Неточные совпадения
Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю
ночь снились какие-то две необыкновенные крысы.
— А я, брат, — говорил Ноздрев, — такая мерзость лезла всю
ночь, что гнусно рассказывать, и во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал. Представь:
снилось, что меня высекли, ей-ей! и, вообрази, кто? Вот ни за что не угадаешь: штабс-ротмистр Поцелуев вместе с Кувшинниковым.
— Ох, не припоминай его, бог с ним! — вскрикнула она, вся побледнев. — Еще третьего дня всю
ночь мне
снился окаянный. Вздумала было на
ночь загадать на картах после молитвы, да, видно, в наказание-то Бог и наслал его. Такой гадкий привиделся; а рога-то длиннее бычачьих.
Все это я выдумал, потому что решительно не помнил, что мне
снилось в эту
ночь; но когда Карл Иваныч, тронутый моим рассказом, стал утешать и успокаивать меня, мне казалось, что я точно видел этот страшный сон, и слезы полились уже от другой причины.
В лихорадке и в бреду провела всю
ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей
снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным лицом, с горящими глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
— Я счастлива! — шептала она, окидывая взглядом благодарности свою прошедшую жизнь, и, пытая будущее, припоминала свой девический сон счастья, который ей
снился когда-то в Швейцарии, ту задумчивую, голубую
ночь, и видела, что сон этот, как тень, носится в жизни.
— Все! я узнаю из твоих слов себя: и мне без тебя нет дня и жизни,
ночью снятся все какие-то цветущие долины. Увижу тебя — я добр, деятелен; нет — скучно, лень, хочется лечь и ни о чем не думать… Люби, не стыдись своей любви…
Ей стал
сниться другой сон, не голубая
ночь, открывался другой край жизни, не прозрачный и праздничный, в затишье, среди безграничного обилия, наедине с ним…
Он проворно стер написанное рукавом. Это слово
снилось ему
ночью, написанное огнем на стенах, как Бальтазару на пиру.
Потом Обломову
приснилась другая пора: он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни
ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Всю ту
ночь снилась мне рулетка, игра, золото, расчеты.
И поглядел на нее Максим Иванович мрачно, как
ночь: «Подожди, говорит: он, почитай, весь год не приходил, а в сию
ночь опять
приснился».
— Это вы, чтоб без меня уехать? Да я от вас теперь не отстану. Недаром мне всю
ночь игра
снилась. Едем, едем! — вскрикивал я, точно вдруг нашел всему разгадку.
Когда я ехал сюда, вы всю
ночь снились мне в вагоне.
Под этим небом, в этом воздухе носятся фантастические призраки; под крыльями таких
ночей только
снятся жаркие сны и необузданные поэтические грезы о нисхождении Брамы на землю, о жаркой любви богов к смертным — все эти страстные образы, в которых воплотилось чудовищное плодородие здешней природы.
Целую
ночь снилась Привалову голодная Бухтарма. Он видел грязных, голодных женщин, видел худых, как скелеты, детей… Они не протягивали к нему своих детских ручек, не просили, не плакали. Только длинная шея Урукая вытянулась еще длиннее, и с его губ сорвались слова упрека...
Ах, я вам один мой смешной сон расскажу: мне иногда во сне
снятся черти, будто
ночь, я в моей комнате со свечкой, и вдруг везде черти, во всех углах, и под столом, и двери отворяют, а их там за дверями толпа, и им хочется войти и меня схватить.
Слушаю я вас, и мне мерещится… я, видите, вижу иногда во сне один сон… один такой сон, и он мне часто
снится, повторяется, что кто-то за мной гонится, кто-то такой, которого я ужасно боюсь, гонится в темноте,
ночью, ищет меня, а я прячусь куда-нибудь от него за дверь или за шкап, прячусь унизительно, а главное, что ему отлично известно, куда я от него спрятался, но что он будто бы нарочно притворяется, что не знает, где я сижу, чтобы дольше промучить меня, чтобы страхом моим насладиться…
Слово «надрыв», только что произнесенное госпожой Хохлаковой, заставило его почти вздрогнуть, потому что именно в эту
ночь, полупроснувшись на рассвете, он вдруг, вероятно отвечая своему сновидению, произнес: «Надрыв, надрыв!»
Снилась же ему всю
ночь вчерашняя сцена у Катерины Ивановны.
Ночью мне
приснился страшный сон: будто маменька упрекает меня в неблагодарности и говорит правду, но такую ужасную правду, что я начала стонать.
Ночью даже
приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и входят они к ней в комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
Однажды
ночью мне
приснился яркий и тяжелый сон.
В таком настроении одной
ночью или, вернее, перед утром, мне
приснилось, будто я очутился в узком пустом переулке. Домов не было, а были только высокие заборы. Над ними висели мутные облака, а внизу лежал белый снег, пушистый и холодный. На снегу виднелась фигурка девочки в шубке, крытой серым сукном и с белым кроличьим воротником. И казалось — плакала.
Проснулся, переполненный тем же ощущением, как в то утро, когда мне
приснился Бродский, который
ночью уехал.
Когда с мальчика, начитавшегося Майн-Рида, падает
ночью одеяло, он зябнет, и тогда ему
снится именно такое море.
— Что тебе
снилось в эту
ночь? — спрашивает наконец смотритель.
— Почему? Не знаешь почему? Он свет видал, свою матку помнит. Понял ты: заснет
ночью, она к нему во сне и приходит… Только она старая теперь, а
снится ему все молодая… А тебе
снится ли?
