Неточные совпадения
Уже совсем стемнело, и
на юге, куда он
смотрел, не было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в
саду каплям и
смотрел на знакомый ему треугольник звезд и
на проходящий в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный путь, но и яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись
на тех же местах.
Иногда он останавливался перед какою-нибудь изукрашенною в зелени дачей,
смотрел в ограду, видел вдали,
на балконах и
на террасах, разряженных женщин и бегающих в
саду детей.
Одинцова раза два — прямо, не украдкой —
посмотрела на его лицо, строгое и желчное, с опущенными глазами, с отпечатком презрительной решимости в каждой черте, и подумала: «Нет… нет… нет…» После обеда она со всем обществом отправилась в
сад и, видя, что Базаров желает заговорить с нею, сделала несколько шагов в сторону и остановилась.
К этой неприятной для него задаче он приступил у нее
на дому, в ее маленькой уютной комнате. Осенний вечер сумрачно
смотрел в окна с улицы и в дверь с террасы; в
саду, под красноватым небом, неподвижно стояли деревья, уже раскрашенные утренними заморозками.
На столе, как всегда, кипел самовар, — Марина, в капоте в кружевах, готовя чай, говорила, тоже как всегда, — спокойно, усмешливо...
В
саду стало тише, светлей, люди исчезли, растаяли; зеленоватая полоса лунного света отражалась черною водою пруда, наполняя
сад дремотной, необременяющей скукой. Быстро подошел человек в желтом костюме, сел рядом с Климом, тяжко вздохнув, снял соломенную шляпу, вытер лоб ладонью,
посмотрел на ладонь и сердито спросил...
— Анфимьевну-то вам бы скорее
на кладбище, а то — крысы ее портят. Щеки выели, даже
смотреть страшно. Сыщика из
сада товарищи давно вывезли, а Егор Васильич в сарае же. Стену в сарае поправил я. Так что все в порядке. Никаких следов.
В
саду,
на зеленой скамье, под яблоней, сидела Елизавета Спивак, упираясь руками о скамью, неподвижная, как статуя; она
смотрела прямо пред собою, глаза ее казались неестественно выпуклыми и гневными, а лицо, в мелких пятнах света и тени, как будто горело и таяло.
Повинуясь странному любопытству и точно не веря доктору, Самгин вышел в
сад, заглянул в окно флигеля, — маленький пианист лежал
на постели у окна, почти упираясь подбородком в грудь; казалось, что он, прищурив глаза, утонувшие в темных ямах, непонятливо
смотрит на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился в городском
саду и оттуда
посмотрел на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов.
Сад был тоже набит людями, образовав тесные группы, они тревожно ворчали;
на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Самгин пробовал убедить себя, что в отношении людей к нему как герою есть что-то глупенькое, смешное, но не мог не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он заметил, что
на улицах и в городском
саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то люди
смотрят на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
Он был как будто один в целом мире; он
на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал
на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил
на голубятню, забирался в глушь
сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и
смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Она подходила то к одному, то к другому окну, задумчиво
смотрела на дорогу, потом с другой стороны в
сад, с третьей
на дворы. Командовали всей прислугой и распоряжались Василиса и Яков, а Савелий управлялся с дворней.
Он пожимал плечами, как будто озноб пробегал у него по спине, морщился и, заложив руки в карманы, ходил по огороду, по
саду, не замечая красок утра, горячего воздуха, так нежно ласкавшего его нервы, не
смотрел на Волгу, и только тупая скука грызла его. Он с ужасом видел впереди ряд длинных, бесцельных дней.
Бабушка с княгиней пила кофе, Райский
смотрел на комнаты,
на портреты,
на мебель и
на весело глядевшую в комнаты из
сада зелень; видел расчищенную дорожку, везде чистоту, чопорность, порядок: слушал, как во всех комнатах попеременно пробили с полдюжины столовых, стенных, бронзовых и малахитовых часов; рассматривал портрет косого князя, в красной ленте, самой княгини, с белой розой в волосах, с румянцем, живыми глазами, и сравнивал с оригиналом.
Было тихо, кусты и деревья едва шевелились, с них капал дождь. Райский обошел раза три
сад и прошел через огород, чтоб
посмотреть, что делается в поле и
на Волге.
Вскоре бабушка с Марфенькой и подоспевшим Викентьевым уехали
смотреть луга, и весь дом утонул в послеобеденном сне. Кто ушел
на сеновал, кто растянулся в сенях, в сарае; другие, пользуясь отсутствием хозяйки, ушли в слободу, и в доме воцарилась мертвая тишина. Двери и окна отворены настежь, в
саду не шелохнется лист.
