Неточные совпадения
Левин стал на
ноги,
снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
— Нешто вышел в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не
снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на
ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
Сережа был удивительно мил; он
снял курточку — лицо и глаза его разгорелись, — он беспрестанно хохотал и затеивал новые шалости: перепрыгивал через три стула, поставленные рядом, через всю комнату перекатывался колесом, становился кверху
ногами на лексиконы Татищева, положенные им в виде пьедестала на середину комнаты, и при этом выделывал
ногами такие уморительные штуки, что невозможно было удержаться от смеха.
Самгин сел, пытаясь
снять испачканный ботинок и боясь испачкать руки. Это напомнило ему Кутузова. Ботинок упрямо не слезал с
ноги, точно прирос к ней. В комнате сгущался кисловатый запах. Было уже очень поздно, да и не хотелось позвонить, чтоб пришел слуга, вытер пол. Не хотелось видеть человека, все равно — какого.
Он стоял в пальто, в шапке, в глубоких валяных ботиках на
ногах и, держа под мышкой палку,
снимал с рук перчатки. Оказалось, что он провел ночь у роженицы, в этой же улице.
Снимая пальто, Самгин отметил, что кровать стоит так же в углу, у двери, как стояла там, на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За кроватью, в
ногах ее, карточный стол с кривыми ножками, на нем — лампа, груда книг, а над ним — репродукция с Христа Габриеля Макса.
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них,
снял очки и спрятал лицо в одеяло у
ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Пришел доктор в ночной рубахе, в туфлях на босую
ногу,
снял полотенца с головы Инокова, пощупал пульс, послушал сердце и ворчливо сказал Самгину...
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника
снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под
ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Он понимал, что обыск не касается его, чувствовал себя спокойно, полусонно. У двери в прихожую сидел полицейский чиновник, поставив шашку между
ног и сложив на эфесе очень красные кисти рук, дверь закупоривали двое неподвижных понятых. В комнатах, позванивая шпорами, рылись жандармы, передвигая мебель,
снимая рамки со стен; во всем этом для Самгина не было ничего нового.
Кутузов,
сняв пиджак, расстегнув жилет, сидел за столом у самовара, с газетой в руках, газеты валялись на диване, на полу, он встал и, расшвыривая их
ногами, легко подвинул к столу тяжелое кресло.
Дуняша, всхлипывая,
снимала шляпку с ее пышных волос, и когда
сняла — Алина встала на
ноги, растрепанная так, как будто долго шла против сильного ветра.
Сидя на скамье, Самгин пытался
снять ботики, они как будто примерзли к ботинкам, а пальцы
ног нестерпимо ломило. За его усилиями наблюдал, улыбаясь ласково, старичок в желтой рубахе. Сунув большие пальцы рук за [пояс], кавказский ремень с серебряным набором, он стоял по-солдатски, «пятки — вместе, носки — врозь», весь гладенький, ласковый, с аккуратно подстриженной серой бородкой, остроносый, быстроглазый.
Вытирая шарфом лицо свое, мать заговорила уже не сердито, а тем уверенным голосом, каким она объясняла непонятную путаницу в нотах, давая Климу уроки музыки. Она сказала, что учитель
снял с юбки ее гусеницу и только, а
ног не обнимал, это было бы неприлично.
Клим Иванович,
сняв френч, прилег на кушетку и почти немедленно уснул и проснулся от странного ощущения — какая-то сила хочет поставить его вверх
ногами.
У дуги шел, обнажив лысую голову, широкоплечий, бородатый извозчик, часть вожжей лежала на плече его, он смотрел под
ноги себе, и все люди, останавливаясь,
снимали пред ним фуражки, шляпы.
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и прихрамывал немного на одну
ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не курил при дамах, не клал одну
ногу на другую и строго порицал молодых людей, которые позволяют себе в обществе опрокидываться в кресле и поднимать коленку и сапоги наравне с носом. Он и в комнате сидел в перчатках,
снимая их, только когда садился обедать.
— Целые дни, — ворчал Обломов, надевая халат, — не
снимаешь сапог:
ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! — продолжал он, ложась на диван.
— Ты здоров? Не лежишь? Что с тобой? — бегло спросила она, не
снимая ни салопа, ни шляпки и оглядывая его с
ног до головы, когда они вошли в кабинет.
