Неточные совпадения
— Я Марье Семеновне всегда советовал сдать в аренду, потому что она не выгадает, — приятным
голосом говорил помещик с седыми усами, в полковничьем мундире
старого генерального штаба. Это был тот самый помещик, которого Левин встретил у Свияжского. Он тотчас узнал его. Помещик тоже пригляделся к Левину, и они поздоровались.
Кити называла ему те знакомые и незнакомые лица, которые они встречали. У самого входа в сад они встретили слепую М-mе Berthe с проводницей, и князь порадовался на умиленное выражение
старой Француженки, когда она услыхала
голос Кити. Она тотчас с французским излишеством любезности заговорила с ним, хваля его зa то, что у него такая прекрасная дочь, и в глаза превознося до небес Кити и называя ее сокровищем, перлом и ангелом-утешителем.
Сверху послышался раскат
голоса старого князя и хохот Катавасова.
И вдруг совершенно неожиданно
голос старой княгини задрожал. Дочери замолчали и переглянулись. «Maman всегда найдет себе что-нибудь грустное», сказали они этим взглядом. Они не знали, что, как ни хорошо было княгине у дочери, как она ни чувствовала себя нужною тут, ей было мучительно грустно и за себя и за мужа с тех пор, как они отдали замуж последнюю любимую дочь и гнездо семейное опустело.
«Стой! стой!» — раздался
голос, слишком мне знакомый, — и я увидел Савельича, бежавшего нам навстречу. Пугачев велел остановиться. «Батюшка, Петр Андреич! — кричал дядька. — Не покинь меня на старости лет посреди этих мошен…» — «А,
старый хрыч! — сказал ему Пугачев. — Опять бог дал свидеться. Ну, садись на облучок».
Старый комендант перекрестил ее трижды; потом поднял и, поцеловав, сказал ей изменившимся
голосом: «Ну, Маша, будь счастлива.
— А! вот вы куда забрались! — раздался в это мгновение
голос Василия Ивановича, и
старый штаб-лекарь предстал перед молодыми людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «небо»… Знаете ли — в этом есть какое-то особенное значение!
Пили, должно быть, на
старые дрожжи, все быстро опьянели. Самгин старался пить меньше, но тоже чувствовал себя охмелевшим. У рояля девица в клетчатой юбке ловко выколачивала бойкий мотивчик и пела по-французски; ей внушительно подпевал адвокат, взбивая свою шевелюру, кто-то хлопал ладонями, звенело стекло на столе, и все вещи в комнате, каждая своим
голосом, откликались на судорожное веселье людей.
— Плехановщина! — кричал
старый литератор, а студент Поярков упрямо, замогильным
голосом возражал ему...
— Слушайте-ко, Самгин, — раздался над головой его сиповатый, пониженный
голос Попова, — тут тесть мой сидит, интересная фигура, богатейший человечище! Я сказал ему, что вы поверенный Зотовой, а она —
старая знакомая его. Он хочет познакомиться с вами…
—
Старый старится, а молодой растет! — сонным
голосом кто-то сказал из угла.
— В самом деле? Что ж директор? — спросил Обломов дрожащим
голосом. Ему, по
старой памяти, страшно стало.
— Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением другого
голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил с
старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.
Чуть он вздремнет, падал стул в комнате, так, сам собою, или с шумом разбивалась
старая, негодная посуда в соседней комнате, а не то зашумят дети — хоть вон беги! Если это не поможет, раздавался ее кроткий
голос: она звала его и спрашивала о чем-нибудь.
— А тот ушел? Я притворился спящим. Тебя давно не видать, — заговорил Леонтий слабым
голосом, с промежутками. — А я все ждал — не заглянет ли, думаю. Лицо
старого товарища, — продолжал он, глядя близко в глаза Райскому и положив свою руку ему на плечо, — теперь только одно не противно мне…
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против
старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая
старых, разбитых
голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на
старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
— Что ж это, барин, правда, что двенадцать человек арестантов уморили до смерти? — сказала грубым мужицким
голосом старая суровая арестантка.
Нехлюдов, не желая встречаться с тем, чтоб опять прощаться, остановился, не доходя до двери станции, ожидая прохождения всего шествия. Княгиня с сыном, Мисси, доктор и горничная проследовали вперед,
старый же князь остановился позади с свояченицей, и Нехлюдов, не подходя близко, слышал только отрывочные французские фразы их разговора. Одна из этих фраз, произнесенная князем, запала, как это часто бывает, почему-то в память Нехлюдову, со всеми интонациями и звуками
голоса.
