Неточные совпадения
Цитует немедленно тех и других древних
писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними
писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает
на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно
смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников.
Клим искоса взглянул
на мать, сидевшую у окна; хотелось спросить: почему не подают завтрак? Но мать
смотрела в окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он сообщил дяде, что во флигеле живет
писатель, который может рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
Самгина сильно толкнули; это китаец, выкатив глаза, облизывая губы, пробивался к буфету. Самгин пошел за ним,
посмотрел, как торопливо, жадно китаец выпил стакан остывшего чая и, бросив
на блюдо бутербродов грязную рублевую бумажку, снова побежал в залу. Успокоившийся
писатель, наливая пиво в стакан, внушал человеку в голубом кафтане...
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля
писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием
смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
Климу хотелось уйти, но он находил, что было бы неловко оставить дядю. Он сидел в углу у печки, наблюдая, как жена
писателя ходит вокруг стола, расставляя бесшумно чайную посуду и
посматривая на гостя испуганными глазами. Она даже вздрогнула, когда дядя Яков сказал...
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой женщины напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот.
Посмотрев на Марину, он увидел, что
писатель шепчет что-то ей, а она сидит все так же величественно.
Ставни окон были прикрыты, стекла — занавешены, но жена
писателя все-таки изредка подходила к окнам и, приподняв занавеску,
смотрела в черный квадрат! А сестра ее выбегала
на двор, выглядывала за ворота,
на улицу, и Клим слышал, как она, вполголоса, успокоительно сказала сестре...
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и
писатель свободен пробираться в недра гор, или опускаться в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй,
на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом
на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только
посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику.
— Смеется…
писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник —
смотрю, а
на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «
Смотри, говорю, мерзавец! любуйся! ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы, вы думали, он мне
на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
Она была уверена, что и призвание ее не в том, чтобы рожать и воспитывать детей, — она даже с гадливостью и презрением
смотрела на такое призвание, — а в том, чтобы разрушить существующий строй, сковывающий лучшие силы народа, и указать людям тот новый путь жизни, который ей указывался европейскими новейшими
писателями.
— Нет, мне неловко. Я ведь бываю у городничего, в карты иногда вместе играем… Да и вообще…
На"
писателей"-то, знаете, не очень дружелюбно
посматривают, а я здесь человек приезжий. Кончу дело и уеду отсюда.
Зато нынче порядочный
писатель и живет порядочно, не мерзнет и не умирает с голода
на чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают
на него пальцами, как
на шута; поняли, что поэт не небожитель, а человек: так же глядит, ходит, думает и делает глупости, как другие: чего ж тут
смотреть?..
Я ожидал, что вольнодумные
писатели посмотрят на Xриста не только как
на установителя религии поклонения и личного спасения (как его понимают церковники), а, выражаясь их языком, и как
на реформатора, разрушающего старые и дающего новые основы жизни, реформа которого не совершилась еще, а продолжается и до сих пор.
Темно и отчетливо бродили эти мысли по душе Бельтова, и он с завистью
смотрел на какого-нибудь германца, живущего в фортепьянах, счастливого Бетховеном и изучающего современность ex fontibus [по первоисточникам (лат.).], то есть по древним
писателям.
Писатель сидел
на широком тяжёлом табурете у большого стола, он подогнул одну ногу под себя и, упираясь локтем в стол, наклонился вперёд, покручивая ус быстрым движением пальцев. Его круглая, гладко остриженная голова была освещена огнями двух свечей, глаза
смотрели зорко, серьёзно, но куда-то далеко, через Климкова.
Писатель осторожно шагнул к нему, потом подался в сторону от него, Климков увидал дверь, в которую он вошёл, — увидал, потому что глаза
писателя смотрели на неё.
Вся пансионская молодежь признавала его превосходство, и все, кто его знал,
смотрели на Писарева как
на будущего славного
писателя; его проза и стихи превозносились не только товарищами и начальством пансиона, но и всеми; театр, литература были его призваньем, страстью, жизнью.
Поля. А я думаю, что все
писатели непременно добрые…
Посмотрела бы я
на писателя!..
Она, конечно, не может
смотреть на него иначе, как
на сына, и во всех словах о нем слышится материнское чувство, даже тогда, когда она говорит о нем как о великом
писателе.
Не
смотря на все возражения моего рассудка, дерзкая мысль сделаться
писателем поминутно приходила мне в голову. Наконец не будучи более в состоянии противиться влечению природы, я сшил себе толстую тетрадь с твердым намерением наполнить ее чем бы то ни было. Все роды поэзии (ибо о смиренной прозе я еще и не помышлял) были мною разобраны, оценены, и я непременно решился
на эпическую поэму, почерпнутую из Отечественной Истории. Не долго искал я себе героя. Я выбрал Рюрика — и принялся за работу.
Доктор Шевырев односложно успокаивал ее, а
писатель, высокий, мрачный, черноволосый, немного похожий
на покойного брата, раздраженно прохаживался по комнате, пощипывал бороду,
посматривал в окно и всем поведением своим показывал, что рассказ матери ему не нравится.
