Но и в сем жалком
состоянии падения не вконец порвалась связь человека с началом божественным, ибо человек не отверг сего начала в глубине существа своего, как сделал сие сатана, а лишь уклонился от него похотью, и, в силу сего внешнего или центробежного стремления, подпавши внешнему рабству натуры, сохранил однако внутреннюю свободу, а в ней и залог восстановления, как некий слабый луч райского света или некое семя божественного Логоса.
Неточные совпадения
— Гроб, предстоящий взорам нашим, братья, изображает тление и смерть, печальные предметы, напоминающие нам гибельные следы
падения человека, предназначенного в первобытном
состоянии своем к наслаждению непрестанным бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но, на горе нам, истинная жизнь, вдунутая в мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно,
состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому смерть и тление сделались непременным законом, которому все мы, а равно и натура вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.
Несмотря на то, что те уже лишены всех своих прав
состояния и вполне сравнены с остальными арестантами, — арестанты никогда не признают их своими товарищами. Это делается даже не по сознательному предубеждению, а так, совершенно искренно, бессознательно. Они искренно признавали нас за дворян, несмотря на то, что сами же любили дразнить нас нашим
падением.
В отношении Толстого к своему роману замечается та же рассудочная узость и мертвенность, как в его отношении, например, к «Крейцеровой сонате». Каждая строка «Сонаты» кричит о глубоком и легкомысленном поругании человеком серьезного и светлого таинства любви. Сам же Толстой уверен, что показал в «Сонате» как раз противоположное — что сама любовь есть «унизительное для человека животное
состояние», есть его «
падение».
Начав, как я сказал выше, с того, что возвел Nathalie Волосатину в сан богини, я просил у нее прощения в том, что огорчил ее моею невоспитанностью, — и далее пространно описывал ей мое душевное
состояние и объяснял причины, от которых оно произошло, то есть я выисповедался, что пил вино и вообще пал; но однако, по счастию, я еще как-то удержался — и, скорбя о своем
падении, ничего не открыл насчет королевецких ярмарочных дам под шатрами, а объяснил ужас и низость своего
падения экивоками.
Но эта антропология страшно усложняется раздвоением человека, его
падением и греховным
состоянием.
После этого возможно или движение вверх, в рай сверхсознания, или разложение и
падение в адские
состояния, сохраняющие клочья сознания.
Если раньше, в светлые минуты пробуждения, она оправдывала свои поступки и преступления овладевшею ее страстью, которая наполняла всю ее жизнь, и из-за которой он в
состоянии была и на будущее время совершать новые преступления, но теперь, когда самая эта страсть получила в ее глазах такую чудовищно-преступную окраску, она затрепетала от ужаса и стыда и впервые почувствовала как неизмеримо глубоко ее
падение.
Между тем как саму подчиненность борьбе за существование и естественному подбору можно рассматривать как одно из
состояний творческого субъекта, как его
падение, погружение в низшие планы бытия и приспособление к последствиям
падения, т. е. как ослабление его творческой силы.
Само это ограниченное
состояние природного мира, столь экономически описываемое Коперником, Лайеллем и Дарвином, порождено
падением человека, перемещением иерархического центра вселенной.
Омертвение природы и та дурная ее материализация, в силу которой все существа мира попали во власть необходимости и не находят выхода из
состояния ограниченности, все пошло от
падения человека, от дурного перемещения иерархического центра природы.
Мы переживаем
состояние, схожее с
падением Римской империи и античной цивилизации III века, когда только христианство духовно спасло мир от гибели и окончательного разложения.
Распавшийся мир новой истории, находящийся в
состоянии кровавой борьбы наций, классов и отдельных людей, одержимый подозрительностью и злобой, разными путями стремится к универсальному единству, к преодолению того исключительного национального обособления, которое довело нации до
падения и разложения.
Народ как факт, как эмпирическая данность не может быть святыней, он сам прежде всего нуждается в святыне, которую он поставил бы выше себя, в свете, который просветил бы его естественную тьму, связанную с первородным грехом человеческим и с
падением человека в
состояние звероподобное.