— Вы хотите меня по миру пустить на старости лет? — выкрикивал Ляховский бабьим
голосом. — Нет, нет, нет… Я не позволю водить себя за нос, как
старого дурака.
Оттуда слышался рев
старого быка, но только ноты его
голоса были расположены не в том порядке, как обыкновенно у изюбров.
По странной случайности,
старый майор внутренней стражи был честный, простой человек; он добродушно сказал, что всему виною чиновник, присланный из Петербурга. На него все опрокинулись, его
голос подавили, заглушили, его запугали и даже застыдили тем, что он хочет «погубить невинного человека».
В передней сидели седые лакеи, важно и тихо занимаясь разными мелкими работами, а иногда читая вполслуха молитвенник или псалтырь, которого листы были темнее переплета. У дверей стояли мальчики, но и они были скорее похожи на
старых карликов, нежели на детей, никогда не смеялись и не подымали
голоса.
Обыкновенно артистический период делается под руководством какого-нибудь истасканного грешника из увядших знаменитостей, d'un vieux prostitué, [
старого развратника (фр.).] живущего на чужой счет, какого-нибудь актера, потерявшего
голос, живописца, у которого трясутся руки; ему подражают в произношении, в питье, а главное, в гордом взгляде на людские дела и в основательном знании блюд.
Старый дьячок пел тихим и слабым
голосом, Матвей со слезами радости смотрел на нас, молодые шаферы стояли за нами с тяжелыми венцами, которыми перевенчали всех владимирских ямщиков.
Жар помаленьку спадает; косцы в виду барского посула удваивают усилия, а около шести часов и бабы начинают сгребать сено в копнушки. Еще немного, и весь луг усеется с одной стороны валами, с другой небольшими копнами. Пустотелов уселся на
старом месте и на этот раз позволяет себе настоящим образом вздремнуть; но около семи часов его будит
голос...
Не будучи в состоянии угомонить этот тайный
голос, она бесцельно бродила по опустелым комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала. Старик муж в могиле, дети разбрелись во все стороны,
старые слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для других?
В продолжение этого времени послышался стук брички. Ворота заскрипели; но бричка долго не въезжала на двор. Громкий
голос бранился со старухою, содержавшею трактир. «Я взъеду, — услышал Иван Федорович, — но если хоть один клоп укусит меня в твоей хате, то прибью, ей-богу, прибью,
старая колдунья! и за сено ничего не дам!»
Лев Толстой в «Войне и мире» так описывает обед, которым в 1806 году Английский клуб чествовал прибывшего в Москву князя Багратиона: «…Большинство присутствовавших были
старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и
голосами».
— Знаю, — сказал
старый генерал с неопределенным выражением в
голосе. — Какая просьба?
— Больно занятный! — вмешались другие
голоса. — На словах-то, как гусь на воде… А блаженненьким он прикидывается,
старый хрен!
Нотариус оседлал нос очками, придвинул бумагу к самой свече и прочел ее до конца с большим вниманием. Потом он через очки посмотрел на клиента, пожевал сухими губами и опять принялся перечитывать с самого начала. Эта деловая медленность начинала злить Харитона Артемьича. Ведь вот как эти приказные ломаются над живым человеком! Кажется, взял бы да и стукнул прямо по башке
старую канцелярскую крысу. А нотариус сложил попрежнему духовную и, возвращая, проговорил каким-то деревянным
голосом...
У Костромы было чувство брезгливости к воришкам, слово — «вор» он произносил особенно сильно и, когда видел, что чужие ребята обирают пьяных, — разгонял их, если же удавалось поймать мальчика — жестоко бил его. Этот большеглазый, невеселый мальчик воображал себя взрослым, он ходил особенной походкой, вперевалку, точно крючник, старался говорить густым, грубым
голосом, весь он был какой-то тугой, надуманный,
старый. Вяхирь был уверен, что воровство — грех.
Идем все в «помещение для надзирателей» —
старое серое здание барачного типа. Военный фельдшер, стоящий у входа, просит умоляющим
голосом, точно милостыни...
В это время трудно найти их, ибо от больших детей
старые кулики уже не вылетают навстречу человеку или собаке и не вьются над ними, даже не издают никакого
голоса, который мог бы открыть охотнику их потаенное убежище.
