Неточные совпадения
Часто недостаточно помнят и знают, что античный греко-римский
мир не знал принципа свободы
совести, которая предполагала дуализм духа и кесаря.
Можно установить следующие религиозные черты марксизма: строгая догматическая система, несмотря на практическую гибкость, разделение на ортодоксию и ересь, неизменяемость философии науки, священное писание Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, которое может быть истолковываемо, но не подвергнуто сомнению; разделение
мира на две части — верующих — верных и неверующих — неверных; иерархически организованная коммунистическая церковь с директивами сверху; перенесение
совести на высший орган коммунистической партии, на собор; тоталитаризм, свойственный лишь религиям; фанатизм верующих; отлучение и расстрел еретиков; недопущение секуляризации внутри коллектива верующих; признание первородного греха (эксплуатации).
Что означало это битье себя по груди по этому месту и на что он тем хотел указать — это была пока еще тайна, которую не знал никто в
мире, которую он не открыл тогда даже Алеше, но в тайне этой заключался для него более чем позор, заключались гибель и самоубийство, он так уж решил, если не достанет тех трех тысяч, чтоб уплатить Катерине Ивановне и тем снять с своей груди, «с того места груди» позор, который он носил на ней и который так давил его
совесть.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что
совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над
миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде, ни на высших вершинах политического
мира, ни на последних маковках литературного и артистического. А я много ездил, везде жил и со всеми жил; революцией меня прибило к тем краям развития, далее которых ничего нет, и я по
совести должен повторить то же самое.
Вопрос о свободе религиозной, о свободе
совести, такой жгучий и больной вопрос, ставится коренным образом ложно в современном
мире.
Свободу
совести защищает безрелигиозный, холодный к вере
мир как формальное право, как одно из прав человека и гражданина;
мир же церковный, охраняющий веру, слишком часто и легко свободу
совести отрицает и религиозной свободы боится.
В большей части случаев я успеваю в этом. Я столько получаю ежедневно оскорблений, что состояние озлобления не могло не сделаться нормальным моим состоянием. Кроме того, жалованье мое такое маленькое, что я не имею ни малейшей возможности расплыться в материяльных наслаждениях. Находясь постоянно впроголодь, я с гордостью сознаю, что
совесть моя свободна от всяких посторонних внушений, что она не подкуплена брюхом: как у этих «озорников», которые смотрят на
мир с высоты гастрономического величия.
По зрелом размышлении, такое вознаграждение он может добыть, не ходя далеко, в недрах той «гольтепы», которая окружает его, Надо только предварительно самого себя освободить от пут
совести и с легким сердцем приступить к задаче, которая ему предстоит и формулируется двумя словами:"Есть
мир".
Все люди нашего христианского
мира знают, несомненно знают и по преданию, и по откровению, и по непререкаемому голосу
совести, что убийство есть одно из самых страшных преступлений, которые только может сделать человек, как это и сказано в Евангелии, и что не может быть этот грех убийства ограничен известными людьми, т. е. что одних людей грех убить, а других не грех.
Итак, твердо веруя, несмотря на всё, что может вооружиться против нас, в несомненное торжество во всем
мире основ, выраженных в этом провозглашении, мы прилагаем здесь свои подписи, надеясь на разум и
совесть человечества, более же всего на силу божию, которой и вручаем себя.
Одни клянчат, другие воруют, третьи без всякой
совести за горло берут, травят, — мы-де
мир, а ты-де нам послушник!
А таких семей, которые ябеда превратила в звериные берлоги, нынче развелось очень довольно. Улица, с неслыханною доселе наглостью, врывается в самые неприступные твердыни и, к удивлению, не встречает дружного отпора, как в бывалое время, а только производит раскол. Так что весь вопрос теперь в том, на чьей стороне останется окончательная победа: на стороне ли ябеды, которая вознамерилась весь
мир обратить в пустыню, или на стороне остатков
совести и стыда?
