Неточные совпадения
Потом смотритель рассказывал, что по дороге нигде нет ни волков, ни медведей, а есть только якуты; «еще ушканов (зайцев) дивно», да по Охотскому тракту у него живут, в своей
собственной юрте, две больные, пожилые
дочери, обе девушки, что, «однако, — прибавил он, — на Крестовскую станцию заходят и медведи — и такое чудо, — говорил смотритель, — ходят вместе со скотом и не давят его, а едят рыбу, которую достают из морды…» — «Из морды?» — спросил я. «Да, что ставят на рыбу, по-вашему мережи».
— Это еще хуже, папа: сын бросит своего ребенка в чужую семью и этим подвергает его и его мать всей тяжести ответственности…
Дочь, по крайней мере, уже своим позором выкупает часть
собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока ребенок подрастет!.. Почему родители выгонят родную
дочь из своего дома, а сына простят?
Маменька их, генеральша Лизавета Прокофьевна, иногда косилась на откровенность их аппетита, но так как иные мнения ее, несмотря на всю наружную почтительность, с которою принимались
дочерьми, в сущности, давно уже потеряли первоначальный и бесспорный авторитет между ними, и до такой даже степени, что установившийся согласный конклав трех девиц сплошь да рядом начинал пересиливать, то и генеральша, в видах
собственного достоинства, нашла удобнее не спорить и уступать.
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на руках
дочери ребенку, несколько раз с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это
собственный мой грудной ребенок,
дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть
дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
Затем стал говорить генерал Епанчин, в своем качестве отца, и говорил резонно, избегнул трогательного, упомянул только, что вполне признает ее право на решение судьбы Афанасия Ивановича, ловко щегольнул
собственным смирением, представив на вид, что судьба его
дочери, а может быть и двух других
дочерей, зависит теперь от ее же решения.
— Не в подарок, не в подарок! Не посмел бы! — выскочил из-за плеча
дочери Лебедев. — За свою цену-с. Это
собственный, семейный, фамильный наш Пушкин, издание Анненкова, которое теперь и найти нельзя, — за свою цену-с. Подношу с благоговением, желая продать и тем утолить благородное нетерпение благороднейших литературных чувств вашего превосходительства.
— Но своего, своего! — лепетал он князю, — на
собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение будет, закуска, и об этом
дочь хлопочет; но, князь, если бы вы знали, какая тема в ходу. Помните у Гамлета: «Быть или не быть?» Современная тема-с, современная! Вопросы и ответы… И господин Терентьев в высшей степени… спать не хочет! А шампанского он только глотнул, глотнул, не повредит… Приближьтесь, князь, и решите! Все вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума…
Секрет ее власти мог быть и в ее
собственном прошлом и в настоящем ее двух
дочерей.
Незнакомка Белоярцева была
дочь одного генерала, жившего в бельэтаже
собственного дома, на одной из лучших улиц Петербурга. В этом доме знали о Белоярцеве и о его заведении по рассказам одного местного Репетилова, привозившего сюда разные новости и, между прочим, рассказывавшего множество самых невероятных чудес о сожительстве граждан.
Дочь имеет
собственную коробью, в которую сама собирает свое приданое.
В Эн-ске Годнев имел
собственный домик с садом, а под городом тридцать благоприобретенных душ. Он был вдов, имел
дочь Настеньку и экономку Палагею Евграфовну, девицу лет сорока пяти и не совсем красивого лица. Несмотря на это, тамошняя исправница, дама весьма неосторожная на язык, говорила, что ему гораздо бы лучше следовало на своей прелестной ключнице жениться, чтоб прикрыть грех, хотя более умеренное мнение других было таково, что какой уж может быть грех у таких стариков, и зачем им жениться?
Ахилла согласился, а Термосесов предложил еще потанцевать под фортепиано, и танцевал прежде с почтмейстершей, потом с ее
дочерями, потом еще с двумя или тремя другими дамами и, наконец, после всех с Бизюкиной, а в заключение всего обхватил дьякона, и провальсировал с ним, и, сажая его на место, как даму, поднес к губам его руку, а поцеловал свою
собственную.
Один Степан Михайлыч не мог примириться с переездом
дочери от умирающего отца в свой
собственный дом.
На мельнице бабушке принесли скамейку, и она уселась в тени мельничного амбара, неподалеку от кауза, около которого удили ее меньшие
дочери, а старшая, Елизавета Степановна, сколько из угождения к отцу, столько и по
собственному расположению к хозяйству, пошла с Степаном Михайловичем осматривать мельницу и толчею.
Наконец, прочитав
собственными глазами письмо сына и убедясь, что дело не подлежит сомнению, огорчился не на шутку; отменил приготовленное крестьянам угощение, не захотел сам писать к невестке и сыну, а велел только поздравить роженицу с животом и
дочерью, да приказал назвать новорожденную Прасковьей в честь любимой своей сестры Прасковьи Ивановны Куролесовой.
