Неточные совпадения
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты:
спать не раздеваясь, так, как есть,
в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым
покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже
в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что
в этой комнате лет десять жили люди.
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не захотел.
Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский
пал…
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и
покойЗамена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до
упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед обедом
в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде
покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над Псалтырем.
«Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять
в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать
покоя и все куда-то двигаться… И все писать, все писать, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра; праздник придет, лето настанет — а он все пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали
в ленивом
покое, зная, что есть
в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и
спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное
в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов
в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
В вашем
покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного сердца, и тогда весь мир
упадет перед вами на колени, как
падаю я…
И он
спал здоровым прозаическим сном, до того охватившим его, что когда он проснулся от трезвона
в церквах, то первые две, три минуты был только под влиянием животного
покоя, стеной ставшего между им и вчерашним днем.
Душа оставляет тело, странствует и многое видит
в то время, когда человек
спит. Этим объясняются сны. Душа неодушевленных предметов тоже может оставлять свою материю. Виденный нами мираж, с точки зрения Дерсу, был тенью (ханя) тех предметов, которые
в это время находились
в состоянии
покоя. Та к первобытный человек, одушевляя природу, просто объясняет такое сложное оптическое явление, как мираж.
Разрыв становился неминуем, но Огарев еще долго жалел ее, еще долго хотел спасти ее, надеялся. И когда на минуту
в ней пробуждалось нежное чувство или поэтическая струйка, он был готов забыть на веки веков прошедшее и начать новую жизнь гармонии,
покоя, любви; но она не могла удержаться, теряла равновесие и всякий раз
падала глубже. Нить за нитью болезненно рвался их союз до тех пор, пока беззвучно перетерлась последняя нитка, — и они расстались навсегда.
В десять часов все расходятся на
покой, причем только самым почетным гостям отводятся особые комнаты, прочих укладывают, как
попало, по диванам и вповалку на полу.
Харитина
упала в траву и лежала без движения, наслаждаясь блаженным
покоем. Ей хотелось вечно так лежать, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. Тяжело было даже думать, — мысли точно сверлили мозг.
— Охота, друг ты мой, охота. Боюсь одна
спать в комнате. Непривычна к особым
покоям.
Санин проснулся очень рано на следующий день. Он находился на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему
спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст свое имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его
покой.
В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока еще не выяснилось. Он вышел из дому, чтобы проветриться, освежиться. С готовым проектом — не иначе — хотел он предстать перед Джеммой.
Еще стоят хоромы, но украшения
упали, мрачные окна глядят зловещим взором, и
в пустых
покоях поселилось недоброе.
После сытного ужина, за которым хозяин не слишком изнурял свое греховное тело, Юрий, простясь с боярином, пошел
в отведенный ему
покой. Алексей сказал ему, что Кирша ушел со двора и еще не возвращался. Милославский уже ложился
спать, как вдруг запорожец вошел
в комнату.
Матрена. Ну, будет! Поговорил, и будет. Ступай
спать! Мочи моей нет с тобой! Связать тебя да
в сумасшедший дом! Как может небо
падать, когда оно утвержденное. Сказано: твердь! Ступай
спать! Ступай без разговору. Минуты с тобой
покою нет.
Насчитав еще ступеней тридцать, я начинал уже опасаться, что после кабака и мельницы
попаду на чердак; но
в третьем этаже служанка остановилась, отворила дверь и, введя меня
в просторный
покой, засветила две восковые свечи.
Ступайте, полно вам по свету рыскать,
Служа страстям и нуждам человека.
Усните здесь сном силы и
покоя,
Как боги
спят в глубоких небесах…
Хочу себе сегодня пир устроить:
Зажгу свечу пред каждым сундуком,
И все их отопру, и стану сам
Средь них глядеть на блещущие груды.
«
Спят себе пассажиры
в каютах…» — подумал Лаевский и позавидовал чужому
покою.
— Ты веришь своему старичку агенту, для меня же его совет — бессмыслица. Твой старичок мог лицемерить, он мог упражняться
в терпении и при этом смотреть на нелюбимого человека, как на предмет, необходимый для его упражнений, но я еще не
пал так низко; если мне захочется упражняться
в терпении, то я куплю себе гимнастические гири или норовистую лошадь, но человека оставлю
в покое.
И
в этот час, когда такое множество людей найти не могут во сне
покоя, невинное дитя
спит сладким сном и
в этом сне еще все улыбается ей, доброй бабушке, старушке Иде Пфейфер.
