Неточные совпадения
Порою Самгин чувствовал, что он живет накануне открытия новой, своей историко-философской истины, которая пересоздаст его, твердо поставит над действительностью и вне всех
старых, книжных истин. Ему постоянно мешали домыслить, дочувствовать себя и свое до конца. Всегда тот или другой человек забегал вперед, формулировал настроение Самгина своими словами. Либеральный профессор писал на
страницах влиятельной газеты...
Райский еще «серьезнее» занялся хождением в окрестности, проникал опять в
старые здания, глядел, щупал, нюхал камни, читал надписи, но не разобрал и двух
страниц данных профессором хроник, а писал русскую жизнь, как она снилась ему в поэтических видениях, и кончил тем, что очень «серьезно» написал шутливую поэму, воспев в ней товарища, написавшего диссертацию «о долговых обязательствах» и никогда не платившего за квартиру и за стол хозяйке.
Сначала как будто интересуются, а потом так и остаются новые книги до половины неразрезанными, а
старые с неперевернутыми
страницами.
Это были не всегда хорошие романы, но она читала между строк, и на нее веяло с пожелтевших
страниц особенной поэзией дворянской усадьбы, жизни среди полей, среди народа, доброго, покорного, любящего, как ее
старая няня… среди мечтательного ожидания…
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, — и с этими словами отец протопоп, оседлав свой гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные
страницы. Все эти записки были сделаны разновременно и воскрешали пред
старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по временам обращаться.
Этим оканчивались
старые туберозовские записи, дочитав которые старик взял перо и, написав новую дату, начал спокойно и строго выводить на чистой
странице: «Было внесено мной своевременно, как однажды просвирнин сын, учитель Варнава Препотенский, над трупом смущал неповинных детей о душе человеческой, говоря, что никакой души нет, потому что нет ей в теле видимого гнездилища.
В этих двух комнатах всегда пахло росным ладаном, горелым деревянным маслом, геранью, желтыми восковыми свечами, которые хранились в длинном деревянном ящике под иконостасом, и тем специфическим, благочестивым по преимуществу запахом, каким всегда пахнет от
старых церковных книг в кожаных переплетах, с медными застежками и с закапанными воском, точно вылощенными,
страницами.
Яичница. Ну, черт с французским! Но как сваха-то проклятая… Ах ты, бестия эдакая, ведьма! Ведь если бы вы знали, какими словами она расписала! Живописец, вот совершенный живописец! «Дом, флигеля, говорит, на фундаментах, серебряные ложки, сани», — вот садись, да и катайся! — словом, в романе редко выберется такая
страница. Ах ты, подошва ты
старая! Попадись только ты мне…
И вслед за этим, через две
страницы, г. Жеребцов восклицает: «Вот что, по нашему мнению, должно понимать под именем народности в науке, провозглашенной
старою русскою партией и навлекшей на нее столько насмешек со стороны приверженцев космополитизма» (стр. 550).
Вы могли бы проверить физиономию этого
старого города с теми
страницами пятой книги романа, где описывается первое знакомство с ним Телепнева. Маркт списан точно вчера.
Председатель, не
старый человек, с до крайности утомленным лицом и близорукий, сидел в своем кресле, не шевелясь и держа ладонь около лба, как бы заслоняя глаза от солнца. Под жужжанье вентиляции и секретаря он о чем-то думал. Когда секретарь сделал маленькую передышку, чтобы начать с новой
страницы, он вдруг встрепенулся и оглядел посовелыми глазами публику, потом нагнулся к уху своего соседа-члена и спросил со вздохом...
Это можно предполагать, во-первых, потому, что о
Старом Городе упоминается на самых ранних
страницах обоих списков летописи св.
Нет, лучше взять книгу, там больше сочувствий; но и
старая детская книга,
старая хрестоматия, и та развертывается ей на
странице, где первая строка говорит ей: «Дрянь тот, кто с дрянью связывается».
Несмотря, однако, на такую древность
Старого Города, наша история не дарит ему почти ни одной
страницы и вспоминает о нем только вскользь и изредка.