И не только на своих постах нужны городовые, но и в
мире человеческой
совести.
— Ничего, — отвечала Анна Анисимовна, — зато
совести не отниму; не выучу бедных девушек обманывать, да детей своих пускать по
миру.
Большинство теперешнего образованного
мира предается этому разврату без малейшего угрызения
совести.
А с этой минуты весь
мир перевернулся, как детский мяч, и все стало другое, и все понялось по-другому, и разум стал иной, и
совесть сделалась другая; и неслышно ушла из жизни Елена Петровна, и осталась на месте ее — вечная мать.
«Жулик. Без
совести. Может по
миру пустить меня и сам этого не заметит. И не из жадности разорит, а просто — заиграется».
Дело было устроено так удобно, что тому, кто не хотел сам лично входить в какие-нибудь сделки, не было и никакой необходимости заниматься этим самолично. В известной части старший сам сделывался с поставщиками и приемщиками и делился со всеми своими сослуживцами, без объяснения путей и источников дохода. При таком порядке каждый «купался» без всякого насилия своей скромности и своей
совести. Не доносить же на старших, — да и чем подкрепить донос? Все скажут: «это неправда» и «
мир зинет — правда сгинет».
— У меня просто на
совести этот Ватрушкин, — говорил Гаврило Степаныч, — из отличного работника в одну секунду превратиться в нищего и пустить по
миру целую семью за собой… Ведь это такая несправедливость, тем более, что она из года в год совершается под носом заводоуправления; вот и мы с тобой, Епинет, служим Кайгородову, так что известная доля ответственности падает и на нас…
Очевидно, что в древние времена какой-нибудь скальд, для которого весь
мир заключался в высокородном рыцаре, — его господине и милостивце, — мог без зазрения
совести, с самым искренним восторгом, петь его бранные подвиги, оставаясь совершенно равнодушным к страданиям человечества.
[Один из знаменитых современных публицистов Европы заметил недавно, что, если б деспотизм мог только над двумя поколениями в
мире процарствовать спокойно, без протестов против него, он бы мог навеки считать обеспеченным свое господство: двух поколений ему достаточно было бы, чтобы исказить в свою пользу смысл и
совесть народа.
Которого закон, десница
Дают и милости и суд. —
Вещай, премудрая Фелица!
Где отличен от честных плут?
Где старость по
миру не бродит?
Заслуга хлеб себе находит?
Где месть не гонит никого?
Где
совесть с правдой обитают?
Где добродетели сияют?
У трона разве твоего!
Выяснить своими усилиями свое отношение к
миру и держаться его, установить свое отношение к людям на основании вечного закона делания другому того, что хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе те дурные страсти, которые подчиняют нас власти других людей, не быть ничьим господином и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, ни ради страха, ни выгоды, не отступать от требований высшего закона своей
совести, — всё это требует усилий; вообразить же себе, что установление известных порядков каким-то таинственным путем приведет всех людей, в том числе и меня, ко всякой справедливости и добродетели, и для достижения этого, не делая усилий мысли, повторять то, что говорят все люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, — всё это делается само собой, для этого не нужно усилия.
Ничто так не уродует жизни людей и так верно не лишает их истинного блага, как привычка жить не по учению мудрых людей
мира и не по своей
совести, а по тому, что признают хорошим и одобряют те люди, среди которых живет человек.
Люди думают и говорят, что они не знают этого, только потому, что живут они не так, как учат их жить не только учения всех мудрецов
мира, но и в них самих их разум и
совесть.
1) Для того, чтобы человеку хорошо прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, ему надо понимать, что такое он сам и тот
мир, среди которого он живет. Об этом учили во все времена самые мудрые и добрые люди всех народов. Учения эти все в самом главном сходятся между собою, сходятся и с тем, что говорят каждому человеку его разум и
совесть. Учение это такое...
Все надо простить, все надо простить, иначе нельзя найти
мира со своей
совестью.
