Неточные совпадения
Вдруг Жиран
завыл и рванулся с такой силой, что я чуть было не упал. Я оглянулся. На опушке леса, приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне в голову, и я все забыл в эту минуту: закричал что-то неистовым голосом, пустил
собаку и бросился бежать. Но не успел я этого сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал прыжок и больше я его не видал.
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и
завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Мой друг Костя Чернов залаял по-собачьи; это он умел замечательно, а потом
завыл по-волчьи. Мы его поддержали. Слышно было, как
собаки гремят цепями и бесятся.
Одной темной осенней ночью на дворе капитана
завыла собака, за ней другая. Проснулся кто-то из работников, но сначала ничего особенного во дворе не заметил… Потом за клуней что-то засветилось. Пока он будил других работников и капитана, та самая клуня, с которой началась ссора, уже была вся в огне.
Деревянные низенькие домишки запираются ставнями; на улице, чуть смеркнется — никого, все затворяются по домам, и только
завывают целые стаи
собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь.
Вышед на улицу, Флегонт Михайлыч приостановился, подумал немного и потом не пошел по обыкновению домой, а поворотил в совершенно другую сторону. Ночь была осенняя, темная, хоть глаз, как говорится, выколи; порывистый ветер опахивал холодными волнами и воймя
завывал где-то в соседней трубе. В целом городе хотя бы в одном доме промелькнул огонек: все уже мирно спали, и только в гостином дворе протявкивали изредка
собаки.
И когда уже не было сомнений, что она наступила,
собака жалобно и громко
завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем.
Приоткрыв калитку, Матвей выглянул во тьму пустынной улицы; ему представилось, как поползёт вдоль неё этот изломанный человек, теряя кровь, и — наверное — проснутся
собаки,
завоют, разбуженные её тёплым запахом.
Чакалки, казалось, подле них вдруг
завывали, хохотали и плакали; а впереди, в станице, уже слышался женский говор, лай
собак, ясно обозначались профили хат, светились огни и тянуло запахом, особенным запахом дыма кизяка.
— Дураки, — сказал дядя Ерошка. — Так-то мы, бывало, спутаемся ночью в степи. Чорт их разберет! Выеду, бывало, на бугор,
завою по бирючиному, вот так-то! (Он сложил руки у рта и
завыл, будто стадо волков, в одну ноту.) Как раз
собаки откликнутся. Ну, доказывай. Ну чтò ж, нашли?
Шум сразу усилился, закипел, родилась масса новых звуков, все они завертелись,
завыли, затрепетали в воздухе, сцепившись друг с другом, как стая злых и голодных
собак.
Наплакавшись, он стал дремать. Дядя взял его на руки, снёс в телегу, а сам опять ушёл прочь и снова
завыл протяжно, жалобно, как маленькая
собака.
Мы вышли молча. Силантий остался на крыльце, почесываясь лопатками и позевывая. Давешняя
собака показалась опять из-за угла, присела задом и тихо
завыла.
Я не люблю луну, в ней есть что-то зловещее, и, как у
собаки, она возбуждает у меня печаль, желание уныло
завыть.
Ночь на 12 августа была особенно неприветлива: дождь лил как из ведра, ветер со стоном и воем метался по улице,
завывал в трубе и рвал с петель ставни у окон; где-то скрипели доски, выла мокрая
собака, и глухо шумела вода в пруде, разбивая о каменистый берег ряды мутных пенившихся волн.
"Он в своей половине дома может делать что хочет, а я в своей поступаю по своей воле" — был ответ Петруси — и гул рогов усилился,
собаки снова
завыли и прибавилось еще порсканье псарей. Что прикажете делать? Петрусь имел право поступать у себя как хочет, и я не мог ему запретить. Подумывал пойти к нему и по-братски поискать с ним примирения, но амбиция запрещала мне унижаться и кланяться перед ним. Пусть, думаю, торжествует; будет время, отомщу и я ему.
Но вечером, как смерклось,
завыли собаки, и тут же на беду поднялся ветер и
завыл в трубы, и такой страх нашел на всех жителей дворни, что у кого были свечи, те зажгли их перед образом; кто был один в угле, пошел к соседям проситься ночевать, где полюднее, а кому нужно было выйти в закуты, не пошел и не пожалел оставить скотину без корму на эту ночь.
Наступило молчание. Фельдшер, дрожа и всхлипывая, дул на ладони и весь ёжился, и делал вид, что он очень озяб и замучился. Слышно было, как
завывали на дворе не унимавшиеся
собаки. Стало скучно.
Черная
собака с хриплым лаем кубарем покатилась под ноги лошади, потом другая, белая, потом еще черная — этак штук десять! Фельдшер высмотрел самую крупную, размахнулся и изо всей силы хлестнул по ней кнутом. Небольшой песик на высоких ногах поднял вверх острую морду и
завыл тонким пронзительным голоском.
Собрались женщины и стали выть над нею, как
собаки, охваченные тоской и ужасом. А она, ускоряя движения и отпихивая протянутые руки, порывисто кружилась на трех аршинах пространства, задыхалась и бормотала что-то. Понемногу резкими короткими движениями она разорвала на себе платье, и верхняя часть туловища оголилась, желтая, худая, с отвислыми, болтающимися грудями. И
завыла она страшным тягучим воем, повторяя, бесконечно растягивая одни и те же слова...
По всей деревне потухли огни, потухли они и у работников, теплились только лампадки пред иконами в доме Патапа Максимыча. Все заснуло, все притихло, только ветер сильней и громче
завывает в дымовых трубах. Ни на одном дворе
собака не взлает. Только что смерклось, Асаф разбросал знакомым псам маленькой деревушки куски говядины с каким-то зельем, принесенным Минеем. Свернувшись в клубок,
собаки лежат по дворам и не чуют чужого.
За дверью опять залаял Азорка. Он злобно огрызнулся на кого-то, потом
завыл с тоской и всем телом шарахнулся о стену барака… Лицо Ананьева поморщилось от жалости; он прервал свой рассказ и вышел. Минуты две слышно было, как он утешал за дверью
собаку: «Хороший пес! Бедный пес!»
—
Собака?.. Да… да…
собака, точно
собака. Только постой!., погоди!.. Пальма — ее голос… А Пальма Палецкого подаренье… это — она его душу чует, ему
завывает… А это?.. Да воскреснет бог и расточатся врази его!.. Это что?..
Собака, по-твоему,
собака?
Множество
собак и кошек, которые не отставали от своих хозяев, делали то же самое: они шнырили под ногами и ощетинивались друг на друга, то
завывая, то фыркая и заводя между собою ожесточенные схватки.