Неточные совпадения
Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое, темное лицо с круглыми глазами ночной
птицы; под широким, тяжелым носом топырились густые, серые усы, — правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками в диван, спиною в стенку,
смотрел в потолок и ритмически сопел носом.
На нем — толстая шерстяная фуфайка, шаровары с кантом,
на ногах полосатые носки; в углу купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
Клим ничего не понял. Он и девицы прикованно
смотрели, как горбатенькая торопливо и ловко стаскивала со ступенек детей, хватая их цепкими лапками хищной
птицы, почти бросала полуголые тела
на землю, усеянную мелкой щепой.
Он молчал, гладя ее голову ладонью. Сквозь шелк ширмы, вышитой фигурами серебряных
птиц, он
смотрел на оранжевое пятно лампы, тревожно думая: что же теперь будет? Неужели она останется в Петербурге, не уедет лечиться? Он ведь не хотел, не искал ее ласк. Он только пожалел ее.
Самгин
посмотрел в окно — в небе, проломленном колокольнями церквей, пылало зарево заката и неистово метались
птицы, вышивая черным по красному запутанный узор. Самгин, глядя
на птиц, пытался составить из их суеты слова неоспоримых фраз. Улицу перешла Варвара под руку с Брагиным, сзади шагал странный еврей.
Юрин начал играть
на фисгармонии что-то торжественное и мрачное. Женщины, сидя рядом, замолчали. Орехова слушала, благосклонно покачивая головою, оттопырив губы, поглаживая колено. Плотникова, попудрив нос, с минуту
посмотрев круглыми глазами
птицы в спину музыканта, сказала тихонько...
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что глаза Варвары провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она
смотрит на него все теми же глазами ночной
птицы, которая не умеет жить днем.
— Свежо
на дворе, плечи зябнут! — сказала она, пожимая плечами. — Какая драма! нездорова, невесела, осень
на дворе, а осенью человек, как все звери, будто уходит в себя. Вон и
птицы уже улетают —
посмотрите, как журавли летят! — говорила она, указывая высоко над Волгой
на кривую линию черных точек в воздухе. — Когда кругом все делается мрачно, бледно, уныло, — и
на душе становится уныло… Не правда ли?
— А ты послушай: ведь это все твое; я твой староста… — говорила она. Но он зевал,
смотрел, какие это
птицы прячутся в рожь, как летают стрекозы, срывал васильки и пристально разглядывал мужиков, еще пристальнее слушал деревенскую тишину,
смотрел на синее небо, каким оно далеким кажется здесь.
— Я очень обрадовалась вам, брат, все
смотрела в окно, прислушиваясь к стуку экипажей… — сказала она и, наклонив голову, в раздумье, тише пошла подле него, все держа свою руку
на его плече и по временам сжимая сильно, как
птицы когти, свои тонкие пальцы.
Райский, не шевелясь,
смотрел, никем не замечаемый,
на всю эту сцену,
на девушку,
на птиц,
на девчонку.
Погуляв по северной стороне островка, где есть две красивые, как два озера, бухты, обсаженные деревьями, мы воротились в село. Охотники наши застрелили дорогой три или четыре
птицы. В селе
на берегу разостланы были циновки;
на них сидели два старика, бывшие уже у нас, и пригласили сесть и нас. Почти все жители села сбежались
смотреть на редких гостей.
Ученые с улыбкой
посматривали на нас и друг
на друга, наконец объяснили нам, что они не видали ни одной
птицы и что, конечно, мы так себе думаем, что если уж заехали в Африку, так надо и
птиц видеть.
Нехлюдов
посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности, как отнестись к ней; и отношение к ней было трудно. Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая
птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
«Узнала!» подумал он. И Нехлюдов как бы сжался, ожидая удара. Но она не узнала. Она спокойно вздохнула и опять стала
смотреть на председателя. Нехлюдов вздохнул тоже. «Ах, скорее бы», думал он. Он испытывал теперь чувство, подобное тому, которое испытывал
на охоте, когда приходилось добивать раненую
птицу: и гадко, и жалко, и досадно. Недобитая
птица бьется в ягдташе: и противно, и жалко, и хочется поскорее добить и забыть.
Хиония Алексеевна произносила этот монолог перед зеркалом, откуда
на нее
смотрело испитое, желтое лицо с выражением хищной
птицы, которой неожиданно попала в лапы лакомая добыча. Погрозив себе пальцем, почтенная дама проговорила...
Большинство
смотрело на наследника миллионов, как
на редкую
птицу.
Несколько голубовато-серых амурских кобчиков гонялись за насекомыми, делая в воздухе резкие повороты. Некоторые
птицы сидели
на кочках и равнодушно
посматривали на людей, проходивших мимо них.
При приближении нашем
птицы останавливались, пристально
смотрели на нас и затем с хриплым криком снимались с места.
— Да, хорошо! — так же тихо отвечала она, не
смотря на меня. — Если б мы с вами были
птицы, — как бы мы взвились, как бы полетели… Так бы и утонули в этой синеве… Но мы не
птицы.
