Неточные совпадения
У суда стоять —
Ломит ноженьки,
Под венцом стоять —
Голова болит,
Голова болит,
Вспоминается
Песня
старая,
Песня грозная.
На широкий двор
Гости въехали,
Молоду жену
Муж домой привез,
А роденька-то
Как набросится!
Деверек ее —
Расточихою,
А золовушка —
Щеголихою,
Свекор-батюшка —
Тот медведицей,
А свекровушка —
Людоедицей,
Кто неряхою,
Кто непряхою…
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь
старуюС высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что
голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему еще нужно было
старый хмель из
головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой рукою в правую и начал строчить...
Старый, толстый Татарин, кучер Карениной, в глянцовом кожане, с трудом удерживал прозябшего левого серого, взвивавшегося у подъезда. Лакей стоял, отворив дверцу. Швейцар стоял, держа наружную дверь. Анна Аркадьевна отцепляла маленькою быстрою рукой кружева рукава от крючка шубки и, нагнувши
голову, слушала с восхищением, что говорил, провожая ее, Вронский.
Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость его приезда и бегавшая, чтобы полаять на дворе, вернулась, махая хвостом и внося с собой запах воздуха, подошла к нему, подсунула
голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он поласкал ее.
Потом посылали его в спальню к княгине принесть образ в серебряной, золоченой ризе, и он со
старою горничной княгини лазил на шкапчик доставать и разбил лампадку, и горничная княгини успокоивала его о жене и о лампадке, и он принес образ и поставил в
головах Кити, старательно засунув его за подушки.
Ласка всё подсовывала
голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив
голову на высунувшуюся заднюю лапу. И в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около
старых зуб липкие губы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
Однако же, встречаясь с ним, он всякий раз ласково жал ему руку и приглашал его на чай, так что
старый повытчик, несмотря на вечную неподвижность и черствое равнодушие, всякий раз встряхивал
головою и произносил себе под нос: «Надул, надул, чертов сын!»
Для пополнения картины не было недостатка в петухе, предвозвестнике переменчивой погоды, который, несмотря на то что
голова продолблена была до самого мозгу носами других петухов по известным делам волокитства, горланил очень громко и даже похлопывал крыльями, обдерганными, как
старые рогожки.
Вот, окружен своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами
старого Кремля;
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной
головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он.
И слышал только в ответ Тарас Бульба, что Бородавка повешен в Толопане, что с Колопера содрали кожу под Кизикирмоном, что Пидсышкова
голова посолена в бочке и отправлена в самый Царьград. Понурил
голову старый Бульба и раздумчиво говорил: «Добрые были козаки!»
Тогда выступило из средины народа четверо самых
старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком
старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на
голову.
И те, которые отправились с кошевым в угон за татарами, и тех уже не было давно: все положили
головы, все сгибли — кто положив на самом бою честную
голову, кто от безводья и бесхлебья среди крымских солончаков, кто в плену пропал, не вынесши позора; и самого прежнего кошевого уже давно не было на свете, и никого из
старых товарищей; и уже давно поросла травою когда-то кипевшая козацкая сила.
Все три всадника ехали молчаливо.
Старый Тарас думал о давнем: перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых всегда плачет козак, желавший бы, чтобы вся жизнь его была молодость. Он думал о том, кого он встретит на Сечи из своих прежних сотоварищей. Он вычислял, какие уже перемерли, какие живут еще. Слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая
голова его уныло понурилась.
Все своевольные и гульливые рыцари стройно стояли в рядах, почтительно опустив
головы, не смея поднять глаз, когда кошевой раздавал повеления; раздавал он их тихо, не вскрикивая, не торопясь, но с расстановкою, как
старый, глубоко опытный в деле козак, приводивший не в первый раз в исполненье разумно задуманные предприятия.
Около молодого запорожца четверо
старых выработывали довольно мелко ногами, вскидывались, как вихорь, на сторону, почти на
голову музыкантам, и, вдруг опустившись, неслись вприсядку и били круто и крепко своими серебряными подковами плотно убитую землю.
Андрий стоял ни жив ни мертв, не имея духа взглянуть в лицо отцу. И потом, когда поднял глаза и посмотрел на него, увидел, что уже
старый Бульба спал, положив
голову на ладонь.
Самые старейшие в рядах стали неподвижны, потупив седые
головы в землю; слеза тихо накатывалася в
старых очах; медленно отирали они ее рукавом.