Так она волновалась,
смотрела пристально и подозрительно
на Веру, когда та приходила к обеду и к чаю, пробовала было последить за ней по
саду, но та, заметив бабушку издали, прибавляла шагу и была такова!
Идет ли она по дорожке
сада, а он сидит у себя за занавеской и пишет, ему бы сидеть, не поднимать головы и писать; а он, при своем желании до боли не показать, что замечает ее, тихонько, как шалун, украдкой, поднимет уголок занавески и следит, как она идет, какая мина у ней,
на что она
смотрит, угадывает ее мысль. А она уж, конечно, заметит, что уголок занавески приподнялся, и угадает, зачем приподнялся.
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены ужасом. В народе, как всегда в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь в белом, блуждает по лесу, взбирается иногда
на обрыв,
смотрит на жилые места и исчезает. От суеверного страха ту часть
сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
Только одна девочка, лет тринадцати и, сверх ожидания, хорошенькая, вышла из
сада на дорогу и смело, с любопытством, во все глаза
смотрела на нас, как
смотрят бойкие дети.
Здесь пока, до начала горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами,
смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи, как будто с закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие деревья и цветники, неудачная претензия
на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста, не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Дорогой навязавшийся нам в проводники малаец принес нам винограду. Мы пошли назад все по
садам, между огромными дубами, из рытвины в рытвину, взобрались
на пригорок и, спустившись с него, очутились в городе. Только что мы вошли в улицу, кто-то сказал: «
Посмотрите на Столовую гору!» Все оглянулись и остановились в изумлении: половины горы не было.
В одном месте кроется целый лес в темноте, а тут вдруг обольется ярко лучами солнца, как золотом, крутая окраина с
садами. Не знаешь,
на что
смотреть, чем любоваться; бросаешь жадный взгляд всюду и не поспеваешь следить за этой игрой света, как в диораме.
Он перешел
на другую сторону и, вдыхая влажную свежесть и хлебный запах давно ждавшей дождя земли,
смотрел на мимо бегущие
сады, леса, желтеющие поля ржи, зеленые еще полосы овса и черные борозды темно-зеленого цветущего картофеля.
Нехлюдов
смотрел на освещенный луной
сад и крышу и
на тень тополя и вдыхал живительный свежий воздух.
Распахнув окно, Половодов
посмотрел в
сад,
на аллеи из акаций и тополей,
на клумбы и беседки, но это было все не то: он был слишком взволнован, чтобы любоваться природой.
Она
смотрела на него и, по-видимому, ждала, что он предложит ей пойти в
сад, но он молчал.
В городе он пообедал, погулял в
саду, потом как-то само собой пришло ему
на память приглашение Ивана Петровича, и он решил сходить к Туркиным,
посмотреть, что это за люди.
Часто, гуляя по
саду, она вдруг бледнела и, смущенная или встревоженная изнутри, отвечала рассеянно и торопилась домой; я именно в эти минуты любил
смотреть на нее.
— Мала птичка, да ноготок востер. У меня до француза в Москве целая усадьба
на Полянке была, и дом каменный, и
сад, и заведения всякие, ягоды, фрукты, все свое. Только птичьего молока не было. А воротился из Юрьева,
смотрю — одни закопченные стены стоят. Так, ни за нюх табаку спалили. Вот он, пакостник, что наделал!
В этот промежуток дня наш двор замирал. Конюхи от нечего делать ложились спать, а мы с братом слонялись по двору и
саду,
смотрели с заборов в переулок или
на длинную перспективу шоссе, узнавали и делились новостями… А солнце, подымаясь все выше, раскаляло камни мощеного двора и заливало всю нашу усадьбу совершенно обломовским томлением и скукой…
Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все
смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому
саду, как упадут
на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!
Слева
сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей
на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно
смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей леса вдали; по полю целый день двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Я бегу
на чердак и оттуда через слуховое окно
смотрю во тьму
сада и двора, стараясь не упускать из глаз бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу, зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Осторожно вынув раму, дед понес ее вон, бабушка распахнула окно — в
саду кричал скворец, чирикали воробьи; пьяный запах оттаявшей земли налился в комнату, синеватые изразцы печи сконфуженно побелели,
смотреть на них стало холодно. Я слез
на пол с постели.
Но главное, что угнетало меня, — я видел, чувствовал, как тяжело матери жить в доме деда; она всё более хмурилась,
смотрела на всех чужими глазами, она подолгу молча сидела у окна в
сад и как-то выцветала вся.
