Неточные совпадения
Он иронически улыбнулся, поглядев на вороного рысака и уже решив в своем уме, что этот вороной в шарабане хорош только на проминаж и не пройдет
сорока верст в жару в
одну упряжку.
Если же назначение жалованья отступает от этого закона, как, например, когда я вижу, что выходят из института два инженера, оба одинаково знающие и способные, и
один получает
сорок тысяч, а другой довольствуется двумя тысячами; или что в директоры банков общества определяют с огромным жалованьем правоведов, гусаров, не имеющих никаких особенных специальных сведений, я заключаю, что жалованье назначается не по закону требования и предложения, а прямо по лицеприятию.
По мере того как он подъезжал, ему открывались шедшие друг за другом растянутою вереницей и различно махавшие косами мужики, кто в кафтанах, кто в
одних рубахах. Он насчитал их
сорок два человека.
Но его порода долговечна, у него не было ни
одного седого волоса, ему никто не давал
сорока лет, и он помнил, что Варенька говорила, что только в России люди в пятьдесят лет считают себя стариками, а что во Франции пятидесятилетний человек считает себя dans la force de l’âge, [в расцвете лет,] a сорокалетний — un jeune homme. [молодым человеком.]
— Это игрушка, — перебил его Левин. — Мировые судьи нам не нужны. Я в восемь лет не имел ни
одного дела. А какое имел, то было решено навыворот. Мировой судья от меня в
сорока верстах. Я должен о деле, которое стоит два рубля, посылать поверенного, который стоит пятнадцать.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к
одним вискам двести
сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать
сорок, но двести сказалось как-то само собою.
Веришь ли, что офицеры, сколько их ни было,
сорок человек
одних офицеров было в городе; как начали мы, братец, пить…
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять
одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не
сорок.
Чичиков тоже устремился к окну. К крыльцу подходил лет
сорока человек, живой, смуглой наружности. На нем был триповый картуз. По обеим сторонам его, сняв шапки, шли двое нижнего сословия, — шли, разговаривая и о чем-то с <ним> толкуя.
Один, казалось, был простой мужик; другой, в синей сибирке, какой-то заезжий кулак и пройдоха.
— Эк, право, затвердила
сорока Якова
одно про всякого, как говорит пословица; как наладили на два, так не хотите с них и съехать. Вы давайте настоящую цену!
Что думал он в то время, когда молчал, — может быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе
сорок раз повторять
одно и то же», — Бог ведает, трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление.
По огороду были разбросаны кое-где яблони и другие фруктовые деревья, накрытые сетями для защиты от
сорок и воробьев, из которых последние целыми косвенными тучами переносились с
одного места на другое.
Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет
сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Всё было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый,
Нигде ни пятнышка чернил.
Онегин шкафы отворил;
В
одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные книги не глядел.
— Кого? Меня! За
одну фантазию нос отвинчу! Дом Починкова, нумер
сорок семь, в квартире чиновника Бабушкина…
«Молодые люди до этого не охотники», — твердил он ей (нечего говорить, каков был в тот день обед: Тимофеич собственною персоной скакал на утренней заре за какою-то особенною черкасскою говядиной; староста ездил в другую сторону за налимами, ершами и раками; за
одни грибы бабы получили
сорок две копейки медью); но глаза Арины Власьевны, неотступно обращенные на Базарова, выражали не
одну преданность и нежность: в них виднелась и грусть, смешанная с любопытством и страхом, виднелся какой-то смиренный укор.
— Слушало его человек… тридцать, может быть —
сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил без воодушевления, не храбро.
Один рабочий отметил это, сказав соседу: «Опасается парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
Две комнаты своей квартиры доктор сдавал:
одну — сотруднику «Нашего края» Корневу, сухощавому человеку с рыжеватой бородкой, детскими глазами и походкой болотной птицы, другую — Флерову, человеку лет
сорока, в пенсне на остром носу, с лицом, наскоро слепленным из мелких черточек и тоже сомнительно украшенным редкой, темной бородкой.
Впереди его и несколько ниже, в кустах орешника, появились две женщины,
одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя; другая — лет
сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают сказки...
