себя руки не наложила! Уж так тоскует, так тоскует, что ах!
На нее-то глядя, сердце рвется. Чего ж вы смотрели-то? Давно ль она ушла-то?
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений
смотрит: видит лодку;
Он к ней
бежит, как
на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Лариса. Но что меня заставило?.. Если дома жить нельзя, если во время страшной, смертельной тоски заставляют любезничать, улыбаться, навязывают женихов,
на которых без отвращения нельзя
смотреть, если в доме скандалы, если надо
бежать и из дому и даже из города?
Самгина сильно толкнули; это китаец, выкатив глаза, облизывая губы, пробивался к буфету. Самгин пошел за ним,
посмотрел, как торопливо, жадно китаец выпил стакан остывшего чая и, бросив
на блюдо бутербродов грязную рублевую бумажку, снова
побежал в залу. Успокоившийся писатель, наливая пиво в стакан, внушал человеку в голубом кафтане...
Через несколько минут он растянулся
на диване и замолчал; одеяло
на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они
бежали прочь. Самгин
смотрел на крупный, вздернутый нос,
на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших
на солнце шинелях. По улице деревянного городка
бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять,
на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и
смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Да, было нечто явно шаржированное и кошмарное в том, как эти полоротые бородачи, обгоняя друг друга,
бегут мимо деревянных домиков, разноголосо и крепко ругаясь, покрикивая
на ошарашенных баб, сопровождаемые их непрерывными причитаниями, воем. Почти все окна домов сконфуженно закрыты, и, наверное, сквозь запыленные стекла
смотрят на обезумевших людей деревни привыкшие к спокойной жизни сытенькие женщины, девицы, тихие старички и старушки.
Тетушка, остановясь, позвала его, он быстро
побежал вперед, а Самгин, чувствуя себя лишним, свернул
на боковую дорожку аллеи, — дорожка тянулась между молодых сосен куда-то вверх. Шел Самгин медленно,
смотрел под ноги себе и думал о том, какие странные люди окружают Марину: этот кучер, Захарий, Безбедов…
У Клима задрожали ноги, он присел
на землю, ослепленно мигая, пот заливал ему глаза; сорвав очки, он
смотрел, как во все стороны
бегут каменщики, плотники и размахивают руками.
Посмотрев на реку, где Сомова и Борис стремительно и, как по воздуху, катились, покачиваясь, к разбухшему, красному солнцу, Лидия предложила Климу
бежать за ними, но, когда они подлезли под веревку и не торопясь покатились, она крикнула...
Все тихо в доме Пшеницыной. Войдешь
на дворик и будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и
побегут прятаться в углы; собака начнет скакать
на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить дрова, и оба с любопытством
посмотрят на посетителя.
Между тем в траве все двигалось, ползало, суетилось. Вон муравьи
бегут в разные стороны так хлопотливо и суетливо, сталкиваются, разбегаются, торопятся, все равно как
посмотреть с высоты
на какой-нибудь людской рынок: те же кучки, та же толкотня, так же гомозится народ.
— Не могу не сомневаться, — перебил он, — не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все говорит. Вы
смотрите на меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо
бежать к вам, опять взглянуть
на вас, без этого я не верю. Что это?
— Я была где-то
на берегу, — продолжала Вера, — у моря, передо мной какой-то мост, в море. Я
побежала по мосту — добежала до половины;
смотрю, другой половины нет, ее унесла буря…
Потом
бежал на Волгу, садился
на обрыв или сбегал к реке, ложился
на песок,
смотрел за каждой птичкой, за ящерицей, за букашкой в кустах, и глядел в себя, наблюдая, отражается ли в нем картина, все ли в ней так же верно и ярко, и через неделю стал замечать, что картина пропадает, бледнеет и что ему как будто уже… скучно.
— В вас погибает талант; вы не выбьетесь, не выйдете
на широкую дорогу. У вас недостает упорства, есть страстность, да страсти, терпенья нет! Вот и тут,
смотрите, руки только что намечены, и неверно, плечи несоразмерны, а вы уж завертываете,
бежите показывать, хвастаться…
— Да неужто ты в самом деле что-нибудь хотел сморозить? — загадочно воскликнула она, с глубочайшим удивлением
смотря на меня, но, не дождавшись моего ответа, тоже
побежала к ним. Версилов с неприязненным, почти злобным видом встал из-за стола и взял в углу свою шляпу.
