Неточные совпадения
Да тут
беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По шее! — «А не хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
Цыфиркин. А наш брат и век так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот
беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту не
стало…
Не о каких-либо бедных или посторонних шло дело, дело касалось всякого чиновника лично, дело касалось
беды, всем равно грозившей;
стало быть, поневоле тут должно быть единодушнее, теснее.
Незадолго перед ужином в комнату вошел Гриша. Он с самого того времени, как вошел в наш дом, не переставал вздыхать и плакать, что, по мнению тех, которые верили в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь
беду нашему дому. Он
стал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел в дверь.
И вот
беда пришла совсем:
Стал жернов, мельница не служит.
Тут в горести Седок
«Мой бедный Конь!» сказал: «я
стал виною
Твоей
беды!
Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И дело не пойдёт на лад.
Да и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
Он лучше дело всё погубит,
И рад скорей
Посмешищем
стать света,
Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
Коль в доме
станут воровать,
А нет прилики вору,
То берегись клепать,
Или наказывать всех сплошь и без разбору:
Ты вора этим не уймёшь
И не исправишь,
А только добрых слуг с двора бежать заставишь,
И от меньшой
беды в большую попадёшь.
Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу
становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, —
беда: буран!..»
— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, —
беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком
станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
— Полно, не распечатывай, Илья Иваныч, — с боязнью остановила его жена, — кто его знает, какое оно там письмо-то? может быть, еще страшное,
беда какая-нибудь. Вишь, ведь народ-то нынче какой
стал! Завтра или послезавтра успеешь — не уйдет оно от тебя.
— Это не
беда: Николай Андреич прекрасный, добрый — и шалун такой же резвый, как ты, а ты у меня скромница, лишнего ни себе, ни ему не позволишь. Куда бы вы ни забежали вдвоем, что бы ни затеяли, я знаю, что он тебе не скажет непутного, а ты и слушать не
станешь…
— А если с моей — есть, то, значит, и
беда! — заметила она тихо. — Да вон ты бледен,
стало быть, знаешь и сам, что
беда.
Вскочив в спальню и наткнувшись на кровать, я тотчас заметил, что есть дверь из спальни в кухню,
стало быть был исход из
беды и можно было убежать совсем, но — о ужас! — дверь была заперта на замок, а в щелке ключа не было.
— Не могу я тут поступить как надо, разорвать и ей прямо сказать! — раздражительно произнес Иван. — Надо подождать, пока скажут приговор убийце. Если я разорву с ней теперь, она из мщения ко мне завтра же погубит этого негодяя на суде, потому что его ненавидит и знает, что ненавидит. Тут все ложь, ложь на лжи! Теперь же, пока я с ней не разорвал, она все еще надеется и не
станет губить этого изверга, зная, как я хочу вытащить его из
беды. И когда только придет этот проклятый приговор!
Подробнее на этот раз ничего не скажу, ибо потом все объяснится; но вот в чем состояла главная для него
беда, и хотя неясно, но я это выскажу; чтобы взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право взять их, надо было предварительно возвратить три тысячи Катерине Ивановне — иначе «я карманный вор, я подлец, а новую жизнь я не хочу начинать подлецом», — решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если надо, но непременно эти три тысячи отдать Катерине Ивановне во что бы то ни
стало и прежде всего.
— А
беда такая стряслась! Да вы не побрезгуйте, барин, не погнушайтесь несчастием моим, — сядьте вон на кадушечку, поближе, а то вам меня не слышно будет… вишь я какая голосистая
стала!.. Ну, уж и рада же я, что увидала вас! Как это вы в Алексеевку попали?
И
беда, коли кто отказываться
станет.
Она
стала видеть, что слишком много ее обманывают притворные или дрянные бедняки: что и людям, достойным помощи, умеющим пользоваться данными деньгами, эти деньги почти никогда не приносят прочной пользы: на время выведут их из
беды, а через полгода, через год эти люди опять в такой же
беде.
— Все так, — заговорил опять Гагин, — но с нею мне
беда. Порох она настоящий. До сих пор ей никто не нравился, но
беда, если она кого полюбит! Я иногда не знаю, как с ней быть. На днях она что вздумала: начала вдруг уверять меня, что я к ней
стал холоднее прежнего и что она одного меня любит и век будет меня одного любить… И при этом так расплакалась…
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою
беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий
стал при мне говорить о войне.