— Цапля, вино какое-нибудь — есть? Давай, давай! Был вчера на именинах у
одного жулика, пили до шести часов утра.
Сорок рублей в карты проиграл — обида!
Вспоминая все это, Самгин медленно шагал по комнате и неистово курил. В окна ярко светила луна, на улице таяло, по проволоке телеграфа скользили, в равном расстоянии
одна от другой, крупные, золотистые капли и, доскользнув до какой-то незаметной точки, срывались, падали. Самгин долго, бессмысленно следил за ними, насчитал
сорок семь капель и упрекнул кого-то...
— Трудно поумнеть, — вздохнула Дуняша. — Раньше, хористкой, я была умнее, честное слово! Это я от мужа поглупела. Невозможный! Ему скажешь три слова, а он тебе — триста
сорок!
Один раз, ночью, до того заговорил, что я его по-матерному обругала…
С той поры он почти
сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору
одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
Профессоров Самгин слушал с той же скукой, как учителей в гимназии. Дома, в
одной из чистеньких и удобно обставленных меблированных комнат Фелицаты Паульсен, пышной дамы лет
сорока, Самгин записывал свои мысли и впечатления мелким, но четким почерком на листы синеватой почтовой бумаги и складывал их в портфель, подарок Нехаевой. Не озаглавив свои заметки, он красиво, рондом, написал на первом их листе...
Услыхав, что
один из окрестных молодых помещиков ездил в Москву и заплатил там за дюжину рубашек триста рублей, двадцать пять рублей за сапоги и
сорок рублей за жилет к свадьбе, старик Обломов перекрестился и сказал с выражением ужаса, скороговоркой, что «этакого молодца надо посадить в острог».
Уважать человека
сорок лет, называть его «серьезным», «почтенным», побаиваться его суда, пугать им других — и вдруг в
одну минуту выгнать его вон! Она не раскаивалась в своем поступке, находя его справедливым, но задумывалась прежде всего о том, что
сорок лет она добровольно терпела ложь и что внук ее… был… прав.
Два господина сидели в небрежно убранной квартире в Петербурге, на
одной из больших улиц.
Одному было около тридцати пяти, а другому около
сорока пяти лет.
Через четверть часа вошел в комнату, боком, пожилой, лет
сорока пяти мужик, сложенный плотно, будто из
одних широких костей, и оттого казавшийся толстым, хотя жиру у него не было ни золотника.
И действительно, в два часа пополудни пожаловал к нему
один барон Р., полковник, военный, господин лет
сорока, немецкого происхождения, высокий, сухой и с виду очень сильный физически человек, тоже рыжеватый, как и Бьоринг, и немного только плешивый.
Это был человечек с
одной из тех глупо-деловых наружностей, которых тип я так ненавижу чуть ли не с моего детства; лет
сорока пяти, среднего роста, с проседью, с выбритым до гадости лицом и с маленькими правильными седенькими подстриженными бакенбардами, в виде двух колбасок, по обеим щекам чрезвычайно плоского и злого лица.
Но мы не рассчитывали на противный ветер, а он продержал нас часов
сорок почти на
одном месте.
Потом стало ворочать его то в
одну, то в другую сторону с такой быстротой, что в тридцать минут, по словам рапорта, было сделано им
сорок два оборота! Наконец начало бить фрегат, по причине переменной прибыли и убыли воды, об дно, о свои якоря и класть то на
один, то на другой бок. И когда во второй раз положило — он оставался в этом положении с минуту…
Еще под Якутском
один ямщик предложил мне «проехать зараз вместо двадцати
сорок пять верст».
Всех станций по Мае двадцать
одна, по тридцати, тридцати пяти и
сорока верст каждая.
Лодки эти превосходны в морском отношении: на них
одна длинная мачта с длинным парусом. Борты лодки, при боковом ветре, идут наравне с линией воды, и нос зарывается в волнах, но лодка держится, как утка; китаец лежит и беззаботно смотрит вокруг. На этих больших лодках рыбаки выходят в море, делая значительные переходы. От Шанхая они ходят в Ниппо, с товарами и пассажирами, а это составляет, кажется, сто
сорок морских миль, то есть около двухсот пятидесяти верст.
