Неточные совпадения
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
Порок любезен и в романе,
И там уж торжествует он.
Британской
музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И
стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль Вечный жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
Лорд Байрон прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
И безнадежный эгоизм.
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться
муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась:
муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
— Он — двоюродный брат мужа, — прежде всего сообщила Лидия, а затем, в тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил в каком-то комитете, который называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили место земского начальника, но он сказал, что в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные
статьи в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что
муза редактора — настоящий нильский крокодил, он живет в цинковом корыте в квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые
статьи по его наущению.
А. Белый говорит в своих воспоминаниях: «Символ „жены“
стал зарею для нас (соединением неба с землею), сплетаясь с учением гностиков о конкретной премудрости с именем новой
музы, сливающей мистику с жизнью» [Воспоминания А. Белого об А. Блоке, напечатанные в четырех томах «Эпопеи», — первоклассный материал для характеристики атмосферы ренессансной эпохи, но фактически в нем много неточного.].
— Этого уж не воротишь, — подхватила
Муза Николаевна, — но мы должны утешать себя теперь тем, что у нас сын будет музыкант, и мы его
станем уж серьезно учить.
Прислуга в доме
стала расходиться, но
Муза, сев за фортепьяно, все еще продолжала некоторое время потихоньку плакать: чувство дочери и сестры в ней пересилило на этот раз артистку.
Несмотря на свой расстроенный вид, Сусанна Николаевна, слегка опиравшаяся на руку сестры, была художественно-прекрасна: ее довольно высокий
стан представлял классическую стройность; траурная вуаль шляпки развевалась по воздуху; глаза были исполнены лихорадочного огня, заметный румянец покрывал ее обычно бледное лицо. Крепко пожимая руку
Музы Николаевны, она ей отвечала...
— За
Музой мы заедем и возьмем ее с собой! —
стал ей толковать Егор Егорыч. — Доктор, который живет у меня в Кузьмищеве, пишет, что послал сюда мою карету, и мы все спокойно в ней доедем.
Муза Николаевна
стала ей слегка подыгрывать на фортепьяно, а Углаков запел.
Вскоре затем посетители
стали собираться; но
Муза Николаевна решительно объявила, что она хочет остаться с мужем.
— Как? — полувоскликнула
Муза Николаевна, широко раскрывая от удивления глаза. —
Стало быть, у вас был новый роман?
После обеда
Муза и Лябьев, по просьбе хозяина,
стали играть в четыре руки, и хотя Лябьев играл секондо, а
Муза примо, но gnadige Frau хорошо поняла, как он много был образованнее и ученее в музыкальном смысле своей соигрицы. Gnadige Frau втайне чрезвычайно желала бы сыграть с Лябьевым что-нибудь, чтобы показать ему, как и она тоже была образована в этом отношении, но, отстав столь давно от музыки, она не решалась высказать этого желания.
— Eh bien! [Хорошо! (франц.).] — одобрила
Муза Николаевна и
стала аккомпанировать.
— Ну,
Муза, милая, скажи! —
стал приставать Лябьев.
Муза повиновалась ему и
стала было играть, но Марфин недолго слушал ее и, усевшись на ближайший к фортепьяно стул, спросил...
Муза принялась было продолжать свою фантазию, но у нее
стало выходить что-то очень нескладное: при посторонних лицах она решительно не могла спокойно творить.
— Господи! — воскликнула
Муза Николаевна, никогда не воображавшая услышать о таком женском пороке. — Но кто же ей
стал давать взятки?