Неточные совпадения
Потом вновь пробился в кучу, напал опять на сбитых
с коней шляхтичей, одного убил, а другому накинул аркан на шею, привязал к седлу и поволок его по всему полю,
снявши с него саблю
с дорогою рукоятью и отвязавши от пояса целый черенок [Черенок — кошелек.]
с червонцами.
Не шевеля почти и поводов,
Конь слушался его лишь слов.
«Таких
коней и взнуздывать напрасно»,
Хозяин некогда сказал:
«Ну, право, вздумал я прекрасно!»
И, в поле выехав, узду
с Коня он
снял.
Город уже проснулся, трещит,
с недостроенного дома
снимают леса, возвращается
с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг
с другом, из-за угла выехал верхом на пестром
коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом
с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку
с национальным флагом.
Соберутся псари на дворе в красных кафтанах
с галунами и в трубу протрубят; их сиятельство выйти изволят, и
коня их сиятельству подведут; их сиятельство сядут, а главный ловчий им ножки в стремена вденет, шапку
с головы
снимет и поводья в шапке подаст.
К сумеркам мы дошли до водораздела. Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе. Целый день они шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не было.
Кони так устали, что, когда
с них
сняли вьюки, они легли на землю. Никто не узнал бы в них тех откормленных и крепких лошадей,
с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
Серебряный,
с первым появлением разбойников, бросился к царевичу и отвел его
коня в сторону; царевич был привязан к седлу. Серебряный саблею разрезал веревки, помог царевичу сойти и
снял платок, которым рот его был завязан. Во все время сечи князь от него не отходил и заслонял его собою.
— Садись на
коня, скачи к князю Серебряному, отвези ему поклон и скажи, что прошу отпраздновать сегодняшний день: царь-де пожаловал меня милостию великою, изволил-де
снять с меня свою опалу!
Ратники и холопи были все в приказе у Михеича; они спешились и стали развязывать вьюки. Сам князь слез
с коня и
снял служилую бронь. Видя в нем человека роду честного, молодые прервали хороводы, старики
сняли шапки, и все стояли, переглядываясь в недоумении, продолжать или нет веселие.
Лекарь ничего не ответил и продолжал свистать, а дьякон, покачав головой, плюнул и, развязав шнурочек, которым был подпоясан по своему богатырскому телу,
снял с этого шнурочка конскую скребницу и щетку и начал усердно и
с знанием дела мыть гриву своего
коня, который, гуляя на чембуре, выгибал наружу ладьистую спину и бурливо пенил коленами воду.
Думается, что лихой наездник Аполлон, правящий четверкой
коней со своей колесницей над фронтоном театра, кричит: «Вот дураки! Чем зря кружиться,
сняли бы
с середнего пролета кусок веревки — и вся недолга!» И ругается греческий бог, как пьяный кучер, потому что он давно омосквичился, а в Москве все кучера пьяницы, а трезвых только два: один вот этот, на Большом театре, а другой на «Трухмальных» воротах у Тверской заставы, да и то потому, что тот не настоящий кучер, а «баба
с калачом».
Меня, мокрого до последней нитки,
сняли с лошади почти без памяти; пальцы мои закоченели, замерли в гриве моего
коня, но я скоро опомнился и невыразимо обрадовался своему спасенью.
Однажды на подобной проделке эскадронный командир крикнул: «Лисицкий, что ты там, мужик, делаешь? Я тебя сейчас
с коня сниму и так нафухтеляю, что ты забудешь все эти проделки!»
— Спасибо, господин! Ежели уж вы приглашаете, то я останусь. Надо вот переметы
с седла
снять, кое-что в избу внести. Оно хоть, скажем, конь-то у меня во дворе привязан, а все же лучше: народ-то у вас в слободе фартовый, особливо татары.
— Милости просим, господа, — сказал он, вежливо
снимая шапку. — Слезайте
с коней.
Меня
сняли с коня, бледного, чуть дышавшего. Я весь дрожал, как былинка под ветром, так же как и Танкред, который стоял, упираясь всем телом назад, неподвижно, как будто врывшись копытами в землю, тяжело выпуская пламенное дыхание из красных, дымящихся ноздрей, весь дрожа, как лист, мелкой дрожью и словно остолбенев от оскорбления и злости за ненаказанную дерзость ребенка. Кругом меня раздавались крики смятения, удивления, испуга.
Ступил
конь в воду, шагнул три раза и ушел в воду по шею, а дальше нога и дна не достает. Повернул Аггей назад на берег, думает: «Олень от меня и так не уйдет, а на такой быстрине, пожалуй, и
коня утопишь». Слез
с коня, привязал его к кусту,
снял с себя дорогое платье и пошел в воду. Плыл, плыл, едва не унесло. Наконец попробовал ногой — дно. «Ну, — думает, — сейчас я его достану», — и пошел в кусты.
Сошел
с коня я. К дикому ясмину
Его за повод Гвидо привязал,
И, брони
сняв, мы темную долину...
Но вот догоняет их отрок один,
С Канутом,
сняв шлык, поравнялся:
«Уж нам не вернуться ли, князь-господин?
Твой
конь на ходу расковался...
Наугад, помня расположение сарайчика, открытого ими при помощи фонаря-прожектора, Игорь направил туда
коня, и в несколько минут они достигли его ветхих, полуразвалившихся стен. В той же абсолютной темноте,
сняв со всевозможными осторожностями
с седла Милицу,
с полубесчувственной девушкой на руках, Игорь ощупью нашел дверь и вошел в сараи.
Всадники повернули
коней. У ворот монастыря Григорий Семенович бережно
снял с седла княжну Евпраксию и передал ее на руки соскочившему
с лошади Якову Потаповичу.