Неточные совпадения
Уж не раз испытав
с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он
посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья
земли, налипавшей на каждой ноге, слез
с лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
Он
посмотрел на меня
с удивлением, проворчал что-то сквозь зубы и начал рыться в чемодане; вот он вынул одну тетрадку и бросил ее
с презрением на
землю; потом другая, третья и десятая имели ту же участь: в его досаде было что-то детское; мне стало смешно и жалко…
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода
с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите
землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон
смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
Представляя, что она рвет
с дерева какие-то американские фрукты, Любочка сорвала на одном листке огромной величины червяка,
с ужасом бросила его на
землю, подняла руки кверху и отскочила, как будто боясь, чтобы из него не брызнуло чего-нибудь. Игра прекратилась: мы все, головами вместе, припали к
земле —
смотреть эту редкость.
Минуты две продолжалось молчание. Он сидел потупившись и
смотрел в
землю; Дунечка стояла на другом конце стола и
с мучением
смотрела на него. Вдруг он встал...
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и
смотрел в
землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот.
С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
— Чего дрыхнешь! — вскричала она,
с отвращением
смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в
землю.
—
Посмотри, — сказал вдруг Аркадий, — сухой кленовый лист оторвался и падает на
землю; его движения совершенно сходны
с полетом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мертвое — сходно
с самым веселым и живым.
На площади становилось все тише, напряженней. Все головы поднялись вверх, глаза ожидающе
смотрели в полукруглое ухо колокольни, откуда были наклонно высунуты три толстые балки
с блоками в них и, проходя через блоки, спускались к
земле веревки, привязанные к ушам колокола.
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как
земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин
смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече
с таким барином…
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна
с той отчетливой ясностью, которая многое на
земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома
смотрели друг на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом
с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно
смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на
земле и в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.
Город уже проснулся, трещит,
с недостроенного дома снимают леса, возвращается
с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно
смотрят на людей, которых учат ходить по
земле плечо в плечо друг
с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом
с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку
с национальным флагом.
Задумывается ребенок и все
смотрит вокруг: видит он, как Антип поехал за водой, а по
земле, рядом
с ним, шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего, и бочка казалась
с дом величиной, а тень лошади покрыла собой весь луг, тень шагнула только два раза по лугу и вдруг двинулась за гору, а Антип еще и со двора не успел съехать.
С таким же немым, окаменелым ужасом, как бабушка, как новгородская Марфа, как те царицы и княгини — уходит она прочь, глядя неподвижно на небо, и, не оглянувшись на столп огня и дыма, идет сильными шагами, неся выхваченного из пламени ребенка, ведя дряхлую мать и взглядом и ногой толкая вперед малодушного мужа, когда он, упав, грызя
землю,
смотрит назад и проклинает пламя…
Все люди на дворе, опешив за работой,
с разинутыми ртами глядели на Райского. Он сам почти испугался и
смотрел на пустое место: перед ним на
земле были только одни рассыпанные зерна.
Кто знает что-нибудь о Корее? Только одни китайцы занимаются отчасти ею, то есть берут
с нее годичную дань, да еще японцы ведут небольшую торговлю
с нею; а между тем
посмотрите, что отец Иакинф рассказывает во 2-й части статистического описания Манчжурии, Монголии и проч. об этой
земле, занимающей 8° по меридиану.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и
смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья
с водой,
земля с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
—
Посмотрите, пожалуйста, какова парочка! — кричал «Моисей», точно вынырнув откуда-то из-под
земли. — Видели Зосю, как она шла
с Лоскутовым? Ха-ха…
Но когда мальчик через две недели помер от молочницы, то сам его уложил в гробик,
с глубокою тоской
смотрел на него и, когда засыпали неглубокую маленькую его могилку, стал на колени и поклонился могилке в
землю.
