Неточные совпадения
Ведь вы
знаете, он уже стрелялся раз из-за нее же, — сказала она, и брови
старушки нахмурились при этом воспоминании.
Старушка вскоре после отъезда нашего героя в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти со стороны его обмана, что, не поспавши три ночи сряду, решилась ехать в город, несмотря на то что лошади не были подкованы, и там
узнать наверно, почем ходят мертвые души и уж не промахнулась ли она, боже сохрани, продав их, может быть, втридешева.
— Батюшка, — сквозь слезы проговорила
старушка, — имени и отчества не имею чести
знать…
Она ни перед кем никогда не открывает сокровенных движений сердца, никому не поверяет душевных тайн; не увидишь около нее доброй приятельницы,
старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат как-то значительно и умно, как будто что-то
знают такое, чего другие не
знают, но и только.
Только то, о чем я
узнал, превзошло мои ожидания: пассажный гений не постыдил ни веры, ни предчувствий доброй
старушки.
Не умею тоже вам рассказать в точности, что над ним надо было учинить, но
знаю, что нужно было «вручить должнику с распискою» какую-то бумагу, и вот этого-то никто — никакие лица никакого уряда — не могли сделать. К кому
старушка ни обратится, все ей в одном роде советуют...
Сомнений, что все это именно так, как говорила
старушка, не могло быть ни малейших. Она научилась зорко следить за каждым шагом своего неуловимого должника и
знала все его тайности от подкупленных его слуг.
— Опять перебила!
Знаю, что ты умница, ты — клад, дай Бог тебе здоровья, — и бабушки слушаешься! — повторила свой любимый припев
старушка.
Такая,
знаете,
старушка чудесная; видно сейчас, что понапрасну.
Есть у нас одна
старушка, так все,
знаете, удивляются даже.
Такая
старушка чудесная, а вот ни за что сидит, и она и сын; и все
знают, что они не виноваты, а их обвинили, что подожгли, и сидят.
В сделанный перерыв из этой залы вышла та самая
старушка, у которой гениальный адвокат сумел отнять ее имущество в пользу дельца, не имевшего на это имущество никакого права, — это
знали и судьи, а тем более истец и его адвокат; но придуманный ими ход был такой, что нельзя было не отнять имущество у
старушки и не отдать его дельцу.
— Вы меня, вероятно, не
узнаете, Павла Ивановна, — заговорил Привалов, когда Надежда Васильевна поздоровалась со
старушкой. — Сергей Привалов…
— Матушка ты наша, Надежда Васильевна, — говорила одна сгорбленная
старушка, — ты поживи с нами подоле, так ее своими глазыньками увидишь. Мужику какое житье:
знает он свою пашню да лошадь, а баба весь дом везет, в поле колотится в страду, как каторжная, да с ребятишками смертыньку постоянную принимает.
В это время дверь одного из шалашей отворилась, и
старушка в белом чепце, опрятно и чопорно одетая, показалась у порога. «Полно тебе, Степка, — сказала она сердито, — барин почивает, а ты
знай горланишь; нет у вас ни совести, ни жалости». — «Виноват, Егоровна, — отвечал Степка, — ладно, больше не буду, пусть он себе, наш батюшка, почивает да выздоравливает».
Старушка ушла, а Степка стал расхаживать по валу.
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал на походной кровати. Перед ним на столике лежали его пистолеты, а сабля висела в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами, в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И
старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла
знать, заснул ли он, или только задумался.
— Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей дорогой, для вас нет другой, а если б была, вы все были бы не те. Я
знаю это, но не могу пересилить страха, я так много перенесла несчастий, что на новые недостает сил. Смотрите, вы ни слова не говорите Ваде об этом, он огорчится, будет меня уговаривать… вот он, — прибавила
старушка, поспешно утирая слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал.
За неимением другого, тут есть наследство примера, наследство фибрина. Каждый начинает сам и
знает, что придет время и его выпроводит
старушка бабушка по стоптанной каменной лестнице, — бабушка, принявшая своими руками в жизнь три поколения, мывшая их в маленькой ванне и отпускавшая их с полною надеждой; он
знает, что гордая
старушка уверена и в нем, уверена, что и из него выйдет что-нибудь… и выйдет непременно!
Не
знаю, насколько она была довольна плодом своего воспитания, образовавши, с помощью французского инженера, Вольтерова родственника, помещиков esprits forts, [вольнодумцев (фр.).] но уважение к себе вселить она умела, и племянники, не очень расположенные к чувствам покорности и уважения, почитали
старушку и часто слушались ее до конца ее жизни.
