Неточные совпадения
— А с ними-то что будет? — слабо спросила
Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно
посмотрел на нее.
Между тем Катерина Ивановна отдышалась, на время кровь отошла. Она
смотрела болезненным, но пристальным и проницающим взглядом на бледную и трепещущую
Соню, отиравшую ей платком капли пота со лба: наконец, попросила приподнять себя. Ее посадили на постели, придерживая с обеих сторон.
— Ах, нет, что вы, что вы это, нет! — с каким-то даже испугом
посмотрела на него
Соня.
Соня даже с удивлением
смотрела на внезапно просветлевшее лицо его; он несколько мгновений молча и пристально в нее вглядывался, весь рассказ о ней покойника отца ее пронесся в эту минуту вдруг в его памяти…
Тут на дворе, недалеко от выхода, стояла бледная, вся помертвевшая,
Соня и дико, дико на него
посмотрела.
Чтоб уже не рассуждать и не мучиться, он быстро отворил дверь и с порога
посмотрел на
Соню.
Раскольников, говоря это, хоть и
смотрел на
Соню, но уж не заботился более: поймет она или нет. Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге. (Действительно, он слишком долго ни с кем не говорил!)
Соня поняла, что этот мрачный катехизис [Катехизис — краткое изложение христианского вероучения в виде вопросов и ответов.] стал его верой и законом.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением
смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений,
Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
В ту минуту, когда все трое, Разумихин, Раскольников и она, остановились на два слова на тротуаре, этот прохожий, обходя их, вдруг как бы вздрогнул, нечаянно на лету поймав слова
Сони: «и спросила: господин Раскольников где живет?» Он быстро, но внимательно оглядел всех троих, в особенности же Раскольникова, к которому обращалась
Соня; потом
посмотрел на дом и заметил его.
Соня также вскочила со стула и испуганно
смотрела на него. Ей очень хотелось что-то сказать, что-то спросить, но она в первые минуты не смела, да и не знала, как ей начать.
— Вы у Капернаумова стоите! — сказал он,
смотря на
Соню и смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом с вами, у мадам Ресслих, Гертруды Карловны. Как пришлось-то!
Петр Петрович воротился на диван, уселся напротив
Сони, внимательно
посмотрел на нее и вдруг принял чрезвычайно солидный, даже несколько строгий вид: «Дескать, ты-то сама чего не подумай, сударыня».
Соня смутилась окончательно.
А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало
посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их,
Соня, пожалуйста».
Соня все колебалась. Сердце ее стучало. Не смела как-то она ему читать. Почти с мучением
смотрел он на «несчастную помешанную».
— Ох, нет!.. Бог этого не попустит! — вырвалось, наконец, из стесненной груди у
Сони. Она слушала, с мольбой
смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него все и зависело.
Петр Петрович искоса
посмотрел на Раскольникова. Взгляды их встретились. Горящий взгляд Раскольникова готов был испепелить его. Между тем Катерина Ивановна, казалось, ничего больше и не слыхала: она обнимала и целовала
Соню, как безумная. Дети тоже обхватили со всех сторон
Соню своими ручонками, а Полечка, — не совсем понимавшая, впрочем, в чем дело, — казалось, вся так и утопла в слезах, надрываясь от рыданий и спрятав свое распухшее от плача хорошенькое личико на плече
Сони.
Совершенное молчание воцарилось в комнате. Даже плакавшие дети затихли.
Соня стояла мертво-бледная,
смотрела на Лужина и ничего не могла отвечать. Она как будто еще и не понимала. Прошло несколько секунд.
— Знаешь,
Соня, — сказал он вдруг с каким-то вдохновением, — знаешь, что я тебе скажу: если б только я зарезал из того, что голоден был, — продолжал он, упирая в каждое слово и загадочно, но искренно
смотря на нее, — то я бы теперь… счастлив был! Знай ты это!
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней, глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо
посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу.
Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он
смотрел, как совсем сумасшедший.
Соня быстро на него
посмотрела.
Он проговорил это с видом какого-то подмигивающего,веселого плутовства, не спуская глаз с Раскольникова. Раскольников побледнел и похолодел, слыша свои собственные выражения, сказанные
Соне. Он быстро отшатнулся и дико
посмотрел на Свидригайлова.
— Ничего,
Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, — вздор, — бормотал он с видом себя не помнящего человека в бреду. — Зачем только тебя-то я пришел мучить? — прибавил он вдруг,
смотря на нее. — Право. Зачем? Я все задаю себе этот вопрос,
Соня…
— Вы нам все вчера отдали! — проговорила вдруг в ответ Сонечка, каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание. Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо
посмотрела на
Соню.
Соня в изумлении
смотрела на него. Странен показался ей этот тон; холодная дрожь прошла было по ее телу, но чрез минуту она догадалась, что и тон и слова эти — все было напускное. Он и говорил-то с нею, глядя как-то в угол и точно избегая заглянуть ей прямо в лицо.
— Да-с, хорошо-с… Бог вас за это-с… — лепетала
Соня, пристально
смотря на Петра Петровича.
