Неточные совпадения
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
К
плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая
спустиласьС ее прелестного
плеча…
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребрился; там рожок
Пастуший будит селянина.
Вот утро: встали все давно,
Моей Татьяне всё равно.
Дул ветер, окутывая вокзал холодным дымом, трепал афиши
на стене, раскачивал опаловые, жужжащие пузыри электрических фонарей
на путях. Над нелюбимым городом колебалось мутно-желтое зарево, в сыром воздухе плавал угрюмый шум, его разрывали тревожные свистки маневрирующих паровозов.
Спускаясь по скользким ступеням, Самгин поскользнулся, схватил чье-то
плечо; резким движением стряхнув его руку, человек круто обернулся и вполголоса, с удивлением сказал...
Две лампы освещали комнату; одна стояла
на подзеркальнике, в простенке между запотевших серым потом окон, другая
спускалась на цепи с потолка, под нею, в позе удавленника, стоял Диомидов, опустив руки вдоль тела, склонив голову к
плечу; стоял и пристально, смущающим взглядом смотрел
на Клима, оглушаемого поющей, восторженной речью дяди Хрисанфа...
Оба молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами,
спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в два, унеся с собой бревна и доски
на плечах. А бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
Утром рано Райский, не ложившийся спать, да Яков с Василисой видели, как Татьяна Марковна, в чем была накануне и с открытой головой, с наброшенной
на плечи турецкой шалью, пошла из дому, ногой отворяя двери, прошла все комнаты, коридор,
спустилась в сад и шла, как будто бронзовый монумент встал с пьедестала и двинулся, ни
на кого и ни
на что не глядя.
У барыни шаль
спустилась с
плеча; одна из старушек надела ее опять
на плечо да тут же кстати поправила бантик
на чепце.
Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал
плечами. Мы
спустились в овраг, ветер затих
на мгновенье — мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул
на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный гул раздался…
Доктор продолжал сидеть в столовой, пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то меньше, то больше, что буфет делал напрасные попытки твердо стоять
на месте, что потолок то уходил кверху, то
спускался к самой его голове. Он очнулся, только когда к нему
на плечо легла чья-то тяжелая рука и сердитый женский голос проговорил...
Были тут только пешеходные тропинки, по которым
спускались и поднимались каторжные, таскавшие тогда
на своих
плечах продовольствие из Александровского округа в Тымовский.
Приехал любоваться Рублихой и сам горный секретарь Илья Федотыч.
Спустился в шахту, отломил
на память кусок кварцу с золотом и милостиво потрепал старого штейгера по
плечу.
На их игру глядел, сидя
на подоконнике, штабс-капитан Лещенко, унылый человек сорока пяти лет, способный одним своим видом навести тоску; все у него в лице и фигуре висело вниз с видом самой безнадежной меланхолии: висел вниз, точно стручок перца, длинный, мясистый, красный и дряблый нос; свисали до подбородка двумя тонкими бурыми нитками усы; брови
спускались от переносья вниз к вискам, придавая его глазам вечно плаксивое выражение; даже старенький сюртук болтался
на его покатых
плечах и впалой груди, как
на вешалке.
Зверев все это время сидел, облокотившись
на стол и опустив свою голову, причем его штаб-офицерские эполеты низко-низко
спускались с
плеч.
Борк пожал
плечами, и через минуту сверху
спустилась Анна. Старая барыня надела стеклышки
на нос и оглядела девушку с ног до головы. Лозищане тоже взглянули
на нее, и им показалось, что барыня должна быть довольна и испуганным лицом Анны, и глазами, в которых дрожали слезы, и крепкой фигурой, и тем, как она мяла рукой конец передника.
По обеим же сторонам колонны непрерывной цепью,
спускаясь и поднимаясь по балкам, шли егеря в высоких сапогах, полушубках и папахах, с ружьями
на плечах и патронами
на перевязи.
Она снова встала
на ноги и пошла, шаль
спустилась с
плеча её и влеклась по полу.
Не знаю, что подействовало неприятнее — грубость Геза или этот его странный порыв. Пожав
плечами, я
спустился на берег и, значительно отойдя, обернулся, еще раз увидев высокие мачты «Бегущей по волнам», с уверенностью, что Гез или Браун, или оба они вместе, должны будут отнестись к моему намерению самым положительным образом.
Она очень выросла, её чёрные кудри
спустились до
плеч, тёмные глаза стали серьёзнее и больше, и — тоненькая, гибкая — она хорошо играла роль хозяйки в своей норе: собирала щепы
на постройках, пробовала варить какие-то похлёбки и до полудня ходила с подоткнутым подолом, вся испачканная сажей, мокрая, озабоченная.
