Неточные совпадения
— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, [Вставать, дети, вставать!.. пора. Мать уже
в зале (нем.).] — крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто
сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! [Ну, ну, лентяй! (нем.).] — говорил он.
Аркадий оглянулся и увидал женщину высокого роста,
в черном платье, остановившуюся
в дверях
залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво
падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица.
Алина выплыла на сцену маленького, пропыленного театра такой величественно и подавляюще красивой, что
в темноте
зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к сцене, и казалось, что на лысины мужчин, на оголенные руки и плечи женщин
упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что
зал, приподнимаясь, опрокидывается на сцену.
Он тоже лег
спать и во сне увидал себя сидящим на эстраде,
в темном и пустом
зале, но из темной пустоты кто-то внушительно кричит ему...
Бабушка не решилась оставить его к обеду при «хороших гостях» и поручила Викентьеву напоить за завтраком, что тот и исполнил отчетливо, так что к трем часам Опенкин был «готов» совсем и
спал крепким сном
в пустой
зале старого дома.
В это время Привалов заметил
в толпе знакомую фигуру философа, который шел по
залу с таким видом, как будто
попал в царство теней.
Судебный пристав взял бумагу, которую она протягивала председателю, а она,
упав на свой стул и закрыв лицо, начала конвульсивно и беззвучно рыдать, вся сотрясаясь и подавляя малейший стон
в боязни, что ее вышлют из
залы.
Сначала исследователь
попадает в первый
зал, длиной 35–40 м и высотой до 30 м.
Отсюда опять через узкий коридор можно
попасть в третий
зал, самый величественный.
Кое-где местами,
в котловинах, собралась вода, столь чистая и прозрачная, что исследователь замечает ее только тогда, когда
попадает в нее ногой. Тут опять есть очень глубокий колодец и боковые ходы.
В этом большом
зале наблюдателя невольно поражают удивительные акустические эффекты — на каждое громкое слово отвечает стоголосое эхо, а при падении камня
в колодец поднимается грохот, словно пушечная пальба: кажется, будто происходят обвалы и рушатся своды.
Но это были только мимолетные отголоски, да и то лишь сначала. А вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали, играли, пели. Она
спит крепко, уверяет Мосолов, и подает пример. Да и нельзя помешать,
в самом деле: комната,
в которой она улеглась, очень далеко от
зала, через три комнаты, коридор, лестницу и потом опять комнату, на совершенно другой половине квартиры.
В зале приказные
спали на полу.
А
в зале, где разместили на ночь подростков, они повскакали с разостланных на полу пуховиков и
в одних рубашках, с криком и хохотом, перебегают из конца
в конец по неровной поверхности, образуемой подушками и перинами, на каждом шагу спотыкаясь и
падая. При этом происходит словесная перестрелка, настолько нецеломудренная, что девушки, стоящие у рукомойников, беспрестанно покрикивают...
Все съехавшиеся были к полудню налицо
в зале собрания, так что яблоку было
упасть негде.
«Пройдясь по
залам, уставленным столами с старичками, играющими
в ералаш, повернувшись
в инфернальной, где уж знаменитый „Пучин“ начал свою партию против „компании“, постояв несколько времени у одного из бильярдов, около которого, хватаясь за борт, семенил важный старичок и еле-еле
попадал в своего шара, и, заглянув
в библиотеку, где какой-то генерал степенно читал через очки, далеко держа от себя газету, и записанный юноша, стараясь не шуметь, пересматривал подряд все журналы, он направился
в комнату, где собирались умные люди разговаривать».
Полуянов был осужден. Его приговорили к ссылке
в не столь отдаленные места Сибири, что было равносильно возвращению на родину. Он опять
упал духом и вместо последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили.
В момент приговора Харитины
в зале суда уже не было. Она перестала интересоваться делом и уехала с доктором утешать Прасковью Ивановну.
Он прошел чрез
залу в прихожую, чтобы
попасть в коридор, а из него
в свою комнату.
— Вот здесь мы будем
спать с тобою, Агата, — говорила Мечникова, введя за собою сестру
в свою спальню, — здесь будет наша
зала, а тут твой кабинетец, — докончила она, введя девушку
в известную нам узенькую комнатку. — Здесь ты можешь читать, петь, работать и вообще делать что тебе угодно.
В своей комнате ты полная госпожа своих поступков.
Евгения Петровна тихо прошла со свечою по задним комнатам.
