Раздражение, всегда дремотно таившееся в усталых грудях, просыпалось, требовало выхода, торжествуя, летало по воздуху, все шире расправляя темные крылья, все крепче охватывая людей, увлекая их за собой,
сталкивая друг с другом, перерождаясь в пламенную злобу.
Море проснулось. Оно играло маленькими волнами, рождая их, украшая бахромой пены,
сталкивая друг с другом и разбивая в мелкую пыль. Пена, тая, шипела и вздыхала, — и все кругом было заполнено музыкальным шумом и плеском. Тьма как бы стала живее.
Неточные совпадения
Слуги и за обедом суются как угорелые,
сталкивают друг друга с ног, беснуются и вдруг становятся неподвижно и глядят на вас, прося глазами приказать что-нибудь еще.
Чтобы произвести запруду, оставалось только повернуть неволю на ребро и удержать ее в этом направлении все время, пока барку
с другой стороны, под кормовым плечом, бурлаки будут
сталкивать чегенями.
Действие неволи при съемках барок заключается в том, что при ее помощи производят искусственную запруду: струя бьет в неволю, поставленную в воде ребром, и таким образом помогают барке сняться
с мели. Когда спустят неволю,
с другой стороны барку
сталкивают чегенями и в то же время в соответствующем направлении работают поносными.
А между тем, пока этот младенец ломит вперед, «высоко держа знамя», как говорится в газетах, всякий человек
с капелькой души или просто лично не заинтересованный старается мимоходом
столкнуть с его пути один,
другой камешек, чтобы младенец не ушибся.
Ему казалось, что он как бы раздвоился: одна его половинка незаметно для
другой старается куда-то
столкнуть её. Он осторожно обходил сам себя, как обходил он разных мужичков, вступавших
с ним в сделки.
Вот один из них, насупив брови, двинулся к кричащему Иоанну,
другой грубо
столкнул с своего плеча руку Фомы, в чем-то убеждавшего его, и к самым прямым и прозрачным глазам его поднес огромный кулак, — и побежал Иоанн, и побежали Фома и Иаков, и все ученики, сколько ни было их здесь, оставив Иисуса, бежали.
Иван Вианорыч степенно двигался по деревянному тротуару, часто и внушительно постукивая большими кожаными калошами. На Дворянской его обогнал десяток гимназистов разного возраста. Они шли парами, громко смеясь и
сталкивая друг друга с помоста в снег. Сзади шагал долговязый молодой учитель в синих очках,
с козлиной черной бородкой; в зубах у него была папироса. Проходя мимо Наседкина, учитель поглядел ему прямо в лицо тем открытым, дружеским взглядом, которым так славно смотрят весной очень молодые люди.
Из трех мужчин,
с которыми меня
столкнула судьба в этом году, один был совратитель,
другой — примиритель, ну, а третий?
«Как я мог поверить, что честный и самоотверженный
друг мой, князь Владимир, мог быть способен на такой гнусный поступок, как оклеветание отца и дяди своей невесты? Я, подлый, гадкий, низкий себялюбец, порадовался возможности
столкнуть с высоты своего соперника и без того несчастного, умирающего, быть может, теперь от истязаний, произведенных пытками, приговоренного бесповоротно к смерти», — пронеслось самообвинение в голове Якова Потаповича.
— Положим, но не он один и не главным образом. Прежде всего виновато воспитание князя, среда, в которой он вырос, общество, в котором он вращался. Судьба
столкнула его
с Гиршфельдом — последний этим воспользовался. Не будь Николая Леопольдовича — был бы
другой; Гиршфельдов у нас много.
Зато многие, перебивая
друг у
друга лучшие кусочки, иные из вещи ничтожной,
сталкивали и увлекали
друг друга с тесной гати в трясину, где усилия вырваться из нее еще более в нее погружали.