Неточные совпадения
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал
одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал
старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Прежний губернатор,
старик Пафнутьев, при котором даже дамы не садились в гостях, прежде нежели он не сядет сам, взыскал бы с виновных за одно неуважение к рангу; но нынешний губернатор к этому равнодушен. Он даже не замечает, как
одеваются у него чиновники, сам ходит в старом сюртуке и заботится только, чтоб «в Петербург никаких историй не доходило».
И так, раздеваясь и
одеваясь, нечувствительно из
старика превратился в старуху.
— Нет, мне необходимо видеть Ляховского, — упорствовал
старик и велел Луке подавать
одеваться.
Когда
старики разошлись, я
оделся и вышел из юрты.
Одним утром Матвей взошел ко мне в спальню с вестью, что
старик Р. «приказал долго жить». Мной овладело какое-то странное чувство при этой вести, я повернулся на другой бок и не торопился
одеваться, мне не хотелось видеть мертвеца. Взошел Витберг, совсем готовый. «Как? — говорил он, — вы еще в постеле! разве вы не слыхали, что случилось? чай, бедная Р. одна, пойдемте проведать,
одевайтесь скорее». Я
оделся — мы пошли.
— Что ж, что в поневе! И все бабы так ходят. Будешь баба, по-бабьему и
одеваться будешь. Станешь бабью работу работать, по домашеству
старикам помогать — вот и обойдется у вас. Неужто ж лучше с утра до вечера, не разгибаючи спины, за пяльцами сидеть?
Вечером
старики, празднично
одевшись, пошли ко всенощной, бабушка весело подмигнула на деда, в мундире цехового старшины [Цеховой старшина — выборная почетная должность старшего по профессии. Т. е. дед был наиболее уважаемым красильщиком в Нижнем Новгороде.], в енотовой шубе и брюках навыпуск, подмигнула и сказала матери...
Здесь снова пугали меня Трубецкой,
Что будто ее воротили:
«Но я не боюсь — позволенье со мной!»
Часы уже десять пробили.
Пора! я
оделась. «Готов ли ямщик?»
— «Княгиня, вам лучше дождаться
Рассвета, — заметил смотритель-старик. —
Метель начала подыматься!»
— «Ах, то ли придется еще испытать!
Поеду. Скорей, ради бога...
Наконец,
старик не вытерпел. Однажды утром он
оделся с особенною тщательностью, точно в христовскую заутреню: надел крахмальную манишку, пестрый бархатный жилет, старомодный сюртук синего аглицкого сукна и дареные часы-луковицу. Торжественно вышел он из дома и направился прямо в господский дом, в котором не бывал со времени своего изгнания. Голиковского он видел раза два только издали. Аристашка остолбенел, когда в переднюю вошел сам Лука Назарыч.
Герой мой
оделся франтом и, сев в покойный возок, поехал в собрание. Устроено оно было в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно большая и холодноватая; музыка стояла в передней и, когда Вихров приехал, играла галоп. У самых дверей его встретил, в черном фраке, в белом жилете и во всех своих крестах и медалях,
старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
Он наконец подплыл к берегу, но прежде чем
одеться, схватил на руки Арто и, вернувшись с ним в море, бросил его далеко в воду. Собака тотчас же поплыла назад, выставив наружу только одну морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая. Выскочив на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг полетели на
старика и на Сергея.
Однако ж
старики в первое время все-таки тянулись за так называемой избранной публикой, то есть обедали не в час и не за табльдотом, а в шесть и a la carte, [по карточке, порционно]
одевались в коротенькие клетчатые визитки, которые совершенно открывали их убогие оконечности, подсаживались к молодым бонапартистам и жаловались, что доктор не позволяет пить шампанское, выслушивали гривуазные анекдоты и сами пытались рассказать что-то неуклюжее, засматривались на бонапартисток и при этом слюнявили переда своих рубашек и проч.
— Знаю, сударыня, знаю, — ничего: мы идем все в монастырь; ступай и ты с нами. А ты, Настенька, пойди
одевайся, — говорил
старик, проворно надевая бекеш и вооружаясь тростью.
— Ах он, мерзавец! Негодяй! Дочь мою осмелился позорить! Я сейчас пойду к городничему… к губернатору сейчас поеду… Я здесь честней всех… К городничему! — говорил
старик и, как его ни отговаривали, начал торопливо
одеваться.
— Так-то-с, Николай Петрович, — говорил мне
старик, следуя за мной по комнате, в то время как я
одевался, и почтительно медленно вертя между своими толстыми пальцами серебряную, подаренную бабушкой, табакерку, — как только узнал от сына, что вы изволили так отлично выдержать экзамен — ведь ваш ум всем известен, — тотчас прибежал поздравить, батюшка; ведь я вас на плече носил, и бог видит, что всех вас, как родных, люблю, и Иленька мой все просился к вам. Тоже и он привык уж к вам.
И
одеваясь и слезая,
старик покачивал головой на тонкой сморщенной, загорелой шее и не переставая шамкал беззубым ртом.
(Прим. автора.)] и всё, что может пить, от грудного младенца до дряхлого
старика, пьет допьяна целительный, благодатный, богатырский напиток, и дивно исчезают все недуги голодной зимы и даже старости: полнотой
одеваются осунувшиеся лица, румянцем здоровья покрываются бледные, впалые щеки.
Старик поспешно
оделся, уж не в парадный сюртук, а в свой любимый халат из тонкой армячины и вышел на крылечко, чтоб лично распорядиться угощением.
«Вот и больная невестка себя не пожалела, встала,
оделась и пришла развеселить
старика», — сказал он с нежностью.
Старик вскочил,
оделся и побежал в парк разыскивать потерянные деньги, а Спирька лежал и хохотал.
На лекции идти было поздно, работа расклеилась, настроение было испорчено, и я согласился. Да и
старик все равно не уйдет. Лучше пройтись, а там можно будет всегда бросить компанию. Пока я
одевался, Порфир Порфирыч присел на мою кровать, заложил ногу на ногу и старчески дребезжавшим тенорком пропел...
Шабалин на этот раз не лгал. Действительно, Гордей Евстратыч сейчас после удаления ругавшегося
старика Колобова получил от Головинского такую телеграмму: «Нужно пятьдесят тысяч. Иначе мы погибли». Достать такую сумму нечего было и думать, и Гордей Евстратыч понял, что он теперь разорился в пух и прах. Он показал телеграмму матери и торопливо начал
одеваться.
Одевшись, насколько было возможно, прилично, я отправился в больницу навестить
старика…
—
Одевайся, — сказал
старик и прибавил: — Тихонько, чтоб Таня не услыхала.
Палтусов,
одеваясь, распределял обыкновенно свой день. Он вспомнил про Долгушина, про разговор с генералом, рассмеялся и решил, что заедет к этому
старику, Куломзову.
— Лександр Васильевич, да извольте же вставать и
одеваться! — строго крикнул уже
старик.
Я
оделся и отправился. Граф был в кабинете. Он сидел в вольтеровском кресле.
Старик камердинер вставлял ему в рот две великолепные челюсти, работы американского врача Елисаветы Вонгль.