Он не видал этих птиц, когда они подлетали, тянувшись по небу шнурочков; один Бер видел, как этот шнурок все подвигался
в треугольник, состоящий из отдельных точек, расположенных как камни, обозначающие могилу араба, похороненного среди песчаной Сахары, и когда с неба неожиданно
упало это резкое, заунывное турчанье, оно для Истомина было без сравнения страшнее слова матери, которое нарушало
покой ночи осужденного на смерть.
В сущности, ведь ясно: все люди стремятся к одному и тому же, к полноте
покоя; суета дня — это только мало приятное введение к тишине ночи, к тем часам, когда остаёшься один на один с женщиной, а потом, приятно утомлённый её ласками,
спишь без сновидений.
Большие
покои тяготили Марфу Андревну своей пустотой, и она сходила
в них редко, только при гостях, которые тоже посещали ее очень редко, или
в других каких-нибудь экстренных случаях, встречавшихся еще реже. Большие
покои нижнего этажа целые зимние дни
спали, но зато оживлялись с большою энергиею ночью. Это было оживление совершенно особенное, напоминавшее слегка то, что бывает будто на Лысой горе на шабаше.
Но вот женщина и мальчик с сапогами ушли, и уже никого не было видно. Солнце легло
спать и укрылось багряной золотой парчой, и длинные облака, красные и лиловые, сторожили его
покой, протянувшись по небу. Где-то далеко, неизвестно где, кричала выпь, точно корова, запертая
в сарае, заунывно и глухо.
Подкрепились — дьякон и начал сниза «во блаженном успении вечный
покой» и пошел все поднимать вверх и все с густым подвоем всем «усопшим владыкам орловским и севским, Аполлосу же и Досифею, Ионе же и Гавриилу, Никодиму же и Иннокентию», и как дошел до «с-о-т-т-в-о-о-р-р-и им» так даже весь кадык клубком
в горле выпятил и такую завойку взвыл, что ужас стал
нападать, и дяденька начал креститься и под кровать ноги подсовывать, и я за ним то же самое.
Бродяга
спал, а мои мысли не давали мне
покоя. Я забыл о том, что привело его
в тюрьму и ссылку, что пережил он, что сделал
в то время, когда «перестал слушаться родителей». Я видел
в нем только молодую жизнь, полную энергии и силы, страстно рвущуюся на волю… Куда?
Я не оставлял
в покое ни одного клочка земли, я сгонял всех мужиков и баб из соседних деревень, работа у меня тут кипела неистовая; я сам тоже пахал, сеял, косил и при этом скучал и брезгливо морщился, как деревенская кошка, которая с голоду ест на огороде огурцы; тело мое болело, и я
спал на ходу.
Все жены
спят. Не
спит одна;
Едва дыша, встает она;
Идет; рукою торопливой
Открыла дверь; во тьме ночной
Ступает легкою ногой…
В дремоте чуткой и пугливой
Пред ней лежит эвнух седой.
Ах, сердце
в нем неумолимо:
Обманчив сна его
покой!..
Как дух, она проходит мимо.
Не прерывается ничем
Спокойство ночи. Страж надежный,
Дозором обошел эвнух.
Теперь он
спит; но страх прилежный
Тревожит
в нем и спящий дух.
Измен всечасных ожиданье
Покоя не дает уму.
То чей-то шорох, то шептанье,
То крики чудятся ему;
Обманутый неверным слухом,
Он пробуждается, дрожит,
Напуганным приникнув ухом…
Но все кругом его молчит;
Одни фонтаны сладкозвучны...
Через полчаса все мы крепко
спали в мягких постелях… Сквозь сон я слышал какую-то суету. Кто-то как будто называл мою фамилию, кто-то пытался осторожно разбудить меня… Затем меня оставили
в покое.
Хотя не
спал всю ночь, но тело свое чувствовал легким; когда его не пропускали вперед, теснили, он расталкивал народ толчками и проворно вылезал на первое место; и ни минуты не оставался
в покое его живой и быстрый глаз.
Всё
в доме
спит — не
спит один
Его угрюмый властелин
В покое пышном и большом
На ложе бархатном своем.
Зато он Вязовнину не давал
покою; правда, он ни разу не произнес перед ним тех обидно-раздражающих, ненужных и самодовольных слов: «Ведь я тебе это все наперед предсказывал!» — тех слов, которые, заметим кстати, самые лучшие женщины,
в мгновение самого горячего участия, не могут не выговорить; но он беспощадно
нападал на Бориса Андреича за его равнодушие и хандру и раз довел его до того, что он побежал к Верочке и с беспокойством стал оглядывать и расспрашивать ее.