— Оно конечно… Чужую
беду руками разведу… Да ведь и другая пословица на этот предмет есть:
беда не дуда;
станешь дуть — слезы идуть. Вот оно, сударь, что!
Одна
беда: чем больше идет зима вглубь, тем меньше
становится запас продуктов, назначенных на продажу.
—
Беда будет! — говорили старые, крутя головами. И везде, по всему широкому подворью есаула,
стали собираться в кучки и слушать истории про чудного колдуна. Но все почти говорили разно, и наверно никто не мог рассказать про него.
— Так жаль
стало мне тебя, аж горло перехватывает, чую!
Беда! А он хлещет…
Я помню эту «
беду»: заботясь о поддержке неудавшихся детей, дедушка
стал заниматься ростовщичеством, начал тайно принимать вещи в заклад. Кто-то донес на него, и однажды ночью нагрянула полиция с обыском. Была великая суета, но всё кончилось благополучно; дед молился до восхода солнца и утром при мне написал в святцах эти слова.
— Ты этого еще не можешь понять, что значит — жениться и что — венчаться, только это — страшная
беда, ежели девица, не венчаясь, дитя родит! Ты это запомни да, как вырастешь, на такие дела девиц не подбивай, тебе это будет великий грех, а девица
станет несчастна, да и дитя беззаконно, — запомни же, гляди! Ты живи, жалеючи баб, люби их сердечно, а не ради баловства, это я тебе хорошее говорю!
Но возврат к реализму не может быть просто новой гносеологией; корень
беды не в рационалистических гносеологиях, в которых всегда есть много верного, а в том корень, что бытие наше
стало плохим.
Беда не в том, что христианский мир отверг язычество,
беда в том, что христианская история была двойственна, что мир
стал язычески-христианским, что весь он был проникнут дуалистическим сознанием.
Если нам удастся обогнуть его — мы спасены, но до этого желанного мыса было еще далеко. Темная ночь уже опускалась на землю, и обезумевший океан погружался в глубокий мрак. Следить за волнением
стало невозможно. Все люди впали в какую-то апатию, и это было хуже чем усталость, это было полное безразличие, полное равнодушие к своей участи.
Беда, если в такую минуту у человека является убеждение, что он погиб, — тогда он погиб окончательно.
На войне ведь не
беда, если солдат убьет такого неприятеля, который ни одного выстрела не послал в наш
стан: он подвернулся под пулю — и довольно.
Сомнения нет и в том, что в обществе Лизавету Прокофьевну действительно почитали «чудачкой»; но при этом уважали ее бесспорно; а Лизавета Прокофьевна
стала не верить наконец и в то, что ее уважают, — в чем и была вся
беда.
— Насилу нашла, — сказала она,
становясь между Лаврецким и Лизой. — Сама его заложила. Вот что значит старость-то,
беда! А впрочем, и молодость не лучше. Что, ты сам с женой в Лаврики поедешь? — прибавила она, оборотясь к Федору Иванычу.
— Ступай, ступай, голубушка, откуда пришла! — сурово проговорила она, отталкивая протянутые к ней руки. — Умела гулять, так и казнись… Не
стало тебе своих-то мужиков?.. Кабы еще свой, а то наслушат теперь мочегане и проходу не дадут… Похваляться еще будут твоею-то
бедой.
Положить-то я ее на печку положил, а сам так и трясусь. Вот, думаю, кака над нам
беда стряслась; поди, чай, сотской давно запах носом чует да во
стан лыжи навастривает… Добро как оживет убогая, а не оживет — ну, и плачь тутотка с нею за свою за добродетель. Думаю я это, а хозяйка моя смотрит на меня, словно в мыслях моих угадывает.
— Нет, это пустяки, — говорит, — пустяки: я вижу, что ты можешь быть нянькой; а то мне
беда; потому что у меня жена с ремонтером отсюда с тоски сбежала и оставила мне грудную дочку, а мне ее кормить некогда и нечем, так ты ее мне выкормишь, а я тебе по два целковых в месяц
стану жалованья платить.
— Что ж останавливать? Запрещать
станешь, так потихоньку будет писать — еще хуже. Пускай переписываются; я в Настеньке уверен: в ней никогда никаких дурных наклонностей не замечал; а что полюбила молодца не из золотца, так не велика еще
беда: так и быть должно.
Большов. А нет, так что ж за
беда;
стало быть, так Бог создал.