— «У вас двадцать хуже наших
сорока», — сказал
один, бывавший за Уральским хребтом.
Но время взяло свое, и японцы уже не те, что были
сорок, пятьдесят и более лет назад. С нами они были очень любезны; спросили об именах, о чинах и должностях каждого из нас и все записали, вынув из-за пазухи складную железную чернильницу, вроде наших старинных свечных щипцов. Там была тушь и кисть. Они ловко владеют кистью. Я попробовал было написать
одному из оппер-баниосов свое имя кистью рядом с японскою подписью — и осрамился: латинских букв нельзя было узнать.
Я пошел проведать Фаддеева. Что за картина! в нижней палубе сидело, в самом деле, человек
сорок: иные покрыты были простыней с головы до ног, а другие и без этого. Особенно
один уже пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой на бочонок, служивший ему столом.
Ни
одна фигура не смотрит на нас, не следит с жадным любопытством за нами, а ведь этого ничего не было у них
сорок лет, и почти никто из них не видал других людей, кроме подобных себе.
Без дела сидели на нарах еще две женщины,
одна лет
сорока, с бледным худым лицом, вероятно когда-то очень красивая, теперь худая и бледная.
Тут, кроме главной причины, побудившей его к такому шагу, виновата была и некоторая незаживавшая в сердце его царапина от
одного словечка Смердякова, что будто бы ему, Ивану, выгодно, чтоб обвинили брата, ибо сумма по наследству от отца возвысится тогда для него с Алешей с
сорока на шестьдесят тысяч.
Было это уже очень давно, лет пред тем уже
сорок, когда старец Зосима впервые начал иноческий подвиг свой в
одном бедном, малоизвестном костромском монастыре и когда вскоре после того пошел сопутствовать отцу Анфиму в странствиях его для сбора пожертвований на их бедный костромской монастырек.
Вот особенно
одна с краю, такая костлявая, высокого роста, кажется, ей лет
сорок, а может, и всего только двадцать, лицо длинное, худое, а на руках у нее плачет ребеночек, и груди-то, должно быть, у ней такие иссохшие, и ни капли в них молока.
В юности моей, давно уже, чуть не
сорок лет тому, ходили мы с отцом Анфимом по всей Руси, собирая на монастырь подаяние, и заночевали раз на большой реке судоходной, на берегу, с рыбаками, а вместе с нами присел
один благообразный юноша, крестьянин, лет уже восемнадцати на вид, поспешал он к своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть.
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда
сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я не могу купить ему
один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на дереве растет, и его собирают и всем дарят…
И между тем ни
одной попойки на
сорок верст кругом не обходилось без того, чтобы его долговязая фигура не вертелась тут же между гостями, — так уж к нему привыкли и переносили его присутствие как неизбежное зло.
Музыкантов
одних сорок человек налицо состояло.
Сорок лет спустя я видел то же общество, толпившееся около кафедры
одной из аудиторий Московского университета; дочери дам в чужих каменьях, сыновья людей, не смевших сесть, с страстным сочувствием следили за энергической, глубокой речью Грановского, отвечая взрывами рукоплесканий на каждое слово, глубоко потрясавшее сердца смелостью и благородством.
Матушка даже повернулась на стуле при
одной мысли, как бы оно хорошо вышло. Некоторое время она молчала; вероятно, в голове ее уже роились мечты. Купить земли — да побольше — да крестьян без земли на своз душ пятьсот, тоже недорого, от
сорока до пятидесяти рублей за душу, да и поселить их там. Земля-то новая — сколько она приплода даст! Лошадей развести, овец…
— Заладила
сорока Якова: много денег! Вспомни, лес-то какой! деревья
одно к
одному, словно солдаты, стоят! Сколько же, по-твоему?
Дед мой, гвардии сержант Порфирий Затрапезный, был
одним из взысканных фортуною и владел значительными поместьями. Но так как от него родилось много детей — сын и девять дочерей, то отец мой, Василий Порфирыч, за выделом сестер, вновь спустился на степень дворянина средней руки. Это заставило его подумать о выгодном браке, и, будучи уже
сорока лет, он женился на пятнадцатилетней купеческой дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии получить за нею богатое приданое.