Неточные совпадения
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца, такую же интересную, как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с
подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он
стал бегать из дома; однажды дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав,
стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
Бытие заболело: все
стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся; все
стало пространственным, т. е. ограниченным и отчужденным в своих частях, тесным и далеким;
стало материальным, т. е. тяжелым,
подчиненным необходимости; все
стало ограниченным и относительным,
подчиненным законам логики.
Болезнь эта прежде всего выразилась в том, что все
стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся; все
стало пространственным и отчужденным в своих частях, тесным и далеким, требующим того же времени для охватывания полноты бытия;
стало материальным, т. е. тяжелым,
подчиненным необходимости; все
стало ограниченным и относительным; третье
стало исключаться, ничто уже не может быть разом А и не-А, бытие
стало бессмысленно логичным.
Все
подчиненные становятся мучениками.
Как-то само собою случилось, что на развалинах тех старинных, насиженных гнезд, где раньше румяные разбитные солдатки и чернобровые сдобные ямские вдовы тайно торговали водкой и свободной любовью, постепенно
стали вырастать открытые публичные дома, разрешенные начальством, руководимые официальным надзором и
подчиненные нарочитым суровым правилам.
Ты все сделал, что доброму и усердному
подчиненному сделать надлежало, —
стало быть, совесть твоя чиста.
— Еще бы он посмел! — вступается супруга Николая Тимофеича, повисшая у него на руке, — у Николая Тимофеича и дела-то его все —
стало быть, какой же он
подчиненный будет, коли начальников своих уважать не
станет?
— Вот посмотрим, что-то скажешь, когда твой бывший
подчиненный станет приказывать тебе или когда войдет, а тебе надо встать и поклониться.
Училищных офицеров тоже беспокоит и волнует это замедление. После производства в офицеры бывшие ученики и прямые
подчиненные становятся отрезанным ломтем, больше о них нет ни забот, ни хлопот, ни ответственности, ни даже воспоминаний.
Кроме того, понял он и то, что Меллер-Закомельский, хотя и начальник, не имеет того значения, которое имеет Воронцов, его
подчиненный, и что важен Воронцов, а не важен Меллер-Закомельский; и поэтому, когда Меллер-Закомельский позвал к себе Хаджи-Мурата и
стал расспрашивать его, Хаджи-Мурат держал себя гордо и торжественно, говоря, что вышел из гор, чтобы служить белому царю, и что он обо всем даст отчет только его сардарю, то есть главнокомандующему, князю Воронцову, в Тифлисе.
Ответ на этот вопрос тот, что допускают это не все люди (одни — большая часть людей — обманутые и
подчиненные, и не могут не допускать чего бы то ни было), а допускают это люди, занимающие только при такой организации выгодное положение в обществе; допускают потому, что для этих людей риск пострадать оттого, что во главе правительства или войска
станет безумный или жестокий человек, всегда меньше тех невыгод, которым они подвергнутся в случае уничтожения самой организации.
Телодвижения их утрачивали развязность, глаза
становились тусклыми и неспособными проникать в сердца
подчиненных, язык отказывался от произнесения укорительных выражений; дар сердцеведения пропадал совершенно.
Значительность их сказывалась во всем: в их сдержанной развязности, в миловидно-величавых улыбках, в напряженной рассеянности взгляда, в изнеженном подергивании плеч, покачивании
стана и сгибании колен; она сказывалась в самом звуке голоса, как бы любезно и гадливо благодарящего
подчиненную толпу.
Глаза старушки Бахтуловой тоже заблистали еще более добрым чувством. Барон вошел. Во фраке и в туго накрахмаленном белье он
стал походить еще более на журнальную картинку. Прежде всех он поклонился Михайле Борисовичу, который протянул ему руку хоть несколько и фамильярно, но в то же время с тем добрым выражением, с каким обыкновенно начальники встречают своих любимых
подчиненных.
— Конечно! — подтвердил Янсутский. — Даже в наших предприятиях — вы, конечно, хорошо это знаете — ни подрядчики, ни мы сами в настоящее время не
станем так строго обращаться с
подчиненными, как это бывало прежде.
Он даже гораздо реже
стал говорить
подчиненным: «Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами?»; если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело.
