Неточные совпадения
Шесть девиц, одетых в прозрачные хитоны, несли на носилках Перунов болван; впереди, в восторженном
состоянии, скакала предводительша, прикрытая одними страусовыми перьями; сзади следовала толпа дворян и дворянок, между которыми виднелись почетнейшие представители глуповского купечества (мужики, мещане и краснорядцы победнее кланялись в это время
Волосу).
Маленькая не по росту голова, малокровное и узкое лицо, формой своей напоминавшее лезвие ножа, длинные изжелта-белые
волосы, светло-голубые, без всякого блеска (словно пустые) глаза, тонкие, едва окрашенные губы, длинные, как у орангутанга, мотающиеся руки и, наконец, колеблющаяся, неверная походка (точно он не ходил, а шлялся) — все свидетельствовало о каком-то ненормальном
состоянии, которое близко граничило с невменяемостью.
Голова стал бледен как полотно; винокур почувствовал холод, и
волосы его, казалось, хотели улететь на небо; ужас изобразился в лице писаря; десятские приросли к земле и не в
состоянии были сомкнуть дружно разинутых ртов своих: перед ними стояла свояченица.
Все товарищи ахнули, а у меня
волосы стали дыбом, и тут я в первый раз постигнул, как люди проигрывают все свое
состояние!
Ужасно тяжело было мне всех их видеть и думать: «ах, друзья, не знаете вы, какая над вами беда рухнула!» Что же касается до самой Мани, то кроткая, всегда мало говорившая, всегда молчаливая девушка ничем не выдавала своего душевного
состояния: она только прозрачнела, слегка желтела, как топаз, и Софья Карловна не раз при мне печалилась, что у Мани
волосы начали ужасно сечься и падать.
В толпе нищих был один — он не вмешивался в разговор их и неподвижно смотрел на расписанные святые врата; он был горбат и кривоног; но члены его казались крепкими и привыкшими к трудам этого позорного
состояния; лицо его было длинно, смугло; прямой нос, курчавые
волосы; широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен как облако, покрывающее солнце в день бури; синяя жила пересекала его неправильные морщины; губы, тонкие, бледные, были растягиваемы и сжимаемы каким-то судорожным движением, и в глазах блистала целая будущность; его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона — но не человека: — он был безобразен, отвратителен, но не это пугало их; в его глазах было столько огня и ума, столько неземного, что они, не смея верить их выражению, уважали в незнакомце чудесного обманщика.
Я снял холст с мольберта и поставил его в угол лицом к стене. Неудача сильно поразила меня. Помню, что я даже схватил себя за
волосы. Мне казалось, что и жить-то не стоит, задумав такую прекрасную картину (а как она была хороша в моем воображении!) и не будучи в
состоянии написать ее. Я бросился на кровать и с горя и досады старался заснуть.
Никто из присутствующих не знал побирушки; но одна ее одежда, состоящая на этот раз исключительно из лохмотьев, связанных узлами и укутывавших ее с головы до ног, так что снаружи выглядывало только сморщенное, темное лицо старухи и несколько пучков серых, желтоватых
волос, в
состоянии уж была обратить на себя всеобщее внимание.
Он говорил ровным дребезжавшим голосом, бесстрастным, как его тусклый взгляд, хотя, по-видимому, находился в
состоянии оживления, на какое только был способен. Долго еще шамкали и двигались бескровные губы, голова шевелилась, даже полуседые
волосы, торчавшие из-под шапки, казалось, задорно подымаются, и среди невнятного шамканья слышалась все та же фраза...
Но Никону Семенычу было не до кого и не до чего: он приехал в очень тревожном
состоянии духа;
волосы его были растрепаны, руки и даже лицо перепачканы в чернилах.
Неужели эта прекрасная, мраморная женщина с чудными
волосами в
состоянии полюбить нищего чудака?
«Странные люди, ей-богу! — подумал он. — Чего ради они напускают на свои лица ученый колер? Дерут с ближнего втридорога, продают мази для ращения
волос, а глядя на их лица, можно подумать, что они и в самом деле жрецы науки. Пишут по-латыни, говорят по-немецки… Средневековое из себя что-то корчат… В здоровом
состоянии не замечаешь этих сухих, черствых физиономий, а вот как заболеешь, как я теперь, то и ужаснешься, что святое дело попало в руки этой бесчувственной утюжной фигуры…»
Она прочла «Мечты королевы» Надсона и кусок прозы. Но каким голосом прочла! Это была целая опера, целое богатство, целое огромное
состояние звуков! Ее лица нам не было видно, но все ее существо, начиная с приподнятых узких плеч и серой пышной массы
волос и кончая пальцами опущенных, бессильно повисших вдоль тела рук, — все выражало трагизм того, что она читала.
Отказываюсь от муки описывать ужасное его
состояние. Скажу только, что у него, как у несчастной королевы Марии-Антуанетты, в один день побелели
волосы.
«Она было просто в горячечном бреду, а я негодяй воспользовался этим ее болезненным
состоянием!» — думал он, и
волосы его при этой мысли поднимались дыбом.
Сидевший был брюнет: волнистые
волосы густою шапкой покрывали его красиво и правильно сложенную голову и оттеняли большой белый лоб, темные глаза, цвета, неподдающегося точному определению, или, лучше сказать, меняющие свой цвет по
состоянию души их обладателя, смело и прямо глядели из-под как бы нарисованных густых бровей и их почти надменный блеск отчасти смягчался длинными ресницами; правильный орлиный нос с узкими, но по временам раздувающимися ноздрями, и алые губы с резко заканчивающимися линиями рта придавали лицу этого юноши какое-то властное, далеко не юношеское выражение.
— Вот наинесчастнейший человек, который охотился за чужими «
волосами», а явился сам острижен. Какое смешное и жалкое
состояние, и сколь подло то, что их до этого доводят.