Бабушка была женщина самая простая и находилась в полном распоряжении у своих
дочерей; если иногда она осмеливалась хитрить с Степаном Михайловичем, то единственно по их наущению, что, по неуменью, редко проходило ей даром и что старик знал наизусть; он знал и то, что
дочери готовы обмануть его при всяком удобном случае, и только от скуки или для сохранения
собственного покоя, разумеется будучи в хорошем расположении духа, позволял им думать, что они надувают его; при первой же вспышке всё это высказывал им без пощады, в самых нецеремонных выражениях, а иногда и бивал, но
дочери, как настоящие Евины внучки, не унывали: проходил час гнева, прояснялось лицо отца, и они сейчас принимались за свои хитрые планы и нередко успевали.
Степан Михайлыч также до того времени несколько смущаемый
собственными постоянными наблюдениями над чувствами и поступками своих
дочерей, с большим спокойствием разглядел свою невестку и даже своего сына.
Причитание, готовое уже вырваться из груди ее, мгновенно замерло; она как словно забыла вдруг свое
собственное горе, поспешно отерла слезы и бросилась подсоблять старику, который, по-видимому, не терял надежды возвратить
дочь к жизни.
Жена Долинского живет на Арбате в
собственном двухэтажном доме и держит в руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она пожила год с мужем, овдовела и снова вышла за молодого врача больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым обществом», которое матроска без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым обществом». Сама же матроска состоит у старшей
дочери в ключницах; зять-лекарь не пускает ее к себе на порог.
Вообще довольно смелая и довольно наглая, матроска была, однако, недостаточно дальновидна и очень изумилась, замечая, что
дочь не только пошла далее нее, не только употребляет против нее ее же
собственное оружие, но даже самое ее, матроску, делает своим оружием.
Анна Михайловна и Дорушка, как мы уже знаем из
собственных слов последней, принадлежали к одному гербу: первая была
дочерью кучера княгини Сурской, а вторая, родившаяся пять лет спустя после смерти отца своей сестры, могла считать себя безошибочно только дитем своей матери.
Кроме того, княгиня посягнула для «нелюбимой
дочери» на свою
собственную часть: чтобы соединить выделяемые ей поля, бабушка решила просить
собственного выдела, с тем чтоб при новой нарезке соединить интервалы дочерних полей на счет своей вдовьей части.
Он со всякого обеда или бала, куда только пускали его, привозил обыкновенно таким образом приобретенные гостинцы домой и в настоящее время отдавал их маленькой девочке кухарки, своей
собственной побочной
дочери.
— Ваш аттестат, по крайней мере, с такой прекрасной отметкой о вашей нравственности, говорит совершенно противное; но если бы даже это и было так, то я, желая немножко строгой морали для моих
дочерей, вовсе не хочу стеснять тем вашей
собственной жизни!..
— Да. Только уж это совсем между нами… Собственно, деньги у нее есть… Свои
собственные, по завещанию матери. Но завещание как-то там обусловлено по настоянию генерала: деньги
дочь получит по его личному распоряжению, или в случае его смерти… или наконец… свинья этакая! — по вступлении в законный брак в России.
Гости съезжались с женами и
дочерьми, наконец освобожденными от затворничества домашнего указами государя и
собственным его примером.
— Раздельный акт имению отставного штык-юнкера и столбового дворянина Мартына Харлова, им самим, в полном и здравом уме и по
собственному благоусмотрению составленный, и в коем с точностию определяется, какие угодия его двум
дочерям, Анне и Евлампии (кланяйтесь! — они поклонились), предоставляются, и коим образом дворовые люди и прочее имущество и живность меж оными
дочерьми поделяется! Рукою властной!
— И так как я желаю в сем деле, — продолжал, еще более возвысив голос, Харлов, — должный порядок и законность соблюсти, то покорнейше прошу вашего сыночка, Дмитрия Семеновича, — вас я, сударыня, обеспокоивать не осмеливаюсь, — прошу оного сыночка, Дмитрия Семеновича, родственнику же моему Бычкову в прямой долг вменяю — при совершении формального акта и ввода во владение моих двух
дочерей, Анны замужней и Евлампии девицы, присутствовать; который акт имеет быть в действие введен послезавтра, в двенадцатом часу дня, в
собственном моем имении Еськове, Козюлькине тож, при участии предержащих властей и чинов, кои уже суть приглашены.
— Если она точно неблагодарной
дочерью окажется, — промолвил хриплым голосом Харлов, — так мне, кажется, легче будет ее из
собственных рук убить!
— Я недавно была у нее целый день и не могла налюбоваться, как она обращается с своей
дочерью: что называется и строго и ласково, как следует матери, — прибавила она, чтоб угодить хозяевам, но предводительша не обратила никакого внимания на ее слова, потому что терпеть ее не могла, испытав на
собственном имени остроту ее зубов.
— Ай, батюшки! Кто же это такой? — спросила Феоктиста Саввишна, и у ней уже глаза разгорелись, как будто дело шло об ее
собственной красоте или о красоте ее
дочери.