Иван Ильич прислушивался, отгонял мысль о ней, но она продолжала свое, и она приходила и
становилась прямо перед ним и смотрела на него, и он столбенел, огонь тух в глазах, и он начинал опять спрашивать себя: «неужели только она правда?» И товарищи и
подчиненные с удивлением и огорчением видели, что он, такой блестящий, тонкий судья, путался, делал ошибки.
Все это совершенно естественно и понятно, и мы не
стали бы упрекать нашей литературы за ее отсталость, если бы она сама сознавала свое бессилие, свою юность и свое
подчиненное, а не руководящее положение в обществе.
— Позвольте, голуба, позвольте, позвольте, позвольте. Не так, не так. Ведь вы к кому обращаетесь? К самому Марку Великолепному? Ну,
стало быть, вы не имеете ни малейшего представления о том, как в Древнем Риме
подчиненные говорили с главным начальником. Глядите: вот, вот жест.
«Но где же, спрошу,
статья закона, прямо воспрещающая газетным репортерам быть чиновниками, потому что в отношении наших
подчиненных мы можем действовать только на основании существующих узаконений; если же, скажу, вы желаете употребить какую-нибудь произвольную меру, то я не знаю, во-первых, в чем она может состоять, а во-вторых, пусть уж она будет без меня!» Тогда я и посмотрю, что он вам сделает.
У него есть
подчиненные, и необходимо давать приказания, а если они не послушаются и
станут спорить, то кричать и топать ногами.
Один страх — плохое дело… при нем не может быть той нравственной, крепкой связи начальника с
подчиненными, без которой морская служба
становится в тягость…
Его тянуло за Борисом Петровичем, но он счел бестактным нарушать их беседу вдвоем. Ни за что не хотел бы он показаться навязчивым. В нем всегда говорило горделивое чувство. Этого пистоля он сердечно любил и увлекался им долго, но «лебезить» ни перед кем не желал, особливо при третьем лице, хотя бы и при таком хорошем малом, как Кузьмичев. Через несколько недель капитан мог
стать его
подчиненным.
С какой
стати? Во-первых, капитан в скором времени может попасть в его
подчиненные, а во-вторых, Теркин давно держался правила — о сердечных делах не болтать лишнего. Он считал это большой «пошлостью».
Пока ты свободен, учишься или без дела шатаешься, ты можешь с ним и выпить, и по животу его похлопать, и с дочкой его полюбезничать, но как только ты
стал в мало-мальски
подчиненные отношения, ты уже сверчок, который должен знать свой шесток…
А на другой день, принимая у себя в канцелярии Временского, директор долго не решался сказать ему правду. Он мялся, путался и не находил, с чего начать, что сказать. Ему хотелось извиниться перед учителем, рассказать ему всю сущую правду, но язык заплетался, как у пьяного, уши горели и
стало вдруг обидно и досадно, что приходится играть такую нелепую роль — в своей канцелярии, перед своим
подчиненным. Он вдруг ударил по столу, вскочил и закричал сердито...
Человек
становится частью природного мира, одним из явлений природы,
подчиненным природной необходимости.
Что касается отношений к Кузьме Терентьеву, то Фимке было надо много силы и воли, чтобы не порвать их совершенно, так как этот внезапный разрыв мог озлобить Кузьму, и Бог знает на что способны эти тихие, робкие, всецело
подчиненные женщине люди, когда предмет их слепого обожания
станет потерянным для них навсегда, без возврата к прошлому и без надежды на лучшие дни. Это тем более было опасно, что Кузьма Терентьев жил тут же, в одном доме с Фимкой.
Занимаясь устройством крепостей, однажды Александр Васильевич поручил одному полковнику надзирать за работой новых укреплений. За недосугом или за леностью полковник сдал это поручение младшему по себе. Приехав осматривать работу и найдя неисправность, Суворов
стал выговаривать полковнику, который в свое оправдание обвинял
подчиненного.
— Итак, если вы имеете ко мне какое-либо доверие, то клянусь вам, что ничего, ни о какой отраве никогда я не слыхал, да и с какой
стати была бы подписка отравить вас? Не было бы
подчиненных, не было бы нужды и в начальниках.