У Маклаковых беда: Фёдоров дядя знахарку Тиунову непосильно зашиб. Она ему утин лечила, да по старости, а может, по пьяному делу и урони топор на поясницу ему, он, вскочив с порога, учал её за волосья трепать, да и ударил о порог затылком, голова у неё треснула, и с того она отдала душу богу. По городу о суде говорят, да Маклаковы-то богаты, а Тиуниха выпивала сильно; думать надо, что сойдёт, будто в одночасье
старуха померла».
Неточные совпадения
Жила с ней еще несколько лет пред этим племянница, горбатая и злая, говорят, как ведьма, и даже раз
старуху укусила за палец, но и та
померла, так что
старуха года уж три пробивалась одна-одинёшенька.
— Ты ей приданое сделай, — советовала
старуха. — Сирота не сирота, а в том роде.
Помрешь — поминать будет.
— Какая наша религия: какая-нибудь
старуха почитает да ладаном покурит — вот и все. Ведь как не хотела Анфиса Егоровна переезжать в Мурмос, чуяло сердце, что
помрет, а я точно ослеп и на своем поставил.
— Завтра
помру, матушка, — кротко ответила
старуха, собирая последние силы. — Спасибо, што не забыла.
— Батюшка, родной ты наш, думали мы, что ты и кости наши похоронишь, — голосили
старухи. — Ох, тяжко, батюшка… Молодые-то жить едут в орду, а мы
помирать. Не для себя едем.
— Я не беспокоюсь. Он только ночует.
Старуха в больнице, сноха
померла; я два дня один. Я ему показал место в заборе, где доска вынимается; он пролезет, никто не видит.
— Так… так… знала я, что ты это присоветуешь. Ну хорошо. Положим, что сделается по-твоему. Как ни несносно мне будет ненавистника моего всегда подле себя видеть, — ну, да видно пожалеть обо мне некому. Молода была — крест несла, а
старухе и подавно от креста отказываться не след. Допустим это, будем теперь об другом говорить. Покуда мы с папенькой живы — ну и он будет жить в Головлеве, с голоду не
помрет. А потом как?
— А я… пришел к тебе… не тово… недаром, — признавался Зотушка косневшим языком. — Уж больно меня… старуха-то доехала… Стра-асть доехала!.. Хоть вот сейчас ложись… и
помирай! Вот я и пришел к тебе… дельце маленькое есть…
Сел намедни со
старухой чай пить и — ни боже мой, ни капельки, ни синь-порох, хоть ложись да
помирай…
Разбойники становилось в тупик: ломать половицы, к которым привинчен сундук, — их не выломишь из-под взбкрой положенного венца. Зажечь дом — нет прибыли, да и осветишь след ходящим по всей окружности войскам; сложить ее,
старуху, на всю лучину, спалить ей прежде спину, потом грудь и живот — страшно, что
помрет, а не скажет.
— Ничего, благодарить бога, живут хорошо, — говорил Анисим. — Только вот у Ивана Егорова происшествие в семейной жизни:
померла его
старуха Софья Никифоровна. От чахотки. Поминальный обед за упокой души заказывали у кондитера, по два с полтиной с персоны. И виноградное вино было. Которые мужики, наши земляки — и за них тоже по два с полтиной. Ничего не ели. Нешто мужик понимает соус!
— Мы ведь недавно, всего, кажись, три недели, сюда подоспели… Вот парнюхе
старуху свою хотелось проведать… да место вышло податно, так и остались зимовать… а то бы я навестил тебя… на ребяток поглядеть хотелось, мать-то их добре
померла… так что ж ты, Антонушка?.. К нам, что ли?..
— Кто их знает. Про нашу сестру всякое сболтнут, а ты отвечай, — говорила
старуха. — Из-за работника что-то у них вышло. Работник малый хороший был из нашей деревни. Он и
помер у них в доме.
— Ничего, побранились, — отвечала
старуха; и потом, вдруг переменив насмешливое выражение на грустное, произнесла печальным голосом: — Тетенька-то твоя, батюшка, Марья Николавна,
померла.
Старуха (пробует). Ишь ты! А не
помрешь от нее?
—
Помирает, — сдержанно произнесла из угла какая-то
старуха.
—
Помер… — вздыхает
старуха.
— Судья? У нас, барышня, три судьи, — отвечала
старуха. — Один из них давно уж никого не судит. Он лежит, разбитый параличом, десять лет. Другой не занимается теперь делом, а живет помещиком. Он женился на богатой, взял в приданое землю, — до суда ли ему теперь? Но и он уже старик…Женился лет пятнадцать тому назад, когда у меня
помер мой старший сын, помяни, господи, его душу…
Светловидов. Не хочу туда, не хочу! Там я один… никого у меня нет, Никитушка, ни родных, ни
старухи, ни деток… Один, как ветер в поле…
Помру, и некому будет помянуть… Страшно мне одному… Некому меня согреть, обласкать, пьяного в постель уложить… Чей я? Кому я нужен? Кто меня любит? Никто меня не любит, Никитушка!
—
Помер, — повторил Теркин и тотчас же прибавил: — И
старухи нет… Ты, Николай, думаешь, что я — заезжий барин? Так полюбопытствовал посмотреть, как пряники делают у Птицына?.. А я на этом самом дворе вырос. Меня Иван-то Прокофьич со своей
старухой приняли… вот как вы же трех невест воспитали… Я — их нареченный сын.
Старуха душу богу отдает,
помирает, а я стану по кабакам бегать!
—
Помер! — сказал он. — Послали за
старухами в богадельню.
— Барин! Я понимаю!.. Подсобить хочешь
старухе, — ну, дай тебе бог доброго здоровья!.. А что жалко? Я говорю: «Дайте дом сохранить!» — а они… Ведь сам избу-то срубил, милый! Любовался на нее, как на красное солнышко!.. А хозяйка, знай, все одних девок родит… Что же это? Мало я ее учил за это дело?.. Которые
померли, которые замуж повыданы… Вон девка одна осталась… Ба-арин!..