В другой маленькой детской
спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась
в спальню. Вязмитинов еще не возвращался.
В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.
Белоярцев, благодушно гуляя, зашел навестить и Райнера. Больной
спал, а
в его
зале за чаем сидели Розанов, Лобачевский, Полинька и Лиза.
По давнему обычаю, горничные заведения ранним утром, пока их барышни еще
спят, купили на базаре целый воз осоки и разбросали ее длинную, хрустящую под ногами, толстую траву повсюду:
в коридорах,
в кабинетах,
в зале.
Большая квадратная
зала с зеркалами
в золоченых рамах, с двумя десятками плюшевых стульев, чинно расставленных — вдоль стен, с олеографическими картинами Маковского «Боярский пир» и «Купанье», с хрустальной люстрой посредине — тоже
спит и
в тишине и полумраке кажется непривычно задумчивой, строгой, странно-печальной.
После обеда мы сейчас уходили
в свою комнату, куда
в шесть часов приносили нам чай; часов
в восемь обыкновенно ужинали, и нас точно так же, как к обеду, вводили
в залу и сажали против дедушки; сейчас после ужина мы прощались и уходили
спать.
Веселенький деревенский домик полковника, освещенный солнцем, кажется, еще более обыкновенного повеселел. Сам Михайло Поликарпыч, с сияющим лицом,
в своем домашнем нанковом сюртуке, ходил по
зале: к нему вчера только приехал сын его, и теперь, пока тот
спал еще, потому что всего было семь часов утра, полковник разговаривал с Ванькой, у которого от последней, вероятно, любви его появилось даже некоторое выражение чувств
в лице.
Чтоб не сидеть одному, я направился
в залу третьего класса. Тут, вследствие обширности
залы, освещенной единственною лампой, темнота казалась еще гуще. На полу и на скамьях сидели и лежали мужики. Большинство
спало, но
в некоторых группах слышался говор.
— Не понравился, батя! не понравился наш осётрик господину молодому исправнику! Что ж, и прекрасно! Очень даже это хорошо-с! Пускай Васютки мерзавцами нас зовут! пускай своих гусей
в наших палисадниках
пасут! Теперь я знаю-с. Ужо как домой приеду — сейчас двери настежь и всех хамов созову.
Пасите, скажу, подлецы! хоть
в зале у меня гусей
пасите! Жгите, рубите, рвите! Исправник, скажу, разрешил!
От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже
в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, — так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон;
в пустых
залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь,
падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.
Они
спят там ночью, они слышат все, что там происходит, когда
в огромные
залы сквозь выбитые окна заглядывает луна или когда
в бурю
в них врывается ветер.
Впрочем, надо признаться, что все эти разнузданные господа еще сильно боялись наших сановников, да и пристава, бывшего
в зале. Кое-как, минут
в десять, все опять разместились, но прежнего порядка уже не восстановлялось. И вот
в этот-то начинающийся хаос и
попал бедный Степан Трофимович…
Аггей Никитич, одолеваемый любезностями хозяйки, чтобы хоть на время спастись от них, сошел вниз,
в бильярдную, покурить, где просидев около четверти часа, стал возвращаться назад
в залу; но, запутавшись
в переходах большого дома, не
попал в нее и очутился около боскетной, переделанной ныне Екатериною Петровною
в будуар.
Протопоп возвратился домой очень взволнованный и расстроенный. Так как он, по причине празднества, пробыл у исправника довольно долго, то домоседка протопопица Наталья Николаевна, против своего всегдашнего обыкновения, не дождалась его и легла
в постель, оставив, однако, дверь из своей спальни
в зал, где
спал муж, отпертою. Наталья Николаевна непременно хотела проснуться при возвращении мужа.
Он кое-как, поспешая, натягивает рубаху, не
попадая в рукава, кое-как завертывает штаны, портянки, надевает сапоги, ищет шарф, шапку, подхватывает
в охапку полушубок, и его выводят
в залу, отгораживая его скамьей.
— Стерва, — согласился Володин, хохоча, — погоди ж, хозяюшка любезная, я тебе удружу. Давайте пачкать и
в зале. Теперь уже все равно сегодня не вернется, упаточится там на травке, пойдет
спать.