— Выходите… пожалуйста… пойдемте! — бормотал, совсем потерявшись, Ламберт, усиливаясь как-нибудь вывести Андреева из комнаты. Тот, пытливо обозрев Ламберта и догадавшись, что он уже теперь даст денег, согласился за ним последовать. Вероятно, он уже не раз подобным бесстыдным приемом выбивал из Ламберта деньги. Тришатов хотел было тоже
побежать за ними, но
посмотрел на меня и остался.
Когда наша шлюпка направилась от фрегата к берегу, мы увидели, что из деревни бросилось
бежать множество женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни. При выходе
на берег мужчины толпой старались не подпускать наших к деревне, удерживая за руки и за полы. Но им написали по-китайски, что женщины могут быть покойны, что русские съехали затем только, чтоб
посмотреть берег и погулять. Корейцы уже не мешали ходить, но только старались удалить наших от деревни.
Все это мне приходило в голову, когда я шел под тенью акаций, миртов и банианов; между ними видны кое-где пальмы. Я заходил в сторону, шевелил в кустах, разводил листья,
смотрел на ползучие растения и потом
бежал догонять товарищей.
Я
смотрел на лодки,
на японские батареи: нигде никакого движения, только две собаки мечутся взад и вперед и ищут места спрятаться, да негде:
побегут от выстрела к горам, а оттуда гонит их эхо.
Однажды он, с тремя товарищами, охотился за носорогом, выстрелил в него — зверь
побежал; они пустились преследовать его и вдруг заметили, что в стороне, под деревьями, лежат два льва и с любопытством
смотрят на бегущего носорога и
на мистера Бена с товарищами, не трогаясь с места.
Появление Половодова в театре взволновало Привалова так, что он снова опьянел. Все, что происходило дальше, было покрыто каким-то туманом. Он машинально
смотрел на сцену, где актеры казались куклами,
на партер,
на ложи,
на раек. К чему? зачем он здесь? Куда ему
бежать от всей этой ужасающей человеческой нескладицы,
бежать от самого себя? Он сознавал себя именно той жалкой единицей, которая служит только материалом в какой-то сильной творческой руке.
Привалов остался и побрел в дальний конец сцены, чтобы не встретиться с Половодовым, который торопливо
бежал в уборную вместе с Давидом. Теперь маленькая грязная и холодная уборная служила продолжением театральной сцены, и публика с такой же жадностью лезла
смотреть на последнюю агонию умиравшей певицы, как давеча любовалась ее полными икрами и бесстыдными жестами.
— Ах, самую простую вещь, Сергей Александрыч…
Посмотрите кругом, везде мертвая скука. Мужчины убивают время, по крайней мере, за картами, а женщинам даже и это плохо удается. Я иногда завидую своему мужу, который
бежит из дому, чтобы провести время у Зоси. Надеюсь, что там ему веселее, чем дома, и я нисколько не претендую
на него…
Федор Павлович узнал о смерти своей супруги пьяный; говорят,
побежал по улице и начал кричать, в радости воздевая руки к небу: «Ныне отпущаеши», а по другим — плакал навзрыд как маленький ребенок, и до того, что, говорят, жалко даже было
смотреть на него, несмотря
на все к нему отвращение.
Я шел впереди, а Дерсу — сзади. Вдруг он
бегом обогнал меня и стал внимательно
смотреть на землю. Тут только я заметил человеческие следы; они направлялись в ту же сторону, куда шли и мы.
— Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а он стоит да
смотрит… Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо
на него. Мы ему кричим:
беги,
беги,
беги… Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и
побеги… заробел, знать. Ясень-то его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, — Господь его знает… Разве сердцевина гнила была.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом
бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь
на деревьях были старые затески, они привели нас
на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно
смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
На что же мне завялый твой цветок!
Куда
бегу?