Беда не так еще велика…» — «Как не
беда! — закричал он, — он, говорит, делом не занимается; молодой человек должен трудиться…» — «И это не
беда, говорю я, — тебе что за нужда?» — «Как, говорит, что за нужда: он вздумал действовать против меня хитростями…» — «А, вот где
беда!» —
стал я дразнить.
— Отчего? Что же, — начал он потом, — может разрушить этот мир нашего счастья — кому нужда до нас? Мы всегда будем одни,
станем удаляться от других; что нам до них за дело? и что за дело им до нас? нас не вспомнят, забудут, и тогда нас не потревожат и слухи о горе и
бедах, точно так, как и теперь, здесь, в саду, никакой звук не тревожит этой торжественной тишины…
Рассердился. Вышел на улицу,
стал в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного — приведет в изумление, вытащит другого — тоже в изумление приведет. Но тут опять
беда. Не успеет до крайней норы дойти — смотрит, ан прежние опять в норы уползли…
— Да это она и есть, сокол ты наш, она-то и есть, Рязанская-то. Мы на самом кресте живем. Вот прямо пойдет Муромская, а налево Владимирская, а сюда вправо на Рязань! Да не езди теперь, родимый ты наш, не езди теперь, не такая пора; больно
стали шалить на дороге. Вот вчера целый обоз с вином ограбили. А теперь еще, говорят, татары опять проявились. Переночуй у нас, батюшка ты наш, отец ты наш, сокол ты наш, сохрани бог, долго ль до
беды!
Мысль о маскараде несколько дней тешила Сашу. Но потом сомнения
стали одолевать его. Как урваться из дому? И особенно теперь, после этих неприятностей.
Беда, если узнают в гимназии, как раз исключат.
Мало-помалу
стали распространяться и усиливаться слухи, что майор не только строгонек, как говорили прежде, но и жесток, что забравшись в свои деревни, особенно в Уфимскую, он пьет и развратничает, что там у него набрана уже своя компания, пьянствуя с которой, он доходит до неистовств всякого рода, что главная
беда: в пьяном виде немилосердно дерется безо всякого резону и что уже два-три человека пошли на тот свет от его побоев, что исправники и судьи обоих уездов, где находились его новые деревни, все на его стороне, что одних он задарил, других запоил, а всех запугал; что мелкие чиновники и дворяне перед ним дрожкой дрожат, потому что он всякого, кто осмеливался делать и говорить не по нем, хватал середи бела дня, сажал в погреба или овинные ямы и морил холодом и голодом на хлебе да на воде, а некоторых без церемонии дирал немилосердно какими-то кошками.
— Гм! Коли бы наш брат курить
стал,
беда! Вон ведь недалеко горы-то, — сказал Лукашка, указывая в ущелье, — а не доедешь!.. Как же вы домой одни пойдете: темно? Я вас провожу, коли хотите, — сказал Лукашка: — вы попросите у урядника.
Допустим, что ты написал неудачную
статью, — это еще не
беда и ни для кого не обидно.
— Дурища ты, Нютка… Ей-богу!.. Вот еще моду затеяла… Эка
беда, подумаешь, не
стало ихнего брата, женихов-то… И по любви замуж выходят, да горе мыкают… Ей-богу, я этому Алешке в затылок накладу.
— Ничего, мамочка. Все дело поправим. Что за
беда, что девка задумываться
стала! Жениха просит, и только. Найдем, не беспокойся. Не чета Алешке-то Пазухину… У меня есть уж один на примете. А что относительно Зотушки, так это даже лучше, что он догадался уйти от вас. В прежней-то темноте будет жить, мамынька, а в богатом дому как показать этакое чучело?.. Вам, обнаковенно, Зотушка сын, а другим-то он дурак не дурак, а сроду так. Только один срам от него и выходит братцу Гордею Евстратычу.
Что ж! продолжайте.
Вас это к славе поведет…
Теперь меня не бойтесь, и прощайте…
Но боже сохрани нам встретиться вперед…
Вы взяли у меня всё, всё на свете.
Я
стану вас преследовать всегда,
Везде… на улице, в уединеньи, в свете;
И если мы столкнемся… то
беда!
Я б вас убил… но смерть была б награда,
Которую сберечь я должен для другой.
Вы видите, я добр… взамен терзаний ада,
Вам оставляю рай земной.
— Помалкивай. Быдто слова не слышал. Сболтнешь раньше, пойдет блекотанье, ничего не выйдет, а то и
беду наживешь… Станицу собирать надо сразу, чтобы не остыли… Наметим,
стало быть, кого надо, припасем лодку — да сразу и ухнем…