Охотников до чужбинки
в том городке, где жил покойный Марко Данилыч, было вдоволь, и потому Герасим Силыч по ночам
в доме на каждой лестнице клал
спать по нескольку человек, чтоб опять ночным делом не забрался
в покои какой-нибудь новый Корней Прожженный.
Она
спит в вечном, невозмутимом
покое…
Средние и старшие ложились
спать на час позднее стрижек, и этим объяснялось то обстоятельство, что во время абсолютного
покоя в спальне малышей
в двух «старших» дортуарах еще и не думали укладываться
в постели.
Лучшее помещение, которое занимала
в скромном отеле Глафира Васильевна Бодростина,
в этом отношении было самое худшее, потому что оно выходило на улицу, и огромные окна ее невысокого бельэтажа нимало не защищали ее от раннего уличного шума и треска. Поэтому Бодростина просыпалась очень рано, почти одновременно с небогатым населением небогатого квартала; Висленев, комната которого была гораздо выше над землей, имел больше
покоя и мог
спать дольше. Но о нем речь впереди.
— Не отвечу, потому что об этом теперь у умных людей и разговоров не может быть, и сделай милость и ты оставь меня
в покое и
спи.
Это первая ночь, когда я
спал как убитый и каменные стены дворца не давили на меня. Стены уничтожила взрывчатая сила слов Магнуса, а крыша растаяла под высоким звездным покровом Марии:
в ее царство безмятежности, любви и
покоя унеслась моя душа. Гора Тиволи и ее огоньки — вот что я видел, засыпая.
— Ох, как вам хочется этого «честного» решения!.. Извольте, вот оно, по-моему: примиритесь с вашим «невидимым», полезайте назад
в болото и благоденствуйте на здоровье. Вам ведь ужасно хочется этого решения. Но меня оставьте
в покое. Будьте уверены, живым я
в болото никогда не
попаду!
Был десятый час утра. Дул холодный, сырой ветер, тающий снег с шорохом
падал на землю. Приемный
покой N-ской больницы был битком набит больными. Мокрые и иззябшие, они сидели на скамейках, стояли у стен;
в большом камине пылал огонь, но было холодно от постоянно отворявшихся дверей. Служители
в белых халатах подходили к вновь прибывшим больным и совали им под мышки градусники.
«Все равно погибать!.. Так лучше уже, раз не привелось покончить с собою
в лазарете, отдалить минуту расправы, если удастся
попасть в сумасшедший дом. Там или он покончит с собою, или ему удастся, по прошествии года, уйти от позорящего наказания. Просто оставят его
в покое и выпустят на волю, как неопасного душевнобольного».
— Какие раненые? Вы же весь день их возили. Оставьте меня
в покое. Это нечестно, я пять суток не
спал!
В саду было темно и холодно. Шел дождь. Резкий сырой ветер с воем носился по всему саду и не давал
покоя деревьям. Банкир напрягал зрение, но не видел ни земли, ни белых статуй, ни флигеля, ни деревьев. Подойдя к тому месту, где находился флигель, он два раза окликнул сторожа. Ответа не последовало. Очевидно, сторож укрылся от непогоды и теперь
спал где-нибудь на кухне или
в оранжерее.
Дедушка не останавливал своей внучки. Он знал, что, когда на Маю
нападали минуты каприза, лучшебыло оставлять ее
в покое.
В палатах укладывали раненых, кормили ужином и поили чаем. Они не
спали трое суток, почти не ели и даже не пили, — некогда было, и негде было взять воды. И теперь их мягко охватывало
покоем, тишиною, сознанием безопасности.
В фанзе было тепло, уютно от ярких ламп. Пили чай, шли оживленные разговоры и рассказы.
В чистом белье, раздетые, солдаты укладывались
спать и с наслаждением завертывались
в одеяла.
Князь уехал.
В его душе царил давно уже не испытанный им сладкий
покой. Будущее представлялось ему
в радужном цвете. Грезы, одна другой заманчивее, всю ночь витали над его головой. Он
спал сном счастливого человека.
Июльская ночь была великолепна. Небо было чисто и все сплошь усеяно яркими звездами. Освещенные лунным блеском парк и сад особенно настраивали фантазию. Кругом царила мертвая тишина — вокруг все
спало. Даже сторож, обыкновенно бивший
в доску, или задремал, или не решался нарушать этот
покой земли под звездным куполом малейшим шумом.
— Нет, нет, у меня предчувствие, что скоро умру, не поцеловав своей дочери, не благословив ее ребенка. Как прекрасен Божий мир, и как мрачно на душе моей! У меня несметное богатство, а я найду один
покой в могиле…
В чьи руки
попадет, Иннокентий, после нашей смерти это богатство, добытое, большей частью, твоим трудом?