Она вся вздрогнула,
посмотрела пристально секунду, страшно побледнела, ну как скатерть, и вдруг, тоже ни слова не говоря, не
с порывом, а мягко так, глубоко, тихо, склонилась вся и прямо мне в ноги — лбом до
земли, не по-институтски, по-русски!
— И верю, что веришь и искренно говоришь. Искренно
смотришь и искренно говоришь. А Иван нет. Иван высокомерен… А все-таки я бы
с твоим монастырьком покончил. Взять бы всю эту мистику да разом по всей русской
земле и упразднить, чтоб окончательно всех дураков обрезонить. А серебра-то, золота сколько бы на монетный двор поступило!
— Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на
земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или
с ума сойдет
с горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден в этом, когда теперь на него
смотрю!
— Ты, может быть, сам масон! — вырвалось вдруг у Алеши. — Ты не веришь в Бога, — прибавил он, но уже
с чрезвычайною скорбью. Ему показалось к тому же, что брат
смотрит на него
с насмешкой. — Чем же кончается твоя поэма? — спросил он вдруг,
смотря в
землю, — или уж она кончена?
Часа через полтора могила была готова. Рабочие подошли к Дерсу и сняли
с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на
землю и озарил лицо покойного. Оно почти не изменилось. Раскрытые глаза
смотрели в небо; выражение их было такое, как будто Дерсу что-то забыл и теперь силился вспомнить. Рабочие перенесли его в могилу и стали засыпать
землею.
Староверы Бортниковы жили зажиточно, повинностей государственных не несли,
земли распахивали мало, занимались рыболовством и соболеванием и на свое пребывание здесь
смотрели как на временное. Они не хотели, чтобы мы шли в горы, и неохотно делились
с нами сведениями об окрестностях.
Старик вытянул свою темно-бурую, сморщенную шею, криво разинул посиневшие губы, сиплым голосом произнес: «Заступись, государь!» — и снова стукнул лбом в
землю. Молодой мужик тоже поклонился. Аркадий Павлыч
с достоинством
посмотрел на их затылки, закинул голову и расставил немного ноги.
Он опять прикорнул перед огнем. Садясь на
землю, уронил он руку на мохнатый затылок одной из собак, и долго не поворачивало головы обрадованное животное,
с признательной гордостью
посматривая сбоку на Павлушу.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше; а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот как далеко видно…
Смотришь,
смотришь, ах ты, право! Ну, здесь точно
земля лучше: суглинок, хороший суглинок, говорят крестьяне; да
с меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них
с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно
смотрел под ноги. Порой он нагибался к
земле и разбирал листву руками.
В походе Дерсу всегда внимательно
смотрел себе под ноги; он ничего не искал, но делал это просто так, по привычке. Один раз он нагнулся и поднял
с земли палочку. На ней были следы удэгейского ножа. Место среза давно уже почернело.
Стрелки шли впереди, а я немного отстал от них. За поворотом они увидали на протоке пятнистых оленей — телка и самку. Загурский стрелял и убил матку. Телок не убежал; остановился и недоумевающе
смотрел, что люди делают
с его матерью и почему она не встает
с земли. Я велел его прогнать. Трижды Туртыгин прогонял телка, и трижды он возвращался назад. Пришлось пугнуть его собаками.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно
смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз
с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на
землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на
землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские
земли, везде сближался со всеми классами, в каждой
земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился
с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он
посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те
земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую
землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
На далеком северо — востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на востоке от того места,
с которого
смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же юго — восточном направлении, длинный и широкий залив; на юге далеко идет
земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее западную границу.
Началась обедня, домашние певчие пели на крылосе, Кирила Петрович сам подтягивал, молился, не
смотря ни направо, ни налево, и
с гордым смирением поклонился в
землю, когда дьякон громогласно упомянул и о зиждителе храма сего.
Девочка не думала идти, а все жалобно
смотрела; я просил ямщика не обижать ее, он взял ее тихо в охапку и поставил на
землю. Она расплакалась, и я готов был плакать
с нею.