Молится она истово, как следует солидной
старушке, и хотя
знает, что с левого бока ее сторожит дьявол, но, во избежание соблазна, дует на него лишь тогда, когда предполагает, что никто этого не видит.
Узнав, что в городе имеется пансион, содержимый русской
старушкой барыней из Бронниц, я, конечно, поспешил туда.
Теперь, когда Марья Порфирьевна перешагнула уже за вторую половину седьмого десятилетия жизни, конечно, не могло быть речи о драгунских офицерах, но даже мы, дети,
знали, что у
старушки над самым изголовьем постели висел образок Иосифа Прекрасного, которому она особенно усердно молилась и в память которого, 31 марта, одевалась в белое коленкоровое платье и тщательнее, нежели в обыкновенные дни, взбивала свои сырцового шелка кудри.
— Насчет гречихи я не могу вам сказать: это часть Григория Григорьевича. Я уже давно не занимаюсь этим; да и не могу: уже стара! В старину у нас, бывало, я помню, гречиха была по пояс, теперь бог
знает что. Хотя, впрочем, и говорят, что теперь все лучше. — Тут
старушка вздохнула; и какому-нибудь наблюдателю послышался бы в этом вздохе вздох старинного осьмнадцатого столетия.
Узнав, что мы обессилели от голода,
старушки засуетились и пригласили войти в юрту.
— Постой, — сказал князь, — я давеча и дворника, и
старушку спрашивал: не ночевала ли Настасья Филипповна? Они, стало быть, уже
знают.
Старушка помолчала; Лаврецкий не
знал, что сказать ей; но она его понимала…
— А тому назначается, — возразила она, — кто никогда не сплетничает, не хитрит и не сочиняет, если только есть на свете такой человек. Федю я
знаю хорошо; он только тем и виноват, что баловал жену. Ну, да и женился он по любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не выходит, — прибавила
старушка, косвенно взглянув на Марью Дмитриевну и вставая. — А ты теперь, мой батюшка, на ком угодно зубки точи, хоть на мне; я уйду, мешать не буду. — И Марфа Тимофеевна удалилась.
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил
старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы
знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
Теперь можно спокойно, не торопясь, со вкусом, сладко обедать и ужинать, к чему Анна Марковна всегда питала большую слабость, выпить после обеда хорошей домашней крепкой вишневки, а по вечерам поиграть в преферанс по копейке с уважаемыми знакомыми пожилыми дамами, которые хоть никогда и не показывали вида, что
знают настоящее ремесло
старушки, но на самом деле отлично его
знали и не только не осуждали ее дела, но даже относились с уважением к тем громадным процентам, которые она зарабатывала на капитал.
Опасаясь худших последствий, я, хотя неохотно, повиновался и в последние дни нашего пребывания у Чичаговых еще с большим вниманием слушал рассказы
старушки Мертваго, еще с большим любопытством расспрашивал Петра Иваныча, который все на свете
знал, читал, видел и сам умел делать; в дополненье к этому он был очень весел и словоохотен.
Добрая
старушка, несмотря на то, что двадцать пять лет прожила с мужем, еще плохо
знала его.
Действительно, целый угол был залит чернилами, и
старушка ужасно боялась, что старик по этому пятну
узнает, что без него перерыли бумаги и что Анна Андреевна прочла письмо к Наташе.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я
знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду; к удивлению моему,
старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
— Вот он какой, — сказала
старушка, оставившая со мной в последнее время всю чопорность и все свои задние мысли, — всегда-то он такой со мной; а ведь
знает, что мы все его хитрости понимаем. Чего ж бы передо мной виды-то на себя напускать! Чужая я ему, что ли? Так он и с дочерью. Ведь простить-то бы мог, даже, может быть, и желает простить, господь его
знает. По ночам плачет, сама слышала! А наружу крепится. Гордость его обуяла… Батюшка, Иван Петрович, рассказывай поскорее: куда он ходил?
Но, обласкав и усадив Нелли подле себя,
старушка уже и не
знала больше, что делать, и с наивным ожиданием стала смотреть на меня. Старик поморщился, чуть ли не догадавшись, для чего я привел Нелли. Увидев, что я замечаю его недовольную мину и нахмуренный лоб, он поднес к голове свою руку и сказал мне отрывисто...
В молодости я
знал одну почтенную
старушку (фамилия ее была Терпугова), обладательницу значительного имения и большую охотницу до гражданских процессов, которая до смерти своей прожила в полном неведении о «государстве», несмотря на то, что сам губернатор, встречаясь с нею, считал долгом целовать у нее ручку.