Смотри, вон села птичка
На деревце! Немножко попоет
И прочь летит: удержишь ли ее?
Вон видишь, ждут меня и ручкой манят.
Побегаем, пошутим, посмеемся,
Пошепчемся у тына под шумок,
От матушек сердитых потихоньку.
— А вот я его ужо!
Смотрите! ишь, мерзавец, шляется! Именно не идет, а шляется! Батюшки! да, никак, он
на гармонии играет!
Бегите,
бегите, отнимите у него гармонию!
Или остановится
на бегу посреди тротуара, закинет голову и начнет в самую высь всматриваться. Идут мимо простофили, видят, что человек, должно быть, что-нибудь достопримечательное высматривает, и тоже останавливаются и закидывают головы.
Смотрят,
смотрят — ничего не видать.
А. Ф. Стрельцов из любопытства
посмотреть, как
бегут его лошади, попал
на бега впервые и заинтересовался ими. Жизнь его, дотоле молчаливая, наполнилась спортивными разговорами. Он стал ездить каждый беговой день
на своей лошадке. Для ухода за лошадью дворник поставил своего родственника-мальчика, служившего при чьей-то беговой конюшне.
Конюхи из трактира к началу
бегов отвозили хозяев в полтиничные места беговой беседки, тогда еще деревянной, а сами, стоя
на шарабанах,
смотрели через забор
на бега, знали каждую лошадь, обсуждали шансы выигрыша и даже играли в тотализатор, складываясь по двугривенному — тогда еще тотализатор был рублевый.
Топот усиливается, как прилив, потом становится реже, проходит огромный инспектор, Степан Яковлевич Рущевич,
на дворе все стихает, только я все еще
бегу по двору или вхожу в опустевшие коридоры с неприятным сознанием, что я уже опоздал и что Степан Яковлевич
смотрит на меня тяжелым взглядом с высоты своего огромного роста.
— Дурак! Сейчас закроют библиотеку, — крикнул брат и, выдернув книгу,
побежал по улице. Я в смущении и со стыдом последовал за ним, еще весь во власти прочитанного, провожаемый гурьбой еврейских мальчишек.
На последних, торопливо переброшенных страницах передо мной мелькнула идиллическая картина: Флоренса замужем. У нее мальчик и девочка, и… какой-то седой старик гуляет с детыми и
смотрит на внучку с нежностью и печалью…
Приказчики стояли у магазинов и
смотрели на одуревшую толпу. Какие-то пьяные мужики
бежали по улице без шапок и орали...
Михей Зотыч
побежал на постоялый двор, купил ковригу хлеба и притащил ее в башкирскую избу. Нужно было видеть, как все кинулись
на эту ковригу, вырывая куски друг у друга. Люди обезумели от голода и бросались друг
на друга, как дикие звери. Михей Зотыч стоял,
смотрел и плакал… Слаб человек, немощен, а велика его гордыня.
Вахрушка
посмотрел на странника и оторопел. Он узнал бывшую грозу и малодушно
бежал в свою швейцарскую.
Спрятав голову под подушку, я
смотрел одним глазом
на дверь; хотелось выскочить из перины и
бежать.
Я
бегу на чердак и оттуда через слуховое окно
смотрю во тьму сада и двора, стараясь не упускать из глаз бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу, зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Она первая ее и выдала
на позор: когда в деревне услышали, что Мари воротилась, то все
побежали смотреть Мари, и чуть не вся деревня сбежалась в избу к старухе: старики, дети, женщины, девушки, все, такою торопливою, жадною толпой.
— Нашли тоже и время прийти… — ворчала та, стараясь не
смотреть на Окулка. — Народу полный кабак, а они лезут… Ты, Окулко, одурел совсем… Возьму вот, да всех в шею!.. Какой народ-то, поди уж к исправнику
побежали.
Петр Елисеич без шапки
бегом бросился к конторе и издали еще махал руками мужикам, чтобы несли больного в господский дом. Голиковский дождался, пока принесли «убившегося» в сарайную к Сидору Карпычу, и с удивлением
посмотрел на побелевшую от страха Нюрочку.