Она мне теперь во сне
снится каждую
ночь: всё, что она с другим надо мной смеется.
В эту самую минуту происходило то, что
снилось ему в эти два месяца только по
ночам, в виде кошмара, и леденило его ужасом, сжигало стыдом: произошла наконец семейная встреча его родителя с Настасьей Филипповной.
— Нельзя будет; я уверен, что я от страха заговорю и от страха разобью вазу. Может быть, я упаду на гладком полу, или что-нибудь в этом роде выйдет, потому что со мной уж случалось; мне это будет
сниться всю
ночь сегодня; зачем вы заговорили!
— Не знаю, мне
ночью снилось сегодня, что меня задушил мокрою тряпкой… один человек… ну, я вам скажу кто: представьте себе — Рогожин! Как вы думаете, можно задушить мокрою тряпкой человека?
Стало, знаете, даже думаться, даже
ночью приснилось.
— Мне самой на вас смотреть хочется, — сказала она. — Я вас вчера во сне видела и сегодня
ночью увижу… вы мне часто
снитесь… всякую
ночь…
А мне ты
снилась чуть не каждую
ночь, и каждую
ночь ты ко мне приходила, и я над тобой плакал, а один раз ты, как маленькая, пришла, помнишь, когда еще тебе только десять лет было и ты на фортепьяно только что начинала учиться, — пришла в коротеньком платьице, в хорошеньких башмачках и с ручками красненькими… ведь у ней красненькие такие ручки были тогда, помнишь, Аннушка? — пришла ко мне, на колени села и обняла меня…
Странный и страшный сон мне
приснился в эту самую
ночь. Мне чудилось, что я вхожу в низкую темную комнату… Отец стоит с хлыстом в руке и топает ногами; в углу прижалась Зинаида, и не на руке, а на лбу у ней красная черта… а сзади их обоих поднимается весь окровавленный Беловзоров, раскрывает бледные губы и гневно грозит отцу.
Даже
ночью, когда Родион Антоныч лежал на одной постели со своей женой, он едва забылся тревожным тяжелым сном, как сейчас же увидал самый глупейший сон, какой только может
присниться человеку.
Целую
ночь затем ей
снился тот зеленый уголок, в котором притаился целый детский мир с своей великой любовью, «Злая… ведьма…» — стояли у ней в ушах роковые слова, и во сне она чувствовала, как все лицо у ней горело огнем и в глазах накипали слезы.
Эта бессонная лихорадочная
ночь, чувство одиночества, ровный, матовый, неживой свет луны, чернеющая глубина выемки под ногами, и рядом с ним молчаливый, обезумевший от побоев солдат — все, все представилось ему каким-то нелепым, мучительным сновидением, вроде тех снов, которые, должно быть, будут
сниться людям в самые последние дни мира.
Как к завтра урока не выучишь; всю
ночь снятся учитель, мадам, девицы; всю
ночь во сне уроки твердишь, а на другой день ничего не знаешь.
— Ах, мама, вам, верно, и
ночью снятся профессора, — с досадой крикнула Лиза.
И вот
ночью Матвею
приснилось, что кто-то стоит над ним, огромный, без лица и не похожий совсем на человека, стоит и кричит, совсем так, как еще недавно кричал в его ушах океан под ночным ветром...
Всю эту
ночь ему
снились дамы всех мастей голые и гнусные.
Черноглазый мальчишка заполонил все Людмилины помыслы. Она часто заговаривала о нем со своими и со знакомыми, иногда совсем некстати. Почти каждую
ночь видела она его во сне, иногда скромного и обыкновенного, но чаще в дикой или волшебной обстановке. Рассказы об этих снах стали у нее столь обычными, что уже сестры скоро начали сами спрашивать ее, что ни утро, как ей Саша
приснился нынче. Мечты о нем занимали все ее досуги.
Всю
ночь Людмиле
снились такие знойные, африканские сны! То грезилось ей, что лежит она в душно-натопленной горнице и одеяло сползает с нее, и обнажает ее горячее тело, — и вот чешуйчатый, кольчатый змей вполз в ее опочивальню и поднимается, ползет по дереву, по ветвям ее нагих, прекрасных ног…
— Да пусто б его взяло, треклятого! — рассказывал Фалалей. — Каждую
ночь снится! каждый раз с вечера молюсь: «Сон не
снись про белого быка, сон не
снись про белого быка!» А он тут как тут, проклятый, стоит передо мной, большой, с рогами, тупогубый такой, у-у-у!
Проснувшись на другое утро, он с ужасом вспомнил, что опять всю
ночь ему
снилось про ненавистного белого быка и не
приснилось ни одной дамы, гуляющей в прекрасном саду.
—
Снилось мне сегодня
ночью, что я в гостях обедаю! — вдруг говорит К***.
Настала
ночь; ему очень хотелось плакать, но не было слез; минутами сон смыкал его глаза, но он тотчас просыпался, облитый холодным потом; ему
снился Бельтов, ведущий за руку Любовь Александровну, с своим взглядом любви; и она идет, и он понимает, что это навсегда, — потом опять Бельтов, и она улыбается ему, и все так страшно; он встал.
Ночью Евсею
приснилось, что его двоюродный брат Мишка сел ему на грудь, схватил за горло и душит… Он проснулся и услыхал в комнате Петра его сердитый, сухой голос...
Ему начало
сниться, что она откуда-то приходит
ночами, сидит у его изголовья и говорит ему живые ласковые речи, и он сердился, когда разум говорил ему, что это только сон, только так кажется.