Несмотря, однако ж,
на негодование, которое возбуждает в ней Васька своим поведением, она не без интереса
смотрит на игру, которую кот заводит с изловленной
птицей.
Этой одной фамилии было достаточно, чтобы весь банк встрепенулся. Приехал сам Прохоров, — это что-нибудь значило.
Птица не маленькая и недаром прилетела. Артельщики из кассы, писаря, бухгалтеры — все
смотрели на знаменитого винного короля, и все понимали, зачем он явился. Галактион не вышел навстречу, а попросил гостя к себе, в комнату правления.
Нельзя без приятного удивления и невольного участия
смотреть на быстроту, легкость и ловкость этой небольшой, красивой хищной
птицы.
То же должно сказать о стрельбе вообще всякой сидячей
птицы, кроме тетеревов и вяхирей, которые, сидя
на деревьях и
посматривая с любопытством
на рысканье собаки, оттого даже менее обращают внимания
на охотника и ближе его подпускают, всякая другая
птица, сидящая
на земле, гораздо больше боится собаки, чем приближающегося человека.
5) Если
птица летит мимо, то,
смотря по быстроте, надобно брать
на цель более или менее вперед летящей
птицы. Например, в гуся или журавля и вообще в медленно летящую
птицу метить в нос или голову, а в бекаса —
на четверть и даже
на полторы четверти вперед головы.
Нет никакого сомнения, что живописец был какой-нибудь домашний маляр, равный в искусстве нынешним малярам, расписывающим вывески
на цирюльных лавочках; но тогда я с восхищением
смотрел и
на китайцев, и
на диких американцев, и
на пальмовые деревья, и
на зверей, и
на птиц, блиставших всеми яркими цветами.
Я не только любил
смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к
птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв
на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая
на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет
на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею в траву или жниву, —
на это, пожалуй, всякий
посмотрит с удовольствием.
По небу, бледно-голубому, быстро плыла белая и розовая стая легких облаков, точно большие
птицы летели, испуганные гулким ревом пара. Мать
смотрела на облака и прислушивалась к себе. Голова у нее была тяжелая, и глаза, воспаленные бессонной ночью, сухи. Странное спокойствие было в груди, сердце билось ровно, и думалось о простых вещах…
Там, внизу, пенятся, мчатся, кричат. Но это далеко, и все дальше, потому что она
смотрит на меня, она медленно втягивает меня в себя сквозь узкие золотые окна зрачков. Так — долго, молча. И почему-то вспоминается, как однажды сквозь Зеленую Стену я тоже
смотрел в чьи-то непонятные желтые зрачки, а над Стеной вились
птицы (или это было в другой раз).
— Куда это путь изволите направлять: верно,
на птиц своих
посмотреть? — говорил Петр Михайлыч, когда капитан, выкурив трубку, брался за фуражку.
— Ну, теперь мы — вольные
птицы! — воскликнула Марья Николаевна. — Куда нам ехать —
на север,
на юг,
на восток,
на запад?
Смотрите — я как венгерский король
на коронации (она указала концом хлыста
на все четыре стороны света). Все наше! Нет, знаете что: видите, какие там славные горы — и какой лес! Поедемте туда, в горы, в горы!
Людмила же вся жила в образах: еще в детстве она, по преимуществу, любила слушать страшные сказки, сидеть по целым часам у окна и
смотреть на луну, следить летним днем за облаками, воображая в них фигуры гор, зверей,
птиц.
— Не даст! А чего бы, кажется, жалеть! Дупель —
птица вольная: ни кормить ее, ни
смотреть за ней — сама
на свой счет живет! И дупель некупленный, и баран некупленный — а вот поди ж ты! знает, ведьма, что дупель вкуснее баранины, — ну и не даст! Сгноит, а не даст! А
на завтрак что заказано?
Высокий арестант стоял спокойно и величаво. Он чувствовал, что
на него
смотрят и ждут, осрамится ли он или нет своим ответом; что надо было поддержать себя, доказать, что он действительно
птица, и показать, какая именно
птица. С невыразимым презрением скосил он глаза
на своего противника, стараясь, для большей обиды,
посмотреть на него как-то через плечо, сверху вниз, как будто он разглядывал его, как букашку, и медленно и внятно произнес...
— Ишь собачье мясо: добро ему творишь, а он все кусается! — говорил державший его, почти с любовью
смотря на злую
птицу.
Я видел также, что, хотя новая книга и не по сердцу мужику, он
смотрит на нее с уважением, прикасается к ней осторожно, словно книга способна вылететь
птицей из рук его. Это было очень приятно видеть, потому что и для меня книга — чудо, в ней заключена душа написавшего ее; открыв книгу, и я освобождаю эту душу, и она таинственно говорит со мною.