Подлинный аристократизм есть не что иное, как достижение духовной свободы, независимости от окружающего
мира, от человеческого количества, в какой бы форме оно ни явилось, как слушание внутреннего голоса, голоса Бога и голоса
совести.
Утопия совершенного общества в условиях нашего
мира, утопия священного царства и священной власти, утопия совершенной и абсолютной общей воли народа или пролетариата, утопия абсолютной справедливости и абсолютного братства сталкивается с верховной ценностью личности, с личной
совестью и личным достоинством, со свободой духа и
совести.
То, что можно было бы назвать соборной церковной
совестью, в которой восприятие правды и суждение о неправде совершается какой-либо коллективной, а не индивидуальной
совестью, совсем не означает, что человеческая
совесть, прежде чем предстоять в чистоте перед Богом, сочетается с
совестью других людей и
мира, но означает духовно-имманентное несение в своей
совести общей судьбы со своими братьями по духу.
Чистая
совесть и есть не что иное, как свобода от
мира.
Отнимите от человека всякую личную власть над вещным, материальным
миром, всякую личную свободу в хозяйственных актах, и вы сделаете человека рабом общества и государства, которые отнимут от него и право свободы мысли,
совести и слова, право свободы передвижения, самое право на жизнь.
Но ее отношение к другим душам и к душе
мира определяется ее свободной
совестью.
Бог действует на
совесть в человеке, пробуждает
совесть, т. е. воспоминание о высшем, горнем
мире.
Внутренне свободу
совести невозможно уничтожить никакими силами
мира, она остается, когда человека посадили в тюрьму и ведут на казнь.
Воля, определяемая нравственной
совестью, не может совершать чистых и абсолютных нравственных актов потому, что она стоит перед противодействующей злой волей в
мире.
Совесть и есть источник оригинальных, первородных суждений о жизни и
мире.
Совесть, порабощенная
миром и прельщенная
миром, не есть уже орган восприятия правды, и она не судит, а судится
совестью более глубокой и чистой.
Совесть есть воспоминание о том, что такое человек, к какому
миру он принадлежит по своей идее, Кем он сотворен, как он сотворен и для чего сотворен.
В том, что можно назвать явлением чистой
совести, душа стоит перед Богом и свободна от влияний
мира.
Совесть же, совершающая оценку и произносящая суждения, должна быть свободна от всего вне ее находящегося, внешнего для нее, т. е. она подвергается лишь действию Божьей благодати, послушна лишь воспоминанию о горнем божественном
мире.
Она действует в
мире, в темной греховной среде, и все ее нравственные оценки и действия усложнены многообразием и относительностью мировой жизни и представляют затруднения для
совести.
Совесть и есть та глубина человеческой природы, на которой она не окончательно отпала от Бога, сохранила связь с Божественным
миром.
Внутренняя свобода
совести и духа остается всегда, ее не могут уничтожить никакие силы
мира, но она может обнаружить себя в
мире лишь в мученичестве.
— Нет, Сима, — серьезно и веско сказал Теркин, — я в эти дела вмешиваться не буду. Мать твоя вольна действовать, как ей
совесть указывает. По
миру она не пойдет… У нас есть чем обеспечить ее на старости.
Толстой был пробудителем христианской
совести в закостенелом христианском
мире и что в его критике исторического христианства было много правды.
«Завтра в 12 часов дня я получаю свободу и право общения с людьми. Но прежде, чем оставить эту комнату и увидеть солнце, я считаю нужным сказать вам несколько слов. По чистой
совести и перед богом, который видит меня, заявляю вам, что я презираю и свободу, и жизнь, и здоровье, и всё то, что в ваших книгах называется благами
мира.
Мы стоим перед вопросом о происхождении зла в
мире, сотворенном Богом, самым мучительным вопросом человеческого сознания и
совести.
В
мире происходит суд над идеей Бога, оскорбительной для чистой
совести и для чистой человечности.