Неточные совпадения
— Как же так вдруг решился?.. — начал было говорить Василий, озадаченный не на шутку таким решеньем, и чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого видишь
в первый раз, который, может быть, и дрянь, и черт знает что!» И, полный недоверия, стал он рассматривать искоса Чичикова и увидел, что он держался необыкновенно прилично,
сохраняя все то же приятное наклоненье
головы несколько набок и почтительно-приветное выражение
в лице, так что никак нельзя было узнать, какого роду был Чичиков.
«Кто бы такой был этот Чичиков? — думал брат Василий. — Брат Платон на знакомства неразборчив и, верно, не узнал, что он за человек». И оглянул он Чичикова, насколько позволяло приличие, и увидел, что он стоял, несколько наклонивши
голову и
сохранив приятное выраженье
в лице.
Чичиков схватился со стула с ловкостью почти военного человека, подлетел к хозяйке с мягким выраженьем
в улыбке деликатного штатского человека, коромыслом подставил ей руку и повел ее парадно через две комнаты
в столовую,
сохраняя во все время приятное наклоненье
головы несколько набок. Служитель снял крышку с суповой чашки; все со стульями придвинулись ближе к столу, и началось хлебанье супа.
Кричавший стоял на парте и отчаянно изгибался, стараясь
сохранить равновесие, на ногах его были огромные ботики, обладавшие самостоятельным движением, — они съезжали с парты. Слова он произносил немного картавя и очень пронзительно. Под ним, упираясь животом
в парту, стуча кулаком по ней, стоял толстый человек, закинув
голову так, что на шее у него образовалась складка, точно калач; он гудел...
— Нет, нет, Боже
сохрани! Все испортишь, кум: скажет, что принудили, пожалуй, упомянет про побои, уголовное дело. Нет, это не годится! А вот что можно; предварительно закусить с ним и выпить; он смородиновку-то любит. Как
в голове зашумит, ты и мигни мне: я и войду с письмецом-то. Он и не посмотрит сумму, подпишет, как тогда контракт, а после поди, как у маклера будет засвидетельствовано, допрашивайся! Совестно будет этакому барину сознаваться, что подписал
в нетрезвом виде; законное дело!
Она потрясла отрицательно
головой, решив, однако же, не скрывать об этих письмах от Тушина, но устранить его от всякого участия
в развязке ее драмы как из пощады его сердца, так и потому, что, прося содействия Тушина, она как будто жаловалась на Марка. «А она ни
в чем его не обвиняет… Боже
сохрани!»
Но впоследствии и
в таких случаях лицо его
сохраняло выражение осмысленного внимания; он поворачивал
голову в ту сторону, куда улетала муха, — изощренный слух улавливал
в воздухе тонкий звон ее крыльев.
Катишь все время
сохраняла свой печальный, но торжественный вид. Усевшись с Вихровым
в коляску, она с важностью кивнула всем прочим знакомым
головою, и затем они поехали за гробом.
Благородные твои чувства,
в письме выраженные, очень меня утешили, а сестрица Анюта даже прослезилась, читая философические твои размышления насчет человеческой закоренелости.
Сохрани этот пламень, мой друг!
сохрани его навсегда. Это единственная наша отрада
в жизни, где, как тебе известно, все мы странники, и ни один волос с
головы нашей не упадет без воли того, который заранее все знает и определяет!
— Чего? Ведь вы не умеете ездить.
Сохрани бог, что случится! И что за фантазия пришла вам вдруг
в голову?
Когда исповедь кончилась и я, преодолев стыд, сказал все, что было у меня на душе, он положил мне на
голову руки и своим звучным, тихим голосом произнес: «Да будет, сын мой, над тобою благословение отца небесного, да
сохранит он
в тебе навсегда веру, кротость и смирение. Аминь».
Годунов, посланный вперед приготовить государю торжественный прием, исполнив свое поручение, сидел у себя
в брусяной избе, облокотясь на дубовый стол, подперши рукою
голову. Он размышлял о случившемся
в эти последние дни, о казни, от которой удалось ему уклониться, о загадочном нраве грозного царя и о способах
сохранить его милость, не участвуя
в делах опричнины, как вошедший слуга доложил, что у крыльца дожидается князь Никита Романович Серебряный.