Помнится, несколько дней спустя после того дня, когда я
узнал о смерти Зинаиды, я сам, по собственному неотразимому влечению, присутствовал при смерти одной бедной
старушки, жившей в одном с нами доме.
Княжна призналась, что она
знает одного такого пискаря; что у него старушка-мать, une gentille petite vieille et très proprette [прелестная
старушка и очень благовоспитанная (франц.).] — право! — и пять сестер, которых он единственная опора.
Думаю я: это непременно ее душа за мной следует, верно она меня манит и путь мне кажет. И пошел. Весь день я шел сам не
знаю куда и невмоготу устал, и вдруг нагоняют меня люди, старичок со
старушкою на телеге парою, и говорят...
Я
знаю даже
старушек, у которых, подобно старым, ассигнациям, оба нумера давно потеряны, да и портрет поврежден, но которые тем не менее подчиняли себя всем огорчениям курсового лечения, потому что нигде, кроме курортов, нельзя встретить такую массу мужских панталон и, стало быть, нигде нельзя так целесообразно освежить потухающее воображение.
Буду каждое воскресенье ходить непременно в церковь, и еще после целый час читать Евангелие, потом из беленькой, которую я буду получать каждый месяц, когда поступлю в университет, непременно два с полтиной (одну десятую) я буду отдавать бедным, и так, чтобы никто не
знал: и не нищим, а стану отыскивать таких бедных, сироту или
старушку, про которых никто не
знает.
Да, это было так. Мне удалось
узнать, что еще жива В.А. Нащокина и ютится где-то в подмосковном селе Всехсвятском. Я нашел ее на задворках, в полуразрушенном флигельке. Передо мной на ветхом кресле сидела ветхая, ветхая
старушка, одна-одинешенька. Ее сын, уже с проседью, я видел его после на скачках в потрепанном виде, был без места и ушел в Москву, а его дети убежали играть.
Эта
старушка, крестная мать Юлии Михайловны, упоминала в письме своем, что и граф К. хорошо
знает Петра Степановича, чрез Николая Всеволодовича, обласкал его и находит «достойным молодым человеком, несмотря на бывшие заблуждения».
—
Знаю,
знаю, — говорила
старушка, в одно и то же время смеясь и плача.
Началось прощание; первые поцеловались обе сестры; Муза, сама не пожелавшая, как мы
знаем, ехать с сестрой к матери, не выдержала, наконец, и заплакала; но что я говорю: заплакала! — она зарыдала на всю залу, так что две горничные кинулись поддержать ее; заплакала также и Сусанна, заплакали и горничные; даже повар прослезился и, подойдя к барышням, поцеловал руку не у отъезжающей Сусанны, а у Музы; старушка-монахиня неожиданно вдруг отмахнула скрывавшую ее дверь и начала всех благословлять обеими руками, как — видала она — делает это архиерей.
Об умершей они много не разговаривали (смерть ее было такое естественное явление), а переговорили о том, как им уведомить поосторожнее Марфиных, чтобы не расстроить их очень, и придумали (мысль эта всецело принадлежит gnadige Frau) написать Антипу Ильичу и поручить ему сказать о смерти
старушки Егору Егорычу, ибо gnadige Frau очень хорошо
знала, какой высокодуховный человек Антип Ильич и как его слушается Егор Егорыч.
Исполняя обещание, данное Максиму, Серебряный прямо с царского двора отправился к матери своего названого брата и отдал ей крест Максимов. Малюты не было дома.
Старушка уже
знала о смерти сына и приняла Серебряного как родного; но, когда он, окончив свое поручение, простился с нею, она не посмела его удерживать, боясь возвращения мужа, и только проводила до крыльца с благословениями.
— Ничего я, мой друг, не
знаю. Я в карты никогда не игрывал — только вот разве с маменькой в дурачки сыграешь, чтоб потешить
старушку. И, пожалуйста, ты меня в эти грязные дела не впутывай, а пойдем-ка лучше чайку попьем. Попьем да посидим, может, и поговорим об чем-нибудь, только уж, ради Христа, не об этом.
— Н-не
знаю.
Старушки плакали, — так они всегда уж, кто ни умри…
Он не спрашивал, откуда явилась клирошанка, кто она, точно боялся
узнать что-то ненужное. И когда монастырская привратница, добрая
старушка Таисия, ласково улыбаясь, спросила его: «Слушаешь новую-то клирошанку?» — он, поклонясь ей, торопливо отошёл, говоря...