— Если вам теперь надо идти… — начала было
Соня, совсем и не
посмотрев на Разумихина, а от этого еще более сконфузившись.
Соня молча
смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно осматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед судьей и решителем своей участи.
Соня осмотрелась кругом. Все глядели на нее с такими ужасными, строгими, насмешливыми, ненавистными лицами. Она взглянула на Раскольникова… тот стоял у стены, сложив накрест руки, и огненным взглядом
смотрел на нее.
Соня села,
посмотрела кругом — на Лебезятникова, на деньги, лежавшие на столе, и потом вдруг опять на Петра Петровича, и уже не отрывала более от него глаз, точно приковалась к нему.
Опять он закрыл руками лицо и склонил вниз голову. Вдруг он побледнел, встал со стула,
посмотрел на
Соню, и, ничего не выговорив, пересел машинально на ее постель.
Соня с беспокойством на него
посмотрела: ей что-то особенное послышалось в этой нетвердой и к чему-то издалека подходящей речи.
— Да ведь и я знаю, что не вошь, — ответил он, странно
смотря на нее. — А впрочем, я вру,
Соня, — прибавил он, — давно уже вру… Это все не то; ты справедливо говоришь. Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я давно ни с кем не говорил,
Соня… Голова у меня теперь очень болит.
— Кого хотите! Пусть кто хочет, тот и обыскивает! — кричала Катерина Ивановна, —
Соня, вывороти им карманы! Вот, вот!
Смотри, изверг, вот пустой, здесь платок лежал, карман пустой, видишь! Вот другой карман, вот, вот! Видишь! Видишь!
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он
смотрел на
Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к
Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
Почти то же самое случилось теперь и с
Соней; так же бессильно, с тем же испугом,
смотрела она на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую руку, слегка, чуть-чуть, уперлась ему пальцами в грудь и медленно стала подниматься с кровати, все более и более от него отстраняясь, и все неподвижнее становился ее взгляд на него.
(
Соня дико
посмотрела на него и задрожала.)
— Так не оставишь меня,
Соня? — говорил он, чуть не с надеждой
смотря на нее.
Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и
посмотрела на него с порога, как давеча он на
Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли
посмотрел на нее.
— Ну вот и славно! — сказал он
Соне, возвращаясь к себе и ясно
посмотрев на нее, — упокой господь мертвых, а живым еще жить! Так ли? Так ли? Ведь так?
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было
смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся.
Соня и Полечка бросились вслед за нею.
Она
смотрела на
Соню даже с каким-то благоговением и сначала почти смущала ее этим благоговейным чувством, с которым к ней относилась.
— Ах, Господи, какое с его стороны великодушие! — крикнула Татьяна Павловна. — Голубчик
Соня, да неужели ты все продолжаешь говорить ему вы? Да кто он такой, чтоб ему такие почести, да еще от родной своей матери!
Посмотри, ведь ты вся законфузилась перед ним, срам!
— Да Лиза с матерью пошли квартирку тут одну
посмотреть, а
Соня сейчас только поехала. Я думал, вы ее встретили.
Ясные дни миновали, и Марусе опять стало хуже. На все наши ухищрения с целью занять ее она
смотрела равнодушно своими большими потемневшими и неподвижными глазами, и мы давно уже не слышали ее смеха. Я стал носить в подземелье свои игрушки, но и они развлекали девочку только на короткое время. Тогда я решился обратиться к своей сестре
Соне.
Замыслов (входя). Развращал молодежь…
Соня и Зимин убеждали меня, что жизнь дана человеку для ежедневного упражнения в разрешении разных социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что жизнь — искусство! Вы понимаете, жизнь — искусство
смотреть на все своими глазами, слышать своими ушами…
Соня.
Посмотрим, юноша! До свиданья. Луна еще есть?
Соня(смеется). У меня глупое лицо… да? Вот он ушел, а я все слышу его голос и шаги, а
посмотрю на темное окно, — там мне представляется его лицо. Дай мне высказаться… Но я не могу говорить так громко, мне стыдно. Пойдем ко мне в комнату, там поговорим. Я тебе кажусь глупою? Сознайся… Скажи мне про него что-нибудь…
Астров(смеясь). Хитрая! Положим,
Соня страдает, я охотно допускаю, но к чему этот ваш допрос? (Мешая ей говорить, живо.) Позвольте, не делайте удивленного лица, вы отлично знаете, зачем я бываю здесь каждый день… Зачем и ради кого бываю, это вы отлично знаете. Хищница милая, не
смотрите на меня так, я старый воробей…
Елена Андреевна. У этого доктора утомленное, нервное лицо. Интересное лицо.
Соне, очевидно, он нравится, она влюблена в него, и я ее понимаю. При мне он был здесь уже три раза, но я застенчива и ни разу не поговорила с ним как следует, не обласкала его. Он подумал, что я зла. Вероятно, Иван Петрович, оттого мы с вами такие друзья, что оба мы нудные, скучные люди! Нудные! Не
смотрите на меня так, я этого не люблю.
Я читал это письмо, а
Соня сидела на столе и
смотрела на меня внимательно, не мигая, как будто знала, что решается ее участь.