Я боролся с Гезом. Видя, что я заступился, женщина вывернулась и отбежала за мою спину. Изогнувшись, Гез отчаянным усилием вырвал от меня свою руку. Он был
в слепом бешенстве. Дрожали его плечи, руки; тряслось и кривилось лицо. Он размахнулся: удар пришелся мне по локтю левой руки, которой я прикрыл
голову. Тогда, с искренним сожалением о невозможности
сохранять далее мирную позицию, я измерил расстояние и нанес ему прямой удар
в рот, после чего Гез грохнулся во весь рост, стукнув затылком.
Если б не мать, они подошли бы, вероятно, к самым избам никем не замеченные: семейство сидело за обедом; тетка Анна, несмотря на весь страх, чувствуемый ею
в присутствии мужа, который со вчерашнего дня ни с кем не перемолвил слова, упорно молчал и
сохранял на лице своем суровое выражение, не пропускала все-таки случая заглядывать украдкою
в окна, выходившие, как известно, на Оку; увидев сыновей, она забыла и самого Глеба — выпустила из рук кочергу, закричала пронзительным голосом: «Батюшки, идут!» — и сломя
голову кинулась на двор.
— Потом-с, — продолжал он, помолчав немного, — женясь на вас, я окончательно обрубаю для себя всякую иную житейскую карьеру и, покуда вы будете
сохранять ко мне ваше милостивое внимание, я, без сомнения, буду всем обеспечен; но, может быть,
в одно прекрасное утро… наперед испрашиваю извинения
в моем предположении…
в одно утро, несмотря на то, что я буду муж ваш, вы вздумаете сказать мне: «Убирайтесь вон!» — и я очучусь на
голом снегу, ни с чем…
В назначенный срок Грохов явился. Домна Осиповна немедленно приняла его,
сохраняя важный вид, дабы выбить из корыстолюбивой
головы адвоката всякую мысль о том, что он ей очень необходим.
Надежда Федоровна лежала
в своей постели, вытянувшись, окутанная с
головою в плед; она не двигалась и напоминала, особенно
головою, египетскую мумию. Глядя на нее молча, Лаевский мысленно попросил у нее прощения и подумал, что если небо не пусто и
в самом деле там есть бог, то он
сохранит ее; если же бога нет, то пусть она погибнет, жить ей незачем.
— Что бы ты ни слыхал, что бы
в избе ни творили со мной, барин, — не выходи отсюда прежде двух ден, боже тебя
сохрани, здесь есть молоко, квас и хлеб, на два дни станет! и тяжелая доска, как гробовая крышка, хлопнула над его
головою!..
Когда наш герой вошел, то почувствовал, что как будто ослеп, ибо решительно ничего не видал. Мелькнули, впрочем, две-три фигуры
в глазах: «Ну да это гости», — мелькнуло у господина Голядкина
в голове. Наконец наш герой стал ясно отличать звезду на черном фраке его превосходительства, потом,
сохраняя постепенность, перешел и к черному фраку, наконец, получил способность полного созерцания…
Трудность главным образом заключалась
в том, чтобы
в то время, как ноги были наверху, а
голова внизу, лицо должно было
сохранять самое приятное, смеющееся выражение; последнее делалось
в видах хорошего впечатления на публику, которая ни под каким видом не должна была подозревать трудности при напряжении мускулов, боли
в суставах плеч и судорожного сжимания
в груди.
Сначала он отошел к дверям и начал от них подходить к дивану, прижав обеими руками шляпу к груди и немного и постепенно наклоняя
голову; потом сел на ближайший стул, и сел не то чтобы развалясь, и не
в струнку, а свободно и прилично, как садятся порядочные люди, и начал затем мимический разговор с кем-то сидящим на диване: кинул несколько слов к боковому соседу, заговорил опять с сидящим на диване,
сохраняя в продолжение всего этого времени самую приятную улыбку.
Окончившие танцевали с полным пренебрежением к своим дамам, глядя им поверх
головы или даже совсем не глядя
в их сторону, точно они были сами по себе, а дамы сами по себе, и
сохраняя на своих лицах и
в осанке выражение суровой озабоченности и холодного достоинства.
