Неточные совпадения
— А с ними-то что будет? — слабо спросила
Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее.
— Это вы! Господи! — слабо вскрикнула
Соня и стала как вкопанная.
—
Соня, — сказал он, — уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.
— Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно,
Соня, довольно! Оставь меня, — вскричал он вдруг в судорожной тоске, — оставь меня!
С
Соней он был почему-то особенно неговорлив во все время.
Между тем Катерина Ивановна отдышалась, на время кровь отошла. Она смотрела болезненным, но пристальным и проницающим взглядом на бледную и трепещущую
Соню, отиравшую ей платком капли пота со лба: наконец, попросила приподнять себя. Ее посадили на постели, придерживая с обеих сторон.
— Ах, нет, что вы, что вы это, нет! — с каким-то даже испугом посмотрела на него
Соня.
— Да-с, о пенсионе… Потому, она легковерная и добрая, и от доброты всему верит, и… и… и… у ней такой ум… Да-с… извините-с, — сказала
Соня и опять встала уходить.
Соня даже с удивлением смотрела на внезапно просветлевшее лицо его; он несколько мгновений молча и пристально в нее вглядывался, весь рассказ о ней покойника отца ее пронесся в эту минуту вдруг в его памяти…
Тут на дворе, недалеко от выхода, стояла бледная, вся помертвевшая,
Соня и дико, дико на него посмотрела.
— Ее? Да ка-а-ак же! — протянула
Соня жалобно и с страданием сложив вдруг руки. — Ах! вы ее… Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок… Ведь у ней ум совсем как помешан… от горя. А какая она умная была… какая великодушная… какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете… ах!
— Н-нет, — прошептала
Соня.
Глаза его горели лихорадочным огнем. Он почти начинал бредить; беспокойная улыбка бродила на его губах. Сквозь возбужденное состояние духа уже проглядывало страшное бессилие.
Соня поняла, как он мучается. У ней тоже голова начинала кружиться. И странно он так говорил: как будто и понятно что-то, но… «но как же! Как же! О господи!» И она ломала руки в отчаянии.
Он взял ее руку.
Соня слабо улыбнулась.
Весь день
Соня прождала его в ужасном волнении.
— Не понимаю… — прошептала
Соня.
— Я-с вами так облагодетельствована, и сироты-с, и покойница, — заторопилась
Соня, — что если до сих пор я вас мало так благодарила, то… не сочтите…
— Я не знаю… Я ничего не знаю… — слабым голосом проговорила, наконец,
Соня.
Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал,
Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я захотел,
Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного!
Соня готова была даже чуть не заплакать: она, напротив, считала себя недостойною даже взглянуть на Дуню.
Соня представляла собою неумолимый приговор, решение без перемены.
Это ты тогда,
Соня, с своими советами: «Короче да короче», вот и вышло, что совсем ребенка обезобразили…
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и ждала, не сводя с него глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу
Сони.
Соня в мучительной нерешимости присела на стул.
Он не то что сбивался, а так, как будто торопился и избегал ее взглядов.
Соня дала свой адрес и при этом покраснела. Все вместе вышли.
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять
Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
— Нет,
Соня, — торопливо прервал он, — эти деньги были не те, успокойся! Эти деньги мне мать прислала, через одного купца, и получил я их больной, в тот же день как и отдал… Разумихин видел… он же и получал за меня… эти деньги мои, мои собственные, настоящие мои.
— Так ты очень молишься богу-то
Соня? — спросил он ее.
Соня слушала его в недоумении и из всех сил старалась что-то сообразить.
— Иссосали мы тебя,
Соня… Поля, Леня, Коля, подите сюда… Ну, вот они,
Соня, все, бери их… с рук на руки… а с меня довольно!.. Кончен бал! Г’а!.. Опустите меня, дайте хоть помереть спокойно…
— Разбилась в кровь! О господи! — вскрикнула
Соня, наклоняясь над ней.
— Никогда!.. Впрочем, вот уж два года хочу все замок купить, — прибавил он небрежно. — Счастливые ведь люди, которым запирать нечего? — обратился он, смеясь, к
Соне.
Соня поспешила тотчас же передать ей извинение Петра Петровича, стараясь говорить вслух, чтобы все могли слышать, и употребляя самые отборно почтительные выражения, нарочно даже подсочиненные от лица Петра Петровича и разукрашенные ею. Она прибавила, что Петр Петрович велел особенно передать, что он, как только ему будет возможно, немедленно прибудет, чтобы поговорить о делах наедине и условиться о том, что можно сделать и предпринять в дальнейшем, и проч. и проч.
Внесли ее к
Соне почти замертво и положили на постель.
Впрочем, в эти два-три дня после смерти Катерины Ивановны он уже раза два встречался с Свидригайловым, всегда почти в квартире у
Сони, куда он заходил как-то без цели, но всегда почти на минуту.
— Я к вам, Софья Семеновна. Извините… Я так и думал, что вас застану, — обратился он вдруг к Раскольникову, — то есть я ничего не думал… в этом роде… но я именно думал… Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, — отрезал он вдруг
Соне, бросив Раскольникова.
Но тем не менее ему опять-таки было ясно, что
Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила, ни в каком случае не могла так оставаться.
Соня с помощью денег, оставленных ей Свидригайловым, давно уже собралась и изготовилась последовать за партией арестантов, в которой будет отправлен и он.
Да и зачем бы он пошел теперь к
Соне?
— А ведь ты права,
Соня, — тихо проговорил он наконец. Он вдруг переменился; выделанно-нахальный и бессильно-вызывающий тон его исчез. Даже голос вдруг ослабел. — Сам же я тебе сказал вчера, что не прощения приду просить, а почти тем вот и начал, что прощения прошу… Это я про Лужина и промысл для себя говорил… Я это прощения просил,
Соня…
Но он все-таки шел. Он вдруг почувствовал окончательно, что нечего себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился с
Соней, что она осталась среди комнаты, в своем зеленом платке, не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение вдруг одна мысль ярко озарила его, — точно ждала, чтобы поразить его окончательно.
Чтоб уже не рассуждать и не мучиться, он быстро отворил дверь и с порога посмотрел на
Соню.
В следующий день
Соня не приходила, на третий день тоже; он заметил, что ждет ее с беспокойством.
— Ах, боже мой! — вскинулась
Соня, — пойдемте поскорее…
— Ох, нет, нет, нет! — И
Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет.