Неточные совпадения
Долго, бывало, смотрит он, пока не стукнет что-нибудь около: он очнется — перед ним старая
стена монастырская, старый образ: он в
келье или в тереме. Он выйдет задумчиво из копоти древнего мрака, пока не обвеет его свежий, теплый воздух.
Между окнами стоял небольшой письменный стол, у внутренней
стены простенькая железная кровать под белым чехлом, ночной столик, этажерка с книгами в углу, на окнах цветы, — вообще вся обстановка смахивала на монастырскую
келью и понравилась Привалову своей простотой.
Комната девушки с двумя окнами выходила в сад и походила на монашескую
келью по своей скромной обстановке: обтянутый пестрым ситцем диванчик у одной
стены, четыре стула, железная кровать в углу, комод и шкаф с книгами, письменный стол, маленький рабочий столик с швейной машиной — вот и все.
— Извергая извергну! — и тотчас же начал, обращаясь во все четыре стороны попеременно, крестить
стены и все четыре угла
кельи рукой. Это действие отца Ферапонта тотчас же поняли сопровождавшие его; ибо знали, что и всегда так делал, куда ни входил, и что и не сядет и слова не скажет, прежде чем не изгонит нечистую силу.
Было ему лет семьдесят пять, если не более, а проживал он за скитскою пасекой, в углу
стены, в старой, почти развалившейся деревянной
келье, поставленной тут еще в древнейшие времена, еще в прошлом столетии, для одного тоже величайшего постника и молчальника, отца Ионы, прожившего до ста пяти лет и о подвигах которого даже до сих пор ходили в монастыре и в окрестностях его многие любопытнейшие рассказы.
Старик прослыл у духоборцев святым; со всех концов России ходили духоборцы на поклонение к нему, ценою золота покупали они к нему доступ. Старик сидел в своей
келье, одетый весь в белом, — его друзья обили полотном
стены и потолок. После его смерти они выпросили дозволение схоронить его тело с родными и торжественно пронесли его на руках от Владимира до Новгородской губернии. Одни духоборцы знают, где он схоронен; они уверены, что он при жизни имел уже дар делать чудеса и что его тело нетленно.
Монастырь, куда они шли, был старинный и небогатый. Со всех сторон его окружала высокая, толстая каменная
стена, с следами бойниц и с четырьмя башнями по углам. Огромные железные ворота, с изображением из жести двух архангелов, были почти всегда заперты и входили в небольшую калиточку. Два храма, один с колокольней, а другой только церковь, стоявшие посредине монастырской площадки, были тоже старинной архитектуры. К
стене примыкали небольшие и довольно ветхие
кельи для братии и другие прислуги.
Выше в гору — огромный плодовый сад: в нём, среди яблонь, вишенья, слив и груш, в пенном море зелени всех оттенков, стоят, как суда на якорях, тёмные
кельи старцев, а под верхней
стеною, на просторной солнечной поляне приник к земле маленький, в три окна, с голубыми ставнями домик знаменитого в округе утешителя страждущих, старца Иоанна.
Отъезд бабушки в Протозаново еще более разъединил мать с дочерью: пока княгиня там, на далеких мирных пажитях, укрепляла себя во всех добрых свойствах обывательницы, княжна вырастала в
стенах петербургского института, в сфере слабой науки и пылких фантазий, грезивших иною жизнью, шум и блеск которой достигали
келий института и раздавались под их сводами как рокот далекой эоловой арфы.
За околицей Арефа остановился и долго смотрел на белые
стены Прокопьевского монастыря, на его высокую каменную колокольню и ряды низких монастырских построек. Его опять охватило такое горе, что лучше бы, кажется, утопиться в Яровой, чем ехать к двоеданам. Служняя слобода вся спала, и только в Дивьей обители слабо мигал одинокий огонек, день и ночь горевший в
келье безыменной затворницы.
Монахи выбились из сил на этой новой работе, а игумен Моисей был неумолим и успокоился только тогда, когда переехал на новое место, в свою новую
келью с толстыми крепостными
стенами, железными дверями и железными решетками.