— Ну, и братию монашескую начал казнить немилостиво. Кому
голову отрубит, кого
в воду бросит. Из всего монашеского состава спасся один старец Мисаил. Он убежал
в болото и три дня просидел
в воде по горло. Искали, искали и никак не могли сыскать… Господь
сохранил блаженного человека, а он
в память о чуде и поставил обитель Нечаянные Радости. А царь Иван Грозный сделал
в Бобыльскую обитель большой вклад на вечный помин своей царской души.
С юношеским увлечением принялся я ораторствовать, что жить
в доме Ломоносова, этого великого русского гения, — истинное счастие; что дом его надобно бы
сохранить как памятник, во всей его неприкосновенности; что всякий русский должен проходить мимо него с непокрытой
головой (что я впоследствии всегда и делал).
И тут я, господа, взвыл как теленок и, не стыдясь, скажу: припал я к моему двукратному, так сказать, избавителю и долго лобзал его
в голову. И пробыл я
в этом положении до тех пор, пока
в чувство меня не привела моя старая ключница Прасковья (она тоже прибежала на гвалт). «Что это вы, Порфирий Капитоныч, — промолвила она, — так обо псе убиваетесь? Да и простудитесь еще, боже
сохрани! (Очень уж я был налегке.) А коли пес этот, вас спасаючи, жизни решился, так для него это за великую милость почесть можно!»
Долго воспоминая свадьбу Висленева, священник, покусывая концы своей бороды, качал
в недоумении
головой и, вздыхая, говорил: «все хорошо, если это так пройдет», но веселый дьякон и смешливый дьячок, как люди более легкомысленные, забавлялись насчет несчастного Висленева: дьякон говорил, что он при этом браке только вполне уразумел, что «тайна сия велика есть», а дьячок рассказывал, что его чуть Бог
сохранил, что он не расхохотался, возглашая
в конце Апостола: «а жена да боится своего мужа».
Я слушал молча. Оттого ли, что я сел близко к камину и смотрел
в огонь и только слушал, слова Магнуса слились с видом горящих и раскаленных поленьев: вспыхивало полено новым огнем — и вспыхивало слово, распадалась на части насквозь раскаленная, красная масса — и слова разбрызгивались, как горячие угли.
В голове у меня было не совсем ясно, и эта игра вспыхивающих, светящихся, летающих слов погрузила меня
в странный и мрачный полусон. Но вот что
сохранила память...
Ему же приписывают современники мысль, до конца жизни не покидавшую
голову подозрительного царя, бежать
в крайности за море, для чего, по советам того же Бомелия, царь так ревниво, во все продолжение своего царствования,
сохранял дружбу с английской королевой Елизаветой, обещавшей ему безопасное убежище от козней крамольников-бояр.
Она встала и медленно приближалась к дочери, с протянутыми руками, видного роста,
в корсете под шелковым капотом с треном,
в белой кружевной косынке, покрывавшей и
голову. На лицо падала тень, и она смотрела моложаво, с чуть заметными морщинами, со слоем желтой пудры; глаза, узкие и близорукие, приобрели привычку мигать и щуриться; на лбу лежали кудерьки напудренных волос; зубы она
сохранила и щеголяла ими, а всего больше руками замечательной тонкости и белизны, с дюжиной колец на каждой кисти.
— Встань, говорю тебе… Этот честный и благородный человек простил тебя, и кара закона не обрушится на твою
голову, но внутри себя ты до конца жизни
сохранишь презрение к самому себе… Прошу вас, господин следователь, составить протокол о признании моего сына
в растрате сорока двух тысяч рублей — относительно последней растраты я не заявлял вам официально — добавив, что я не возбуждаю против него преследования…
«Быть может, он
сохранит эту тайну навсегда!» — пробежала
в голове Андрея Павловича успокоительная мысль.
(Почерк Нинки.) — Очень интересно делать эксперименты. Интересно
сохранять в полном холоде
голову и спокойно наблюдать, как горячею кровью бьется чужое сердце, как туманится у человека
голова страстью. А самой
в это время посмеиваться и наблюдать.
— Что с ней? Жива ли она? Не напали ли опять без него кромешники… Да нет, старуха нянька, чай, как зеницу ока сбережет ее,
сохранит, не найти никакому ворогу… сама сказала мне… — мелькают
в голове его то тревожные, то успокоительные мысли.