Придет, бывало, уляжется
на зеленой могиле, разложит перед собою книгу какого-нибудь латинского
писателя и читает, а то свернет книгу, подложит ее под голову да
смотрит на небо.
[Самосознание народных масс] далеко еще не вошло у нас в тот период, в котором оно должно выразить всего себя поэтическим образом;
писатели из образованного класса до сих пор почти все занимались народом, как любопытной игрушкой, вовсе не думая
смотреть на него серьезно.
И точно, слезы проливались, благородные юноши изображались в повестях десятками и, несмотря
на свою очевидную пошлость, занимали собою наших талантливейших
писателей и в общем мнении признавались за людей весьма способных и нужных.
На это были, говорят, в свое время и свои причины; но теперь мы можем
смотреть на дело немножко иначе. Требуя от людей дела, мы строже можем допрашивать всяких мечтателей, как бы ни были высоки их мечтания; и по допросе окажется, что мечтатели эти — весьма ничтожные люди.
Подробности этой встречи я описал в очерке, помещенном в одном сборнике, и повторять здесь не буду. Для меня, юноши из провинции, воспитанного в барской среде, да и для всех москвичей и иногородных из сколько-нибудь образованных сфер, Щепкин был национальной славой. Несмотря
на сословно-чиновный уклад тогдашнего общества,
на даровитых артистов, так же как и
на известных
писателей,
смотрели вовсе не сверху вниз, а, напротив, снизу вверх.
Режиссером Малого театра был тогда Богданов, старик, из отставных танцовщиков, приятель некоторых московских
писателей, служивший перед тем в провинции, толковый по-старинному, но не имевший авторитета. Он совсем и не смахивал
на закулисного человека, а
смотрел скорее помещиком из отставных военных.
О М.Л.Михайлове я должен забежать вперед, еще к годам моего отрочества в Нижнем. Он жил там одно время у своего дяди, начальника соляного правления, и уже печатался; но я, гимназистом, видел его только издали, привлеченный его необычайно некрасивой наружностью. Кажется, я еще и не
смотрел на него тогда как
на настоящего
писателя, и его беллетристические вещи (начиная с рассказа"Кружевница"и продолжая романом"Перелетные птицы") читал уже в студенческие годы.
Я
смотрел на себя, уже как
на писателя с большим университетским прошедшим, с привычкой к более серьезной работе.
Не существовало никакого общего дела, ни клуба, ни союза
писателей, а"Фонд"был только благотворительным учреждением, да и то чернышевцы и добролюбовцы вряд ли
смотрели на него дружественно.
Профессиональным
писателем он не
смотрел, а скорее помещиком; но и чиновничьего не было в нем ничего, сразу бросавшегося в глаза, ни в наружности, ни в манерах, ни в тоне, хотя он до переезда в Петербург все время состоял
на службе в провинции, в Костроме.
И вся обширная квартира в доме Краевского
на Литейной совсем не
смотрела редакцией или помещением кабинетного человека или
писателя, ушедшего в книги, в коллекции, в собирание каких-нибудь предметов искусства. В бильярдной одну зиму стоял и стол секретаря редакции. В кабинет Некрасова сотрудники проникали в одиночку; никаких общих собраний, бесед или редакционных вечеринок никогда не бывало.
В «Бахчисарайском фонтане», — как евнух
смотрит на купающихся ханских жен и ходит по их спальням. Потом еще — примечание
на первой странице «Дубровского», что у Троекурова в особом флигеле содержался гарем из крепостных девушек. И у каждого
писателя были такие тайно отмеченные в памяти места.
— Нахожу, что это черт знает, что такое. Из писательской массы выделяют двенадцать человек, — почему именно двенадцать? — и награждают их словом «почетный академик». И все считают это какой-то важной наградой и
смотрят на них среди других
писателей, как
на генералов. Не люблю генералов ни в какой области.
— Не обижайте. Ежовый у меня облик. Таким уж воспитался. А внутри у меня другое. Не все же господам понимать, что такое талант, любить художество. Вот,
смотрите, купеческая коллекция-то… А как составлена! С любовью-с… И
писатели русские все собраны. Не одни тут деньги — и любви немало. Так точно и насчет театрального искусства. Неужли хорошей девушке или женщине не идти
на сцену оттого, что в актерском звании много соблазну? Идите с Богом! — Он взял ее за руку. — Я вас отговаривать не стану.
Во всяком случае,
на них
смотрели как
на писателей, равнодушных к политическому положению Франции, баричей, дилетантов, занимающихся разными тонкостями, изучением XVIII века не с целью какой-нибудь политической и социальной пропаганды, а с брезгливым дилетантизмом людей сытых, довольных, не обращающих внимания
на то, что тогда делалось во Франции.
Он
смотрел на ней не
писателем, а каким-то итальянским тенором.
Профессиональным
писателем он совсем не
смотрел, и только его разговор, даже касаясь предметов обыденных, мелких подробностей заграничной жизни, облекался в очень литературную форму, полон был замечаний, тонко продуманных и хорошо выраженных; но и тогда уже для того, кто ищет в крупных литературных деятелях подъема высших интересов, отзывчивости
на жгучие вопросы времени, Гончаров не мог быть человеком, способным увлекать строем своей беседы.