Неточные совпадения
Через два часа Клим Самгин сидел
на скамье в парке санатории, пред ним в кресле
на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный
пузырь, синее лицо его, похожее
на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза
смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы
на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала
на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
— Деньги — будут. И будет газета, — говорил Дронов. Его лицо раздувалось, точно
пузырь, краснело, глаза ослепленно мигали, точно он
смотрел на огонь слишком яркий.
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и
посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем;
на спине оно отдувалось
пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает, что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
На нечаянное приключение с Катериной он, разумеется,
смотрел с самым глубоким презрением, но осиротевших
пузырей он очень любил и уже снес им какую-то детскую книжку.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные
пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было
на нее
смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная земля
на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Лоб его странно светился; брови высоко поднялись; косые глаза пристально
смотрели в черный потолок; темные губы, вздрагивая, выпускали розовые
пузыри; из углов губ, по щекам,
на шею и
на пол стекала кровь; она текла густыми ручьями из-под спины.
Устав
смотреть на него, Фома стал медленно водить глазами по комнате.
На большие гвозди, вбитые в ее стены, были воткнуты пучки газет, отчего казалось, что стены покрыты опухолями. Потолок был оклеен когда-то белой бумагой; она вздулась
пузырями, полопалась, отстала и висела грязными клочьями;
на полу валялось платье, сапоги, книги, рваная бумага… Вся комната производила такое впечатление, точно ее ошпарили кипятком.
И опять с моими глазами сделалось что-то, как утром, когда я
смотрел на Тита. Фигура Бел_и_чки то приближалась, то удалялась, странно расплываясь и меняя очертания… Довольное, упитанное лицо, с «жировыми отложениями и пигментацией…» Одно только это лицо, плавающее в сочных звуках собственного голоса… Еще минута, и передо мной плавал вместо лица благополучный
пузырь, ведущий «идеальное» существование… И вдруг это созерцание прервалось железным скрежетом, холодящим душу и вызывающим содрогание.
Тело грузно свалилось со стола и грузно стукнулось волосатым затылком. Павел наклонился и
посмотрел на него: голый высокий живот еще вздымался, и Павел ткнул в него ножом, как в
пузырь, из которого нужно выпустить воздух. Потом Павел выпрямился и с ножом в руке, весь красный, как мясник, с разорванною в драке губою, обернулся к двери.
Солдаты молча
смотрели. Беспалов метался
на земле, грудь тяжело дышала, как туго работающие мехи. Творилось странное и страшное: красивое, худощавое лицо Беспалова
на глазах распухало и раздувалось, распухала и шея и все тело. Как будто кто-то накачивал его изнутри воздухом.
На дне окопа в тоске ерзало теперь чужое, неуклюже-толстое лицо, глаза исчезли, и только узенькие щелки темнели меж беловатых
пузырей вздувшихся век.