На ней было очень простенькое домашнее платьице, на
голове старая, прежнего фасона шляпка; только в руках был, по-вчерашнему, зонтик.
Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частию без окладов, и
старого священника с дрожащею
головой.
Часто он спал на ней так, как был, не раздеваясь, без простыни, покрываясь своим
старым, ветхим студенческим пальто и с одною маленькою подушкой в
головах, под которую подкладывал все, что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье.
Варвара. На свою бы тебе
голову,
старая карга!
Базаров высунулся из тарантаса, а Аркадий вытянул
голову из-за спины своего товарища и увидал на крылечке господского домика высокого, худощавого человека с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом, одетого в
старый военный сюртук нараспашку. Он стоял, растопырив ноги, курил длинную трубку и щурился от солнца.
В беседке сидела Фенечка с Дуняшей и Митей. Базаров остановился, а Аркадий кивнул
головою Фенечке, как
старый знакомый.
Действительно, по саду, шагая через клумбы, шел Базаров. Его полотняное пальто и панталоны были запачканы в грязи; цепкое болотное растение обвивало тулью [Тулья — верхняя часть шляпы.] его
старой круглой шляпы; в правой руке он держал небольшой мешок; в мешке шевелилось что-то живое. Он быстро приблизился к террасе и, качнув
головою, промолвил...
— А! вот вы куда забрались! — раздался в это мгновение голос Василия Ивановича, и
старый штаб-лекарь предстал перед молодыми людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на
голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «небо»… Знаете ли — в этом есть какое-то особенное значение!
Холеное,
голое лицо это, покрытое туго натянутой, лоснящейся, лайковой кожей, голубоватой на месте бороды, наполненное розовой кровью, с маленьким пухлым ртом, с верхней губой, капризно вздернутой к маленькому, мягкому носу, ласковые, синеватые глазки и седые, курчавые волосы да и весь облик этого человека вызывал совершенно определенное впечатление — это
старая женщина в костюме мужчины.
А когда подняли ее тяжелое стекло,
старый китаец не торопясь освободил из рукава руку, рукав как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые пальцы старческой, железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял камень на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув
головой, спрятал руку с камнем в рукав.
Кричал, сидя в санях извозчика, Туробоев, с забинтованной
головой, в
старой, уродливой шапке, съехавшей ему на затылок.
И не только жалкое, а, пожалуй, даже смешное; костлявые,
старые лошади ставили ноги в снег неуверенно, черные фигуры в цилиндрах покачивались на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени, на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки огней — и одинокий человек в очках, с непокрытой
головой и растрепанными жидкими волосами на ней.
В этот вечер ее физическая бедность особенно колола глаза Клима. Тяжелое шерстяное платье неуловимого цвета
состарило ее, отягчило движения, они стали медленнее, казались вынужденными. Волосы, вымытые недавно, она небрежно собрала узлом, это некрасиво увеличило
голову ее. Клим и сегодня испытывал легонькие уколы жалости к этой девушке, спрятавшейся в темном углу нечистоплотных меблированных комнат, где она все-таки сумела устроить для себя уютное гнездо.
—
Постарел, больше, чем надо, — говорила она, растягивая слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина горячими пальцами в кольцах и отодвинув его от себя, осмотрев с
головы до ног, сказала: — Ну — все же мужчина в порядке! Сколько лет не видались? Ох, уж лучше не считать!
Впереди толпы шагали, подняв в небо счастливо сияющие лица, знакомые фигуры депутатов Думы, люди в мундирах, расшитых золотом, красноногие генералы, длинноволосые попы, студенты в белых кителях с золочеными пуговицами, студенты в мундирах, нарядные женщины, подпрыгивали, точно резиновые, какие-то толстяки и, рядом с ними, бедно одетые, качались
старые люди с палочками в руках, женщины в пестрых платочках, многие из них крестились и большинство шагало открыв рты, глядя куда-то через
головы передних, наполняя воздух воплями и воем.