— Рожок пастуха слышен за лесом, — говорила она. — А это из-за щебетания воробьиной стаи слышен
голос малиновки. Аист клекочет на своем колесе [В Малороссии и Польше для аистов ставят высокие столбы и надевают на них
старые колеса, на которых птица завивает гнездо.]. Он прилетел на днях из далеких краев и строит гнездо на
старом месте.
Теперь ему казалось уже тесно в его заколдованном круге. Его тяготила спокойная тишь усадьбы, ленивый шепот и шорох
старого сада, однообразие юного душевного сна. Тьма заговорила с ним своими новыми обольстительными
голосами, заколыхалась новыми смутными образами, теснясь с тоскливою суетой заманчивого оживления.
Песня около дома на время смолкла, и через минуту послышалась другая. Она доносилась чуть слышно; теперь студент пел
старую «думу», подражая тихому напеву бандуристов. Иногда
голос, казалось, совсем смолкал, воображением овладевала смутная мечта, и затем тихая мелодия опять пробивалась сквозь шорох листьев…
— Турка, ты ходил в штегерях при Фролове, когда
старый разрез работали в Выломках? — спрашивал Кишкин, понижая
голос.
— Значит, Феня ему по самому скусу пришлась… хе-хе!.. Харч, а не девка: ломтями режь да ешь. Ну а что было, баушка, как я к теще любезной приехал да объявил им про Феню, что, мол, так и так!.. Как взвыли бабы, как запричитали, как заголосили истошными
голосами — ложись помирай. И тебе, баушка, досталось на орехи. «Захвалилась, — говорят, —
старая грымза, а Феню не уберегла…» Родня-то, баушка, по нынешним временам везде так разговаривает. Так отзолотили тебя, что лучше и не бывает, вровень с грязью сделали.
Голодная скотина ревела «истошным»
голосом, и ее выгоняли на улицу, чтобы промышляла еду сама по
старым назьмам и около чужих дворов.
Иногда только подтянет
старый Коваль охрипшим
голосом, и только всего.
Нюрочка все смотрела на светлые пуговицы исправника, на трясущуюся голову дьячка Евгеньича с двумя смешными косичками, вылезавшими из-под засаленного ворота
старого нанкового подрясника, на молившийся со слезами на глазах народ и казачьи нагайки. Вот о. Сергей начал читать прерывавшимся
голосом евангелие о трехдневном Лазаре, потом дьячок Евгеньич уныло запел: «Тебе бога хвалим…» Потом все затихло.
— «Мы не должны мстить за
старое, — мы имеем право только не допускать зла в будущем», — произнес симпатичный
голос.
— «Нет ее с тобою», — дребезжащим
голосом подтянул Петр Лукич, подходя к
старому фортепьяно, над которым висел портрет, подтверждавший, что игуменья была совершенно права, находя Женни живым подобием своей матери.
— Ну вас к чертовой матери, — говорит она сиплым, после зевка,
голосом, — будь он проклят,
старая анафема!
Она была нерасчетлива и непрактична в денежных делах, как пятилетний ребенок, и в скором времени осталась без копейки, а возвращаться назад в публичный дом было страшно и позорно. Но соблазны уличной проституции сами собой подвертывались и на каждом шагу лезли в руки. По вечерам, на главной улице, ее прежнюю профессию сразу безошибочно угадывали
старые закоренелые уличные проститутки. То и дело одна из них, поравнявшись с нею, начинала сладким, заискивающим
голосом...
Старик и мальчик легли рядом на траве, подмостив под головы свои
старые пиджаки. Над их головами шумела темная листва корявых, раскидистых дубов. Сквозь нее синело чистое голубое небо. Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и так вкрадчиво, точно завораживал кого-то своим усыпительным лепетом. Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил что-то, но Сергею казалось, что
голос его звучит из какой-то мягкой и сонной дали, а слова были непонятны, как в сказке.
Отречемся от
старого мира… — раздался звонкий
голос Феди Мазина, и десятки
голосов подхватили мягкой, сильной волной...
Они говорили друг другу незначительные, ненужные обоим слова, мать видела, что глаза Павла смотрят в лицо ей мягко, любовно. Все такой же ровный и спокойный, как всегда, он не изменился, только борода сильно отросла и
старила его, да кисти рук стали белее. Ей захотелось сделать ему приятное, сказать о Николае, и она, не изменяя
голоса, тем же тоном, каким говорила ненужное и неинтересное, продолжала...
Первый
голос показался мне совсем детским; второй мог принадлежать мальчику моего возраста. Мне показалось также, что в щели
старого престола сверкнула пара черных глаз.