Стол стоял в простенке между окон, за ним сидело трое: Григорий и Матрёна с товаркой — пожилой, высокой и худой женщиной с рябым лицом и добрыми серыми глазами. Звали её Фелицата Егоровна, она была девицей,
дочерью коллежского асессора, и не могла пить чай на воде из больничного куба, а всегда кипятила самовар свой
собственный. Объявив всё это Орлову надорванным голосом, она гостеприимно предложила ему сесть под окном и дышать вволю «настоящим небесным воздухом», а затем куда-то исчезла.
«Кроме-с того, говорю, князь, я приехал и по
собственному очень важному делу, чтобы попросить у вас совета и содействия!» — «Рад, говорит, вам всем служить, чем только могу!» — «Дело-с, говорю, мое состоит в том, что с месяц тому назад я женился на madame Басаевой,
дочери графа».
Как это Пьер мог додуматься до идеи жениться на
дочери директора одного из первоклассных цирков? Или он не понимает, что расстояние от него до семьи Суров будет побольше, чем от земли до неба? Или, может быть, Пьер замаскированный барон, граф или принц, у которого есть свои замки? Или он переодетый Гагенбек? Или у него в Америке есть свой
собственный цирк, вместимостью в двадцать тысяч человек, но только мы все об этом раньше не знали?
— Покорнейше благодарю! — иронически поклонилась она. — Я и не знала, что тебе этот барин дороже
дочери и
собственного доброго имени.
Я отдала мужу моему все, что могла отдать того, чего у меня для него не было: я всегда была верна ему, всегда заботилась о доме, о его
дочери и его
собственном покое, но я никогда не любила его и, к сожалению, я не всегда могла скрыть это.
На лице старухи было написано, что она, слава богу, сыта, одета, здорова, выдала единственную дочку за хорошего человека и теперь со спокойною совестью может раскладывать пасьянс;
дочь ее, небольшая полная блондинка лет двадцати, с кротким малокровным лицом, поставив локти на стол, читала книгу; судя по глазам, она не столько читала, сколько думала свои
собственные мысли, которых не было в книге.
Ей до боли хотелось затемнить светлый образ ее приемной
дочери, который так резко оттенял ее
собственный мрачный силуэт, в чем, конечно, не могла внутренне не сознаваться эта ужасная женщина.
— Есть оружие острее всех мечей, убийственнее ружей и пушек, — это любовь к отчизне, а мы с тобою и Ричардом не имеем в ней недостатка. Падете вы оба, я сама явлюсь на поле битвы. Будет рука моя слаба, чтобы поражать врагов, поведу, по крайней мере, своих воинов против притеснителей моей отчизны и одушевлю их
собственным примером. Не в первый раз Польша видела своих
дочерей во главе полков!
У графини, таким образом, явилась двойная тяжелая забота: скрывать перед лихорадочными глазами ее
дочери свое
собственное горе и вместе с тем изыскать средства заставить графа посетить умирающую
дочь.
Поступить так бестактно, в ущерб своим
собственным интересам, заставила Александра Васильевич сильная антипатия ко всему придворному, разжигаемая опасениями насчет
дочери.
Несмотря на уверение князя Никиты, что намек на возможность сватовства со стороны Малюты за княжну Евпраксию был ни более, ни менее как шуткою в дружеской беседе, несмотря на то, что сам князь Василий был почти убежден, что такая блажь не может серьезно запасть в голову «выскочки-опричника», что должен же тот понимать то неизмеримое расстояние, которое существует между ним и
дочерью князя Прозоровского, понимать, наконец, что он, князь Василий, скорее
собственными руками задушит свою
дочь, чем отдаст ее в жены «царского палача», — никем иным не представлялся князю Григорий Лукьянович, — несмотря, повторяем, на все это, он решился, хотя временно, удалиться из Москвы, подальше и от сластолюбца-царя и от его сподвижников, бесшабашных сорванцов, увезти свое ненаглядное детище.
Она была довольна судьбой
дочери и своей
собственной.
— Жаль брата…
дочь… — чуть слышно произнес между тем князь Василий, как бы отвечая своим
собственным мыслям.
— А! вижу, что твое сердце не выдержало, Катенька! — сказал Петр, вошедши в приемную залу. — Люблю тебя за то, душа моя, что ты не забываешь прежних друзей своих. Теперь, Frau баронесса! могу открыть вам секрет: супруга моя хлопотала о благополучии вашей
дочери, как бы о своем
собственном. (Тут подошел он к Луизе и поцеловал ее в лоб.) Я ваш гость на свадьбе и крестный отец первому ребенку, которого вам даст Бог.
Предательский ноготь, единственное различие между
дочерьми одного и того же отца, в руках графа Свянторжецкого не мог быть орудием, так как рассказ из воспоминаний его детства, несомненно могущий быть подтвержденным старыми слугами княгини Полторацкой, должен был обнаружить и его
собственное самозванство.
Однажды вечером она вернулась позднее обыкновенного. Глаза ее блестели. Она молча села в угол своей комнаты, бывшей когда-то комнатой
дочери. Она поселилась в ней по ее
собственному желанию. Нянька последовала за ней.
Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у
дочери кормилицы, — представлялся ей у своей
собственной груди.