— Слушайте-ко, Самгин, — раздался над
головой его сиповатый, пониженный голос Попова, — тут тесть мой сидит, интересная фигура, богатейший человечище! Я сказал ему, что вы поверенный Зотовой, а она —
старая знакомая его. Он хочет познакомиться с вами…
Варвара подавленно замолчала тотчас же, как только отъехали от станции Коби. Она сидела, спрятав
голову в плечи, лицо ее, вытянувшись, стало более острым. Она как будто
постарела, думает о страшном, и с таким напряжением, с каким вспоминают давно забытое, но такое, что необходимо сейчас же вспомнить. Клим ловил ее взгляд и видел в потемневших глазах сосредоточенный, сердитый блеск, а было бы естественней видеть испуг или изумление.
Землистого цвета лицо, седые редкие иглы подстриженных усов,
голый, закоптевший череп с остатками кудрявых волос на затылке, за темными, кожаными ушами, — все это делало его похожим на
старого солдата и на расстриженного монаха.
Оживление Дмитрия исчезло, когда он стал расспрашивать о матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь, в
голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа, напоминал о
старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
Климу послышалось, что вопрос звучит иронически. Из вежливости он не хотел расходиться с москвичом в его оценке
старого города, но, прежде чем собрался утешить дядю Хрисанфа, Диомидов, не поднимая
головы, сказал уверенно и громко...
Жизнь вовсе не ошалелая тройка Гоголя, а —
старая лошадь-тяжеловоз; покачивая
головою, она медленно плетется по избитой дороге к неизвестному, и прав тот, кто сказал, что все — разумно.
Из недели в неделю, изо дня в день тянулась она из сил, мучилась, перебивалась, продала шаль, послала продать парадное платье и осталась в ситцевом ежедневном наряде: с
голыми локтями, и по воскресеньям прикрывала шею
старой затасканной косынкой.
Старик Обломов как принял имение от отца, так передал его и сыну. Он хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе
головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать
старые и т. п. Как и чем засевались поля при дедушке, какие были пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем.
Она пошла. Он глядел ей вслед; она неслышными шагами неслась по траве, почти не касаясь ее, только линия плеч и стана, с каждым шагом ее, делала волнующееся движение; локти плотно прижаты к талии,
голова мелькала между цветов, кустов, наконец, явление мелькнуло еще за решеткою сада и исчезло в дверях
старого дома.
Проходя мимо часовни, она на минуту остановилась перед ней. Там было темно. Она, с медленным, затаенным вздохом, пошла дальше, к саду, и шла все тише и тише. Дойдя до
старого дома, она остановилась и знаком
головы подозвала к себе Райского.
Райский совсем потерял
голову и наконец решился пригласить
старого доктора, Петра Петровича, и намекнуть ему о расстройстве Веры, не говоря, конечно, о причине. Он с нетерпением ждал только утра и беспрестанно ходил от Веры к Татьяне Марковне, от Татьяны Марковны к Вере.
В доме тянулась бесконечная анфилада обитых штофом комнат; темные тяжелые резные шкафы, с
старым фарфором и серебром, как саркофаги, стояли по стенам с тяжелыми же диванами и стульями рококо, богатыми, но жесткими, без комфорта. Швейцар походил на Нептуна; лакеи пожилые и молчаливые, женщины в темных платьях и чепцах. Экипаж высокий, с шелковой бахромой, лошади
старые, породистые, с длинными шеями и спинами, с побелевшими от старости губами, при езде крупно кивающие
головой.
По стенам висели английские и французские гравюры, взятые из
старого дома и изображающие семейные сцены: то старика, уснувшего у камина, и старушку, читающую Библию, то мать и кучу детей около стола, то снимки с теньеровских картин, наконец,
голову собаки и множество вырезанных из книжек картин с животными, даже несколько картинок мод.
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что
старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили
голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с
головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
Райский перешел из
старого дома опять в новый, в свои комнаты. Козлов переехал к себе, с тем, однако, чтоб после отъезда Татьяны Марковны с Верой поселиться опять у нее в доме. Тушин звал его к себе, просвещать свою колонию, начиная с него самого. Козлов почесал
голову, подумал и вздохнул, глядя — на московскую дорогу.
Одета она была ужасно жидко: на темном платьишке болтался сверху лоскуточек чего-то, долженствовавший изображать плащ или мантилью; на
голове у ней была
старая, облупленная шляпка-матроска, очень ее не красившая.
Он был одет очень скверно: в
старую шинель на вате, с вылезшим маленьким енотовым воротником, и не по росту короткую — очевидно, с чужого плеча, в скверных, почти мужицких сапогах и в ужасно смятом, порыжевшем цилиндре на
голове.