Уже самовар давно фыркает
на столе, по комнате плавает горячий запах ржаных лепешек с творогом, — есть хочется! Бабушка хмуро прислонилась к притолоке и вздыхает, опустив глаза в пол; в окно из
сада смотрит веселое солнце,
на деревьях жемчугами сверкает роса, утренний воздух вкусно пахнет укропом, смородиной, зреющими яблоками, а дед всё еще молится, качается, взвизгивает...
В
саду дела мои пошли хорошо: я выполол, вырубил косарем бурьян, обложил яму по краям, где земля оползла, обломками кирпичей, устроил из них широкое сиденье, —
на нем можно было даже лежать. Набрал много цветных стекол и осколков посуды, вмазал их глиной в щели между кирпичами, — когда в яму
смотрело солнце, всё это радужно разгоралось, как в церкви.
Деревенские мальчики, которых приглашали в усадьбу, дичились и не могли свободно развернуться. Кроме непривычной обстановки, их немало смущала также и слепота «панича». Они пугливо
посматривали на него и, сбившись в кучу, молчали или робко перешептывались друг с другом. Когда же детей оставляли одних в
саду или в поле, они становились развязнее и затевали игры, но при этом оказывалось, что слепой как-то оставался в стороне и грустно прислушивался к веселой возне товарищей.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась
на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов
на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью в
сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением
смотря на князя и
на мать.
Глафира Петровна, которая только что выхватила чашку бульону из рук дворецкого, остановилась,
посмотрела брату в лицо, медленно, широко перекрестилась и удалилась молча; а тут же находившийся сын тоже ничего не сказал, оперся
на перила балкона и долго глядел в
сад, весь благовонный и зеленый, весь блестевший в лучах золотого весеннего солнца.
Окна парадных комнат дома выходили
на гору,
на которой был разбит новый английский
сад, и под ней катилась светлая Рыбница, а все жилые и вообще непарадные комнаты
смотрели на двор.
В этот
сад выходили два окна залы (два другие окна этой комнаты выходили
на берег речки, за которою кончался город и начинался бесконечный заливной луг), да в этот же
сад смотрели окна маленькой гостиной с стеклянною дверью и угловой комнаты, бывшей некогда спальнею смотрительши, а нынче будуаром, кабинетом и спальнею ее дочери.
Я сейчас попросился гулять в
сад вместе с сестрой; мать позволила, приказав не подходить к реке, чего именно я желал, потому что отец часто разговаривал со мной о своем любезном Бугуруслане и мне хотелось
посмотреть на него поближе.
Один раз, сидя
на окошке (с этой минуты я все уже твердо помню), услышал я какой-то жалобный визг в
саду; мать тоже его услышала, и когда я стал просить, чтобы послали
посмотреть, кто это плачет, что, «верно, кому-нибудь больно» — мать послала девушку, и та через несколько минут принесла в своих пригоршнях крошечного, еще слепого, щеночка, который, весь дрожа и не твердо опираясь
на свои кривые лапки, тыкаясь во все стороны головой, жалобно визжал, или скучал, как выражалась моя нянька.
Прошло четыре томительных дня. Я грустно ходил по
саду и с тоской
смотрел по направлению к горе, ожидая, кроме того, грозы, которая собиралась над моей головой. Что будет, я не знал, но
на сердце у меня было тяжело. Меня в жизни никто еще не наказывал; отец не только не трогал меня пальцем, но я от него не слышал никогда ни одного резкого слова. Теперь меня томило тяжелое предчувствие.
Иногда обычный репертуар дня видоизменялся, и мы отправлялись
смотреть парижские"редкости". Ездили в Jardin des plantes [Ботанический
сад] и в Jardin d'acclimatation, [Зоологический
сад] лазили
на Вандомскую колонну, побывали в Musee Cluny и, наконец, посетили Луврский музей. Но тут случился новый казус: увидевши Венеру Милосскую, Захар Иваныч опять вклепался и стал уверять, что видел ее в Кашине. Насилу мы его увели.
— Я ждала, ждала вас, — проговорила она шепотом, попеременно обеими руками стискивая его руку. — Ступайте в
сад; она там.
Смотрите же: я
на вас надеюсь!
И вот тогда-то я ложился
на свою постель, лицом к
саду, и, закрывшись, сколько возможно было, от комаров и летучих мышей,
смотрел в
сад, слушал звуки ночи и мечтал о любви и счастии.
Не довольствуясь этим, некоторые из них убежали в
сад, влезли
на балкой и оттуда
смотрели в гостиную.