Спустившись в трюмы, бабы насыпали рожь в мешки, мужики, вскидывая мешки
на плечи, бегом бегали по сходням
на берег, а от берега к селу медленно потянулись подводы, тяжело нагруженные долгожданным хлебом.
Вернется, бывало, вместе со стадом в избу —
на дворе стужа смертная, вся она окоченела от холода, — ноги едва движутся; рубашонка забрызгана сверху донизу грязью и еле-еле держится
на посиневших
плечах; есть хочется; чем бы скорее пообедать, закутаться да
на печку, а тут как раз подвернется Домна, разгневанная каким-нибудь побочным обстоятельством, снова ушлет ее куда вздумается или, наконец, бросит ей в сердцах кусок хлеба, тогда как другие все,
спустившись с полатей, располагаются вокруг стола с дымящимися щами и кашею.
Ситцевая кофточка, не застегнутая
на груди,
спустилась с одного
плеча, а
плечо было такое белое, вкусное.
На нем была рубаха, расстегнутая
на груди, и высокие сапоги со шпорами, и с
плеч спускался черный плащ, тащившийся по земле, как шлейф.
Он был бледен, как платок, и хорошенькая головка,
на которой заметна была только тень того воинственного восторга, который одушевлял ее за минуту перед этим, как-то страшно углубилась между
плеч и
спустилась на грудь.
Он прошел боскетную, биллиардную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице
спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул из освещенной луной двери
на восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову в
плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму…
Была она во всем иночестве, даже в наметке [Черный креп, что накидывается поверх шапочки (иночество),
спускается вроспуск по
плечам и спине, закрывая лоб черницы.], а в таком наряде
на глаза исправнику показываться нехорошо.
И она, кажется, хотела
спуститься и стать
на колени, только Гильдегарда успела схватить ее под
плечи и воскликнула...
Аллея кончалась калиточкой. За нею по косогору
спускалась к реке узкая тропинка. Наташа неожиданно положила руки
на плечи Веры и вместе с нею быстро побежала под гору.
Вышли
на террасу. С горы по дороге
спускался высокий молодой офицер с лентою патронов через
плечо, в очень высоких сапогах со шпорами… В руке у него была винтовка, из-за пояса торчали две деревянные ручки ручных гранат.
На горе,
на оранжевом фоне заходившего солнца, чернела казенная двуколка и еще две фигуры с винтовками.
И так сладостно помнится: косим с работниками и поденными мужиками лощину. Медленно
спускаемся по откосу один за другим в запахе луговой травы, коса жвыкает, сзади у пояса позвякивает в бруснице брусок, спереди и сзади шипят соседние косы. Потом, внизу, резкий запах срезаемой резики и осоки, из-под сапог выступает ржавая вода. И, закинув косы
на плечи, с ощущаемой
на спине мокрой рубахой, гуськом поднимаемся вверх.
Из него приподнялась женщина, одетая в одну белую рубашку с высоким воротом и длинными рукавами. Черные как смоль волосы, заплетенные в густую косу,
спускались через левое
плечо на высокую грудь, колыхавшуюся под холстиной, казалось, от прерывистого дыхания. Лицо ее, с правильными, красивыми чертами, было снежной белизны, и
на нем рельефно выдавались черные дугой брови, длинные ресницы, раздувающиеся ноздри и губы, — красные, кровавые губы. Глаза были закрыты.
В глухую полночь
спустилась Надежда Николаевна из окна своей спальни, прямо ножками
на мои
плеча; в охапку ее — и сгинул в темноте ночной.
Наброшена кое-как
на плеча шуба, накинута шапочка набекрень… кто-то стукнул в дверь: это арабка. Идут… по коридорам, худо освещенным или вовсе темным;
спускаются по узким, истертым, душным лесенкам, кое-где ощупью, кое-где падают… Скоро ли? Вот сейчас!
Мы застаем ее полулежащею
на канапе в ее будуаре, с обвязанной ярко-красным шелковым шарфом головой. Шарф закрывал лоб до бровей и крепким узлом был завязан
на затылке, а концы его
спускались на правое
плечо, вместе с полураспущенною косою.
Но, уже помолившись Богу и укладываясь спать, Настя долго сидела
на кровати и размышляла. Худенькая спина ее, с острыми лопатками и отчетливыми звеньями хребта, сильно горбилась; грязная рубашка
спустилась с острого
плеча; обняв руками колени и покачиваясь, похожая
на черную сердитую птицу, застигнутую в поле морозом, она смотрела вперед своими немигающими глазами, простыми и загадочными, как глаза зверя. И с задумчивым упрямством прошептала...