Она машинально сбросила с себя обе мантильи на диван,
сняла грязные ботинки,
ногой достала из-под постели атласные туфли и надела их. Потом, глядя не около себя, а куда-то вдаль, опустилась на диван, и в изнеможении, закрыв глаза, оперлась спиной и головой к подушке дивана и погрузилась будто в сон.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше
снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под
ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Между тем хозяева петухов
сняли с стальной шпоры, прикрепленной к одной
ноге бойца, кожаные ножны.
В Маиле нам дали других лошадей, все таких же дрянных на вид, но верных на
ногу, осторожных и крепких. Якуты ласковы и внимательны: они нас буквально на руках
снимают с седел и сажают на них; иначе бы не влезть на седло, потом на подушку, да еще в дорожном платье.
Как только пролетка остановилась, несколько городовых окружили ее и подхватили безжизненное тело арестанта под мышки и
ноги и
сняли его с пищавшей под ними пролетки.
Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер пустил на подводу, и Нехлюдов видел, как этот старик,
сняв свою блинообразную шапку, крестился, направляясь к подводам, и кок потом долго не мог влезть от кандалов, мешавших поднять слабую старческую закованную
ногу, и как сидевшая уже на телеге баба помогла ему, втащив его за руку.
Солдаты брякнули ружьями, арестанты,
сняв шапки, некоторые левыми руками, стали креститься, провожавшие что-то прокричали, что-то прокричали в ответ арестанты, среди женщин поднялся вой, и партия, окруженная солдатами в белых кителях, тронулась, подымая пыль связанными цепями
ногами.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, доктор… Я не буду делать особенных приглашений вашему философу, но готова держать пари, что он будет на нашем бале… Слышите — непременно! Идет пари? Я вам вышью феску, а вы мне… позвольте, вы мне подарите ту статуэтку из терракоты, помните, — ребенка, который
снимает с
ноги чулок и падает. Согласны?
Старик неудержимо болтал всю дорогу, пока они шли от избы старосты Дорони до мельничного флигелька; он несколько раз от волнения
снимал и надевал шапку. У Бахарева дрогнуло сердце, когда он завидел наконец ту кровлю, под которой жила его Надя, — он тяжело дышал и чувствовал, как у него дрожат
ноги.
И хозяева Ильи, и сам Илья, и даже многие из городских сострадательных людей, из купцов и купчих преимущественно, пробовали не раз одевать Лизавету приличнее, чем в одной рубашке, а к зиме всегда надевали на нее тулуп, а
ноги обували в сапоги; но она обыкновенно, давая все надеть на себя беспрекословно, уходила и где-нибудь, преимущественно на соборной церковной паперти, непременно
снимала с себя все, ей пожертвованное, — платок ли, юбку ли, тулуп, сапоги, — все оставляла на месте и уходила босая и в одной рубашке по-прежнему.
Не взяв же никакого вознаграждения, Федор Павлович с супругой не церемонился и, пользуясь тем, что она, так сказать, пред ним «виновата» и что он ее почти «с петли
снял», пользуясь, кроме того, ее феноменальным смирением и безответностью, даже попрал
ногами самые обыкновенные брачные приличия.
— Подождите-с, — проговорил он наконец слабым голосом и вдруг, вытащив из-под стола свою левую
ногу, начал завертывать на ней наверх панталоны.
Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю. Не торопясь, Смердяков
снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы. Иван Федорович глядел на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
Он опять выхватил из кармана свою пачку кредиток,
снял три радужных, бросил на прилавок и спеша вышел из лавки. Все за ним последовали и, кланяясь, провожали с приветствиями и пожеланиями. Андрей крякнул от только что выпитого коньяку и вскочил на сиденье. Но едва только Митя начал садиться, как вдруг пред ним совсем неожиданно очутилась Феня. Она прибежала вся запыхавшись, с криком сложила пред ним руки и бухнулась ему в
ноги...
Он расписался, я эту подпись в книге потом видел, — встал, сказал, что одеваться в мундир идет, прибежал в свою спальню, взял двухствольное охотничье свое ружье, зарядил, вкатил солдатскую пулю,
снял с правой
ноги сапог, ружье упер в грудь, а
ногой стал курок искать.
Я узнал только, что он некогда был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в
ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал
снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
Несколько мужиков в пустых телегах попались нам навстречу; они ехали с гумна и пели песни, подпрыгивая всем телом и болтая
ногами на воздухе; но при виде нашей коляски и старосты внезапно умолкли,
сняли свои зимние шапки (дело было летом) и приподнялись, как бы ожидая приказаний.