Хозяйство Савельцевых окончательно процвело. Обездолив крестьян, старик обработывал уже значительное количество
земли, и доходы его росли
с каждым годом.
Смотря на него, и соседи стали задумываться, а многие начали даже ездить к нему под предлогом поучиться, а в сущности — в надежде занять денег. Но Абрам Семеныч, несмотря на предлагаемый высокий процент, наотрез всем отказывал.
— А! — сказала тетушка и
посмотрела пристально на Ивана Федоровича, который, покраснев, потупил глаза в
землю. Новая мысль быстро промелькнула в ее голове. — Ну, что ж? — спросила она
с любопытством и живо, — какие у ней брови?
Сидит человек на скамейке на Цветном бульваре и
смотрит на улицу, на огромный дом Внукова. Видит, идут по тротуару мимо этого дома человек пять, и вдруг — никого! Куда они девались?..
Смотрит — тротуар пуст… И опять неведомо откуда появляется пьяная толпа, шумит, дерется… И вдруг исчезает снова… Торопливо шагает будочник — и тоже проваливается сквозь
землю, а через пять минут опять вырастает из
земли и шагает по тротуару
с бутылкой водки в одной руке и со свертком в другой…
За вечно запертыми воротами был огромнейший двор, внутри которого — ряд зданий самого трущобного вида. Ужас берет, когда
посмотришь на сводчатые входы
с идущими под
землю лестницами, которые вели в подвальные этажи
с окнами, забитыми железными решетками.
Когда она лежала на
земле, я
смотрел и на нее, и на образовавшийся таким образом пролет над воротами
с таким же чувством, как и на странную фигуру Коляновского.
Наконец этот «вечер» кончился. Было далеко за полночь, когда мы
с братом проводили барышень до их тележки. Вечер был темный, небо мутное, первый снег густо белел на
земле и на крышах. Я, без шапки и калош, вышел, к нашим воротам и
смотрел вслед тележке, пока не затих звон бубенцов.
Галактион объяснил, и писарь только развел руками. Да, хитрая штучка, и без денег и
с деньгами. Видно, не старые времена, когда деньги в
землю закапывали да по подпольям прятали. Вообще умственно. Писарь начинал
смотреть теперь на Галактиона
с особенным уважением, как на человека, который из ничего сделает, что захочет. Ловкий мужик, нечего оказать.
Много раз сидел я на дереве над забором, ожидая, что вот они позовут меня играть
с ними, — а они не звали. Мысленно я уже играл
с ними, увлекаясь иногда до того, что вскрикивал и громко смеялся, тогда они, все трое,
смотрели на меня, тихонько говоря о чем-то, а я, сконфуженный, спускался на
землю.
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался
с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в
землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно
смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами,
с тяжелой синей тучей леса вдали; по полю целый день двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Это был высокий, сухой и копченый человек, в тяжелом тулупе из овчины,
с жесткими волосами на костлявом, заржавевшем лице. Он ходил по улице согнувшись, странно качаясь, и молча, упорно
смотрел в
землю под ноги себе. Его чугунное лицо,
с маленькими грустными глазами, внушало мне боязливое почтение, — думалось, что этот человек занят серьезным делом, он чего-то ищет, и мешать ему не надобно.
Осторожно вынув раму, дед понес ее вон, бабушка распахнула окно — в саду кричал скворец, чирикали воробьи; пьяный запах оттаявшей
земли налился в комнату, синеватые изразцы печи сконфуженно побелели,
смотреть на них стало холодно. Я слез на пол
с постели.
С высокого берега
смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку ведет жестокую борьбу
с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону, гнуться до
земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
Но есть родники совсем другого рода, которые выбиваются из
земли в самых низких, болотистых местах и образуют около себя ямки или бассейны
с водой, большей или меньшей величины,
смотря по местоположению: из них текут ручьи.