Приехавши
в главный город края, мы остановились
в большом казенном доме,
в котором мы буквально терялись как
в пустыне (князь не имел семейства). Было раннее утро, и мне смертельно хотелось
спать, но он непременно желал, чтобы немедленно произошло официальное представление, и потому разослал во все концы гонцов с известием о своем прибытии. Через два часа
залы дома уже были наполнены трепещущими чиновниками.
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился
в учебную
залу; там он
упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел
в себя, был
в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и прыгать на его могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Мы отправились
в залу и там встретили еще несколько таких же подозрительных дам, разгуливавших парочками. У одного столика сидел — вернее, лежал — какой-то подозрительный мужчина. Он уронил голову на стол и
спал в самой неудобной позе.
Между тем все эти последние истории продолжали быть обдержаниями или
напастями невольными: так, прощальный обед, которым княгиня отвлекла почти всех дворян от обеда, данного
в пустой
зале собрания графу, вовсе не был ею рассчитан на какую-нибудь обиду, а совпал с этим обстоятельством совершенно случайно, или уже после того действительно нет на свете никаких случаев, а есть на все только одна неисповедимая воля, без которой не
падает ни волос с головы, ни воробей с кровли.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не
спала: все, бывало, ходила
в белый
зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна,
в которое с улицы фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и с той поры словно от княжны оторвалась.
«Верно, большая люстра оборвалась или статуя с хор
упала!» — подумала княгиня и, быстро выбежав
в дверь, увидала, что
в зале Патрикей поднимал графа, который никак не мог встать на ноги.
Часов
в двенадцать дня Елена ходила по небольшому
залу на своей даче. Она была
в совершенно распущенной блузе; прекрасные волосы ее все были сбиты, глаза горели каким-то лихорадочным огнем, хорошенькие ноздри ее раздувались, губы были пересохшие. Перед ней сидела Елизавета Петровна с сконфуженным и оторопевшим лицом; дочь вчера из парка приехала как сумасшедшая, не
спала целую ночь; потом все утро плакала, рыдала, так что Елизавета Петровна нашла нужным войти к ней
в комнату.
Ночь я
спал мало и потому заснул так, крепко, что проснулся только тогда, когда мои товарищи, пообедав
в общей
зале, пришли во флигель и начали играть и шуметь.
Ирина. Все сидят
в зале, никто не уходит. И ваш этот Соленый сидит… (Чебутыкину.) Вы бы, доктор, шли
спать.
Вершинин(кланяется). Я, кажется,
попал на именины. Простите, я не знал, не поздравил вас… (Уходит с Ольгой
в залу.)
Тузенбах. Все равно… (Встает.) Я некрасив, какой я военный? Ну, да все равно, впрочем… Буду работать. Хоть один день
в моей жизни поработать так, чтобы прийти вечером домой,
в утомлении повалиться
в постель и уснуть тотчас же. (Уходя
в залу.) Рабочие, должно быть,
спят крепко!
Мы перешли электрический луч, падавший сквозь высокую дверь на ковер неосвещенной
залы, и, пройдя далее коридором,
попали в библиотеку.
Он
напал случайно на очень хороший бельэтаж небольшого домика;
в этом бельэтаже приходилось по три одиноких комнаты со сторон и посередине необыкновенно изящный круглый
зал, оклеенный темно-синими парижскими обоями с широким золотым карнизом.
Когда из небольших сеней мы переступили
в главную
залу, то как раз
попали на воскресный молитвенный хор всего училища и на последние аккорды органа, после которых слушавшие проповедь, расходятся.
Раздается удар гонга, за занавесом стихает
зал. Начинается веселая таинственная музыка. Мольер под нее захрапел. С шорохом
упал громадный занавес. Чувствуется, что театр переполнен.
В крайней золоченой ложе громоздятся какие-то смутные лица.
В музыке громовой удар литавр, и из полу вырастает Лагранж с невероятным носом,
в черном колпаке, заглядывает Мольеру
в лицо.
Ее, бывало, оставит
в зале, а сам обходил дортуары, где воспитанники уже
спали, и Ламновский чаще всех имел удачу встречать великого князя и через то казался ему очень усердным к своему инспекторскому служению, что на самом деле было далеко не так.
Коротков побежал через колонный
зал туда, куда ему указывала маленькая белая рука с блестящими красными ногтями. Проскакав
зал, он очутился на узкой и темноватой площадке и увидал открытую
пасть освещенного лифта. Сердце ушло
в ноги Короткову, — догнал…
пасть принимала квадратную одеяльную спину и черный блестящий портфель.