Этот крепкий, жилистый старик все знает — всю жизнь города, все тайны купцов, чиновников, полов, мещан. Он зорок, точно хищная
птица, в нем смешалось что-то волчье и лисье; мне всегда хочется рассердить его, но он
смотрит на меня издали и словно сквозь туман. Он кажется мне округленным бездонною пустотой; если подойти к нему ближе — куда-то провалишься. И я чувствую в нем нечто родственное кочегару Шумову.
Вот высунулась из окна волосатая башка лодочника Ферманова, угрюмого пьяницы; он
смотрит на солнце крошечными щелками заплывших глаз и хрюкает, точно кабан. Выбежал
на двор дед, обеими руками приглаживая рыженькие волосенки, — спешит в баню обливаться холодной водой. Болтливая кухарка домохозяина, остроносая, густо обрызганная веснушками, похожа
на кукушку, сам хозяин —
на старого, ожиревшего голубя, и все люди напоминают
птиц, животных, зверей.
Мне было приятнее
смотреть на мою даму, когда она сидела у рояля, играя, одна в комнате. Музыка опьяняла меня, я ничего не видел, кроме окна, и за ним, в желтом свете лампы, стройную фигуру женщины, гордый профиль ее лица и белые руки,
птицами летавшие по клавиатуре.
А в другой раз в сильную качку, когда
на носу их парохода стояла целая туча брызгов, он опять
смотрел, как такой же кораблик, весь наклонившись набок, летел, как
птица.
Кожемякин, провожая его, вышел
на улицу: отягощение плыли облака, точно огромные сытые
птицы; белое солнце, являясь между их широких крыльев, безрадостно
смотрело минуту
на пыльную, сухую землю и пряталось.
Он сказал только два слова Арине Васильевне: «Напрасно, матушка!» и поспешно ушел; но не вдруг воротился в спальню, а несколько времени походил один по зале, уже пустой, темной,
посмотрел в отворенные семь окон
на спящую во мраке грачовую рощу,
на темневшую вдали урему, поприще его детских забав и охот, вслушался в шум мельницы, в соловьиные свисты, в крики ночных
птиц…
«Все
смотрели с удивлением
на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя
птиц.
— Семен Иванович,
на что вы так исключительны? Есть нежные организации, для которых нет полного счастия
на земле, которые самоотверженно готовы отдать все, но не могут отдать печальный звук, лежащий
на дне их сердца, — звук, который ежеминутно готов сделаться… Надобно быть погрубее для того, чтоб быть посчастливее; мне это часто приходит в голову;
посмотрите, как невозмущаемо счастливы, например,
птицы, звери, оттого что они меньше нас понимают.
— Эстетика в жизни все, — объяснял Пепко с авторитетом сытого человека. —
Посмотри на цветы,
на окраску бабочек,
на брачное оперение
птиц,
на платье любой молоденькой девушки. Недавно я встретил Анну Петровну,
смотрю, а у нее голубенький бантик нацеплен, — это тоже эстетика. Это в пределах цветовых впечатлений, то есть в области сравнительно грубой, а за ней открывается царство звуков… Почему соловей поет?..
Гордей Евстратыч был бледен как полотно; он
смотрел на отекшее лицо Маркушки страшными, дикими глазами, выжидая, не вырвется ли еще какое-нибудь признание из этих посиневших и растрескавшихся губ. Но Маркушка умолк и лежал с закрытыми глазами как мертвый, только тряпье
на подмостках продолжало с хрипом подниматься неровными взмахами, точно под ним судорожно билась ослабевшими крыльями смертельно раненная
птица.
Все
посмотрели на крест, и опять наступила тишина. Откуда-то, вероятно из балочки, донесся грустный крик
птицы: «Сплю! сплю! сплю!..»
И вот они кружатся по земному шару туда и сюда, точно ослепленные
птицы, бессмысленно и безрадостно
смотрят на всё и нигде ничего не видят, кроме самих себя.
Ну, а тот настоящий был, из прежних… Вот, скажу тебе, такое
на свете водится, что сотни людей одного человека боятся, да еще как!..
Посмотри ты, хлопче,
на ястреба и
на цыпленка: оба из яйца вылупились, да ястреб сейчас вверх норовит, эге! Как крикнет в небе, так сейчас не то что цыплята — и старые петухи забегают… Вот же ястреб — панская
птица, а курица — простая мужичка…
Татьяна Власьевна
смотрела на него взглядом кошки
на птицу, увлечённую своим пением. В глазах у неё сверкал зелёный огонёк, губы вздрагивали. Кирик возился с бутылкой, сжимая её коленями и наклоняясь над ней. Шея у него налилась кровью, уши двигались…
Автономов говорил и мечтательными глазами
смотрел и лицо Ильи, а Лунёв, слушая его, чувствовал себя неловко. Ему показалось, что околоточный говорит о ловле
птиц иносказательно, что он намекает
на что-то. Но водянистые глаза Автономова успокоили его; он решил, что околоточный — человек не хитрый, вежливо улыбнулся и промолчал в ответ
на слова Кирика. Тому, очевидно, понравилось скромное молчание и серьёзное лицо постояльца, он улыбнулся и предложил...