Дивья обитель издали представляла собой настоящий деревянный городок, точно вросший от старости в землю. Срубленные в паз бревенчатые
стены давно покосились, деревянные ворота затворялись с трудом, а внутри
стен тянулись почерневшие от времени деревянные избы-кельи; деревянная ветхая церковь стояла в середине. Место под обитель было выбрано совсем «в отишии», осененное сосновым бором. Сестра-вратарь, узнавшая попадью Мирониху, пропустила гостей в обитель с низким поклоном.
Игуменская
келья состояла из двух низеньких комнат с бревенчатыми
стенами.
В то время сторож полуночный,
Один вокруг
стены крутой
Свершая тихо путь урочный,
Бродил с чугунною доской,
И возле
кельи девы юной
Он шаг свой мерный укротил
И руку над доской чугунной,
Смутясь душой, остановил.
Страшно воют ветры в
стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах
келий.
Отверстие в
стене, вроде печной дверки, открылось; в него мелькнул свет, и протянулась рука с подсвечником. Камера осветилась, но не стала приветливой. Я взял свечу не торопясь. Мне хотелось заговорить с моим сторожем. Голос, которым он сказал эти слова, был грудной и приятный. В нем слышались простые ноты добродушного человека, и я тотчас же вспомнил, что это тот самый, который первый пригласил меня в
келью деликатным «пожалуйте».
Из этой стаи выдавалась вперед большая пятистенная [Пятистенной избой, пятистенным домом зовут строение, состоящее из двух срубов.] ее
келья, с пятью окнами на лицо, по два на каждой боковой
стене.
Крестились по
кельям матери, слыша соромную песню в
стенах монастырских. Иные шептали псалом «Живый в помощи вышнего!..».
Долго взад и вперед ходил по
келье Семен Петрович. Это была та сама
келья, где в прежнее время жила Фленушка. Сколько проказ тут бывало, сколько хохота и веселья, а теперь все стало могилой, с самих
стен, казалось, веяло какой-то скукой. Порядочно-таки прошло времени, как вошла в
келью молодая, пригожая, но угрюмая и сумрачная белица. Ее никогда не видывал саратовец, бывая прежде в Комарове.
Келья у Фуркасова была маленькая, но светлая и держалась чисто, опрятно. В божнице стоял литой из меди крест да три образа — Спасителя, Богородицы, Иоанна Предтечи. Под божницей лежали пять-шесть книг и небольшой запас восковых свеч. На
стене «Распятие плоти».
Но представьте же себе, что случилось здесь с этим моим намерением! Холодный осенний ветер, юлою вертевшийся на небольшом монастырском дворе, привел меня в отвратительнейшее, беспокойное состояние. Невольно наблюдая мятущееся беспокойство вне
келий, я проникал моим воображением внутрь их и убеждался, что здесь везде не покой и смятенье, — что за всякою этой
стеною, перед каждой трепещущею лампадой трепещет, мятется и ноет человеческий дух, подражая смятению, вою и досаждающему шуму этого ветра.
К скромному убранству послушнической
кельи Карнеева прибавился висевший на
стене, затянутый густым черным флером, портрет покойной княжны Лидии Дмитриевны Шестовой.
На
стене его
кельи по прежнему висел портрет покойной княжны, затянутый черным флером.
Мать Досифея взяла со
стены чистый ручник, бережно покрыла им лицо больной и тихо вышла из
кельи, плотно притворив за собою дверь. Медленным шагом спустилась игуменья с лестницы, перешла двор и возвратилась в свои покои.
Идут день за день, год за годом — Гриша все живет у Евпраксии Михайловны. Темнеют бревенчатые
стены и тесовая крыша богадельной
кельи, — поднимаются, разрастаются вкруг нее кудрявые липки, рукой отрока-келейника посаженные, а он все живет у Евпраксии Михайловны. И сам стал не таков, каким пришел, — и ростом выше, и на вид возмужал, и русая борода обросла бледное, исхудалое лицо его.