Чертопханов толкнул его
ногою, примолвив: «Вставай, ворона!» Потом отвязал недоуздок от яслей,
снял и сбросил на землю попону — и, грубо повернув в стойле послушную лошадь, вывел ее вон на двор, а со двора в поле, к крайнему изумлению сторожа, который никак не мог понять, куда это барин отправляется ночью, с невзнузданною лошадью в поводу?
— Ну, посуди, Лейба, друг мой, — ты умный человек: кому, как не старому хозяину, дался бы Малек-Адель в руки! Ведь он и оседлал его, и взнуздал, и попону с него
снял — вон она на сене лежит!.. Просто как дома распоряжался! Ведь всякого другого, не хозяина, Малек-Адель под
ноги бы смял! Гвалт поднял бы такой, всю деревню бы переполошил! Согласен ты со мною?
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под
ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал
снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
А жених, сообразно своему мундиру и дому, почел нужным не просто увидеть учителя, а, увидев, смерить его с головы до
ног небрежным, медленным взглядом, принятым в хорошем обществе. Но едва он начал
снимать мерку, как почувствовал, что учитель — не то, чтобы
снимает тоже с него самого мерку, а даже хуже: смотрит ему прямо в глаза, да так прилежно, что, вместо продолжения мерки, жених сказал...
Настя и тут ей помогла: она
сняла мерку с Лизиной
ноги, сбегала в поле к Трофиму-пастуху и заказала ему пару лаптей по той мерке.
И, обиженный неблагодарностью своего друга, он нюхал с гневом табак и бросал Макбету в нос, что оставалось на пальцах, после чего тот чихал, ужасно неловко лапой
снимал с глаз табак, попавший в нос, и, с полным негодованием оставляя залавок, царапал дверь; Бакай ему отворял ее со словами «мерзавец!» и давал ему
ногой толчок. Тут обыкновенно возвращались мальчики, и он принимался ковырять масло.
Ноги начинали подкашиваться, багровые пятна на щеках рдели, голова тяжелела и покрывалась потом, а ей казалось, что навстречу идет чудо, которое вот-вот
снимет с нее чары колдовства.
Очнувшись,
снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и в испуге схватил ручонками его за
ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел он его потихоньку из хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате или хоть только под окнами, то слушай, Петро: ей-богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав.
В другом действии два брата Зборовские, предводители казаков, воевавшие во славу короля и Польши в татарских степях, оскорбленные каким-то недостойным действием бесхарактерного Сигизмунда, произносят перед его троном пылкие речи, а в заключение каждый из них
снимает кривую саблю, прощается с нею и гордо кидает ее к
ногам короля…
Когда я снова выскочил во двор, дед стоял у калитки,
сняв картуз, и крестился, глядя в небо. Лицо у него было сердитое, ощетинившееся, и одна
нога дрожала.
Уже в начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал руками,
снимал и надевал очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал головою, касался глаз, крепко нажимая их пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щеки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей двигался, кашлял, шаркал
ногами, нахлебник строго шипел...
Нас выпороли и наняли нам провожатого, бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался в сторону по пути к науке. Но это не помогло: на другой же день брат, дойдя до оврага, вдруг наклонился,
снял с
ноги валенок и метнул его прочь от себя,
снял другой и бросил в ином направлении, а сам, в одних чулках, пустился бежать по площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный, повел меня домой.
Мы
сняли с себя ружья и прислонили их к дереву, затем принялись ломать сухие сучья. Один сучок упал на землю. Я наклонился и стал искать его у себя под
ногами. Случайно рукой я нащупал большой кусок древесного корья.
— Ах, сестричка Анна Родивоновна: волка
ноги кормят. А что касаемо того, что мы испиваем малость, так ведь и свинье бывает праздник. В кои-то годы Господь счастья послал… А вы, любезная сестричка, выпейте лучше с нами за конпанию стаканчик сладкой водочки. Все ваше горе как рукой
снимет… Эй, Яша, сдействуй насчет мадеры!..
Домой принесли Самойлу Евтихыча в чекмене, как он боролся. В кабинете, когда начали
снимать сапог с левой
ноги, он закричал благим матом, так что Анфисе Егоровне сделалось дурно, и Таисья увела отпаивать ее водой. Пришлось ухаживать